беспокойством и раздражением. Причину она всякий раз отыскивала простым и очень надежным способом — стоило ей проснуться, она тут же перебирала в уме все ничтожные мелочи, с которыми можно было бы связать это подспудное смутное беспокойство. Что-то фрейлина осунулась, у неё расстроенный вид; неприятности с мужем? Или мох на северной стороне замка. Глубоко ли проникают его корни? Не разрушат ли они каменную кладку?
Она отодвинула полог громадной раззолоченной кровати. (Король теперь всегда спал один. Он ссылался на войны. Не завел ли он любовницу?) В спальню вовсю светило солнце, — камеристка неизменно в шесть часов настежь распахивала окна. Во всем должен быть порядок, считала королева Луиза. Кроме того, жабы любят утреннюю сырость. Каждая поверхность, каждая плоскость, кромка и уголок мебели сияли, чуть ли не пели, залитые светом. Гребни и щетки на туалетном столике так блестели, что пришлось зажмуриться.
Королева осторожно высунула ноги из-под одеяла на холод-сначала по щиколотку, потом по колено. Она спустила ноги с кровати, пол приятно холодил ступни. Так можно насмерть простудиться, подумала она, и поспешно стала нащупывать под кроватью туфли.
Дверь распахнулась, и в спальню влетела камеристка. Ей полагалось быть здесь при пробуждении королевы. Королева Луиза почувствовала подвох и внимательно прищурила большие сияющие (она это знала) глаза. Не натворила ли чего эта малышка? — подумала королева. Вид у девушки был взволнованный. Ей было лет четырнадцать, не больше. Похоже, она, — королева встревоженно коснулась груди камеристки, — похоже, она беременна!
У королевы Луизы вырвался стон, девочка бросилась к ней и схватила её за руки.
— Что с вами, ваше величество?
На щеках у неё две яркие розы. Глаза у неё серые.
— Со мной ничего особенного, — ответила королева осторожно. Она лихорадочно соображала, кто бы это мог быть. Конечно, не паж. Он был толстый, как боров, и от него вечно несло винным перегаром. Королева очень надеялась, что это не какой-нибудь трубач! Конечно, это не мог быть никто из рыцарей, войны есть войны, — разве что кто-то из раненых. Она представила себе с ужасом и невольным удовольствием, как камеристка прокрадывается в лазарет и проскальзывает в постель к окровавленному детине с бородой, не бритой полгода. Королева Луиза незаметно зашептала молитву, чтобы отогнать непристойные мысли.
— Я отлучилась только на минутку, ваше величество, — сказала камеристка.
Королева уже не находила себе места от беспокойства. Наверное, это вообще не был кто-либо из дворца. Возможно, это отец девочки, какой-нибудь крестьянин из деревни.
— Помоги мне одеться, — произнесла королева слабым голосом.
— Слушаюсь, ваше величество! — Камеристка поклонилась очень низко и на мгновение побледнела. Верный признак беременности! Но королева Луиза не сказала ни слова. Пусть она безумна, как утверждают все, хотя у них тоже голова явно не в порядке, но она никогда не станет вмешиваться в чужие дела. Она чуть слышно вскрикнула. Фрейлине, подравшейся с мужем, следовало бы теперь тоже быть здесь. Не ушла ли она с огромным псом — отцом камеристки? Девушка вопросительно посмотрела на королеву, встревоженная её возгласом. Королева Луиза мягко улыбнулась ей, и девочка успокоилась. Королева Луиза продела руки в расшитые золотом рукава.
— Его величество завтракает? — спросила она. Королева считала, что слуги должны чувствовать себя непринужденно, но ум их надо постоянно чем-то занимать.
— Он уехал среди ночи, госпожа. Всё эти войны, знаете ли.
Девочка говорила таким извиняющимся, тоном, точно она была виновата в этих войнах.
— Ну ничего, дитя моё, — сказала королева Луиза. — Я думаю, мы управимся сами.
— Я тоже надеюсь, ваше величество.
Королева замерла. В голосе камеристки явно прозвучало отчаяние. (На это у королевы Луизы было безошибочное чутье.) Зашнуровывая корсаж, она подошла к зеркалу, оправленному в золото и слоновую кость. Как бы невзначай она спросила:
— Что-нибудь случилось, дитя моё?
Внезапно, тронутая нежным участием в голосе её величества, камеристка разрыдалась.
— О, моя госпожа, я не смею признаться!
Королева нахмурилась в сильном беспокойстве и тут же поспешно улыбнулась, чтобы не волновать девочку, и легонько похлопала камеристку по руке.
— Расскажи мне, в чём дело, — велела она, — и королева Луиза все уладит.
Девочку не пришлось долго уговаривать. Прильнув к руке её величества, она сказала:
— На горе объявилась ведьма и разогнала всех отшельников. Крестьяне так дрожат от страха, что почти не могут говорить. Что же теперь делать? О ваше величество, ваше величество! Король и его рыцари за сто верст отсюда!
Королева Луиза вздохнула, но дрожать не стала. Она ласково обняла бедняжку и печально посмотрела в зеркало. Оттуда на неё из-под тяжелых век глянули её большие глаза, там же она увидела свой огромный унылый жабий рот.
Шитое золотом платье плотно облегало её толстое бугристое болотно-зеленое тело, а рукава были ей широки и немножко длинны.
— Ничего, — сказала она. — Королева Луиза все уладит.
Да, уладит. Несомненно. Но всё-таки это опрометчиво и неразумно со стороны короля — оставить королевство на сумасшедшую королеву. Она стала стремительно обдумывать, кто могла быть его любовница. Разумеется, это не её собственная фрейлина! Но как только эта мысль промелькнула у королевы, она тут же решила, что это именно фрейлина. (Предчувствия никогда её не обманывали.) Но если это так, значит, его величество — отец камеристки — толстый крестьянин, который спал теперь с фрейлиной, потому что у той были нелады с мужем, а дочь крестьянина, то есть короля, маленькая камеристка, могла быть только… её собственной пропавшей дочерью! Королева Луиза улыбнулась, чувствуя себя бесконечно счастливой, но пока ничего не сказала, ожидая подходящего случая. Она ощущала, как тепло разливается по всему её телу и сама она делается необыкновенно величественной. Скоро она станет бабушкой.
2
— Заседание Суда объявляю открытым, — произнесла королева Луиза.
Вид у судей был недоумевающий и немного раздосадованный, что было вполне понятно. Но факты были очевидные, а ничто так не облегчает судебное разбирательство, как очевидные факты. Конечно, не королевское это дело — объясняться с простыми судьями. («Не объяснять и не пенять» — таков был девиз королевы Луизы.) Факты же состояли в следующем: король и его рыцари отсутствовали, кроме раненых в лазарете, и некому было заняться бедами королевства, кроме Королевского Суда. Поэтому королева Луиза и собрала Суд.
Главный судья смотрел поверх очков, приподнимая костяшками пальцев парик, отчасти чтобы лучше видеть, отчасти чтобы лучше слышать. Он перевел взгляд с пустой скамьи подсудимых на пустые скамьи, предназначенные для защиты и свидетелей. Момент был напряженный, и камеристка с тревогой взглянула на королеву. Двое судей, сидевших по обе стороны от главного судьи, просматривали свои бумаги, делая вид, что ищут окончание своих нескончаемых записей, хотя королева
