никакого дела ни до кого, кроме себя. И все это понимали.
- Он нас всех убьёт, ты в курсе? - сказал Горди Брэддон, пока они все вместе закидывали землей воронку на дороге к казармам Скофилда. - Он нас всех убьёт, но это ещё не самое страшное. А знаешь, что самое страшное?
- Зависит от того, к чему ты ведешь, - задумчиво ответил Петерсон. - Может, ты ведешь к тому, что его поймают и пристрелят вместе с нами. А возможно, ты хочешь сказать, что он не просто хочет всех нас убить, а ещё и посмеяться над нами.
Рядовой уставился на него.
- Бля, капрал, ты мои мысли, что ли читаешь?
- Да любой здесь прекрасно видит, что собой представляет этот Лондон. Он выгребает из кружки слепого всю мелочь, а затем, на случай, если за ним кто-нибудь наблюдает, кидает туда одну монетку. - Очень тихо Джим добавил. - Аккуратнее, он может подслушивать.
Горди Брэддон огляделся.
- Извини, но не думаю, что он нас слышит.
- Ладно. - Петерсон тоже огляделся, но более внимательно. - Да, ты прав. Не надо мне пенять за излишнюю подозрительность.
- Нынче винить кого-то можно только за то, что этот кто-то подвёл своих же под пулю, - сказал Брэддон. Над их головами, на небольшой высоте в северном направлении пролетели два пикирующих бомбардировщика. Брэддон следил за ними, пока они не скрылись из вида. - Япошки, кажется, тоже настороже. Летать стали больше, чем раньше. Интересно, с чего бы.
- Мне на ум приходит только одно. - Петерсон тоже наблюдал за пикировщиками, в глазах его читалась ярость. Эти самолеты натворили много бед в Перл Харборе и, насколько он знал, именно они топили "Энтерпрайз". Он продолжил, не меняя хмурого выражения лица: - Видимо, догадались, что мы будем отбивать острова обратно.
- Господи. Надеюсь, ты прав. Считаешь, у нас получится?
Прежде чем Петерсон успел ответить, надзиравший за ними сержант, указал на них и крикнул:
- Isogi! - Что должно было означать нечто, вроде "Шевелитесь!". Как и надзиратели за рабами прошлого, этот человек поступал по справедливости. Прежде чем кого-нибудь избить, он предупреждал. Если человек не внимал предупреждению, это были его проблемы. Поэтому Петерсон счёл разумным какое-то время добросовестно помахать лопатой. Брэддон работал рядом.
Вскоре японец нашел на кого ещё наорать. Он всегда находил. Американские военнопленные ненавидели эту работу, прежде всего за то, что любому идиоту было ясно, что работают они в ущерб своим же соотечественникам. Не удивительно, что работали они, спустя рукава. Но даже, если бы они старались изо всех сил, они были настолько ослаблены и голодны, что не могли вкалывать так, как того требовали от них японцы.
- Считаю, у нас получится, - произнес Петерсон, убедившись, что никого рядом нет. Ни сержант, ни кто-либо из других надзирателей к нему не подошел. Петерсон продолжал орудовать лопатой. - Но переживаю, что наших сил не хватит, чтобы отбить острова. Меня эта мысль даже пугает. Они там на материке вообще понимают, насколько сильны япошки?
- Если не понимают, то поймут. - Как и Джим, Брэддон говорил и работал одновременно. - Они разгромили нас здесь, а затем и на Филиппинах. Бомбили Сан-Франциско. Чего ещё им там на материке надо?
- Может, здесь дотумкают. Надеюсь. Но не уверен. Я помню, что было до войны. Мало кто вообще допускал мысль, что япошкам хватит духу на нас напасть. И все были уверены, что, если уж они нападут, мы их быстро поставим на место. В конце концов, ничего кроме ржавых консервных банок, у них ведь нет, правда?
Он тихо и горько усмехнулся. Пока Рузвельт не прекратил поставки, японцы использовали много устаревшего американского барахла. Но сами они производили далеко не хлам. Он несказанно удивился, когда на своём "Уайлдкэте" вступил в бой с "Зеро". Япошка разобрался с ним, как со школьником, прожевал и выплюнул.
Насколько Петерсон знал, ему ещё повезло, что его не подстрелили, пока он спускался на парашюте. Многих пилотов убили именно так. Японцы вообще не знали о честном воздушном бое. Как он уже успел убедиться, они в принципе не уважали ничего, кроме грубой силы. Если они оказывались сильнее, то просто шли дальше. Если же сильнее оказывался кто-то другой... тогда они кланялись. Как знать наверняка? Сломить их пока не удалось никому.
Уолтер Лондон воткнул лопату посреди дороги.
- Надо отлить, - объявил он так, словно передавал сообщение с Советского фронта.
Для Петерсона и остальных членов отряда, его слова действительно были намного важнее всего остального. Чья сейчас очередь? Кажется, Петерсона. Он уронил лопату.
- Мне тоже.
Лондон нахмурился.
- Я могу отлить и без чьей бы то ни было помощи.
- Меня волнует не то, что ты идешь ссать, - сказал ему Петерсон. - Меня волнует то, что, как только ты свалишь, меня застрелят.
- Я не свалю.
- Пока я за тобой слежу, не свалишь.
Лондон отошел в кусты. Петерсон стоял рядом, метрах в трех от него. Мочиться ему не хотелось. Он так сильно вспотел, что в организме практически не осталось лишней жидкости. Лондон обильно полил окружающую растительность.
- Видал? - сказал он Петерсону, застегивая штаны.
- Неплохо - сказал Петерсон и чуть не добавил: "Ну, ты и зассанец". Но "чуть" не считается. Если он станет грубить Лондону, этот сучонок точно сбежит, надеясь, что остальным, или, по крайней мере, только Джиму Петерсону, прострелят голову.
Когда они возвращались на дорогу, Петерсон выдохнул. Наверное, хуже подобных размышлений для военнопленного ничего быть не может. Он вернулся к работе, когда над головой пролетел ещё один пикировщик. Когда они наполовину засыпали очередную воронку, голод и изнеможение напомнили Петерсону, что все его размышления - чушь собачья.
Когда Мицуо Футида спустился в лазарет проведать коммандера Гэнду, дорогу ему преградил медбрат. Его рот и нос закрывала медицинская маска - "масуку" по-японски.
- Gomen nasai, коммандер-сан, - произнес петти-офицер, совершенно ни
