появлялся, Соня настороженно ждала, не передаст ли он ей чего-нибудь. Но он даже имени Татаренко не упоминал и безусловно не подозревал, что эскадрилья должна в ближайшее время перебраться на какой-то другой аэродром.
Узнал он об этом в день отлета. Лунин сам отправил его к Соне прощаться, наказав вернуться не позже, чем через три часа. Слава явился на квартиру оживленный и говорливый. Он объявил Соне, что будет теперь жить на каком-то острове посреди моря.
— Я полечу на транспортном самолете вместе с Деевым, — говорил он. — Весь наземный состав полетит на транспортных самолетах. Вот люблю летать! Когда мы летели через Ладожское озеро прошлый раз, одного нашего краснофлотца тошнило, а меня вот — нисколько!.. Слушай, Соня, — внезапно сказал он. — Татаренко велел тебе передать, чтобы ты поехала вместе со мной на десятом номере. Он будет тебя ждать на последней остановке. В город его не отпустили, а до остановки он добежит… Ага, краснеешь, краснеешь! — заорал Слава торжествующе.
Соня действительно ужасно покраснела. Покраснели щеки, лоб, шея, уши.
— Дурак, вовсе я не краснею! Чего мне краснеть?
— Все знают! Все говорят! — торжествовал Слава, прыгая вокруг нее.
— Что говорят?
— Что ты влюблена в Татаренко и отбиваешь его у Хильды.
Соня вскипела от негодования:
— Я? Отбиваю? Неправда!
— А вот правда, правда! Так поедешь со мной?
— Не поеду!
— Брось! Ведь он будет ждать. Я обещал ему, что непременно тебя привезу.
— Не поеду!
Она не поехала.
2
Летом 1943 года самым западным выступом грандиозной линии фронтов, растянувшейся от Черного моря до Ледовитого океана, самым западным местом, где развевалось алое знамя Советской державы, был маленький островок, лежащий в Финском заливе, в нескольких десятках километров к западу от Кронштадта. В ясную погоду с островка видны были синие полоски дальних берегов: на севере — берег Карельского перешейка, захваченный финнами, на юге — берег Ленинградской области, захваченный немцами. И получалось, что этот вклинившийся между финнами и немцами островок находился как бы позади передовых позиций врага, как бы у него в тылу.
В начале войны ни немцы, ни финны не придавали, видимо, островку большого значения, понимая, что овладеть этим клочком земли не просто, потому что на нем стояла дальнобойная береговая батарея, а между тем он не мог помешать им двигаться к Ленинграду ни по южному берегу Финского залива, ни по северному. Немцы, пока их авиация была достаточна сильна, ограничивались тем, что постоянно бомбили островок и делали почти невозможным всякую связь между ним и Кронштадтом.
Однако по мере того как менялось соотношение сил на суше, на море и в воздухе, менялось и положение островка. По-прежнему к северу от него были финны, а к югу — немцы, но островок уже не казался ни осажденным, ни отрезанным, а все больше напоминал острый твердый клинок, глубоко вонзившийся во вражеский тыл. Он рассекал коммуникации врага, он прокладывал путь в глубь его расположения, создавая постоянную угрозу и для немцев и для финнов.
Низкий островок этот представлял собой как бы спину длинной песчаной отмели, плоскую и еле возвышавшуюся над водой. Он весь из конца в конец порос соснами. Но росли на нем не те высокие, стройные сосны, которые растут в лесах. Здесь они выросли посреди моря, открытые всем ветрам, и ветры причудливо искривили их, исковеркали, свернули их вершины, вывихнули их длинные сучья. Каждая сосна была непохожа на другую, и меж серых мокрых камней в сером тумане, почти всегда висевшем в воздухе, они казались толпой странных чудовищ.
На всем острове — ни одного дома. Те несколько рыбачьих лачуг, которые стояли здесь перед войной, были разметены и сожжены бомбами, и даже печей от них не осталось. Мелкий светлый песок, из которого состояла здесь почва, весь был изрыт воронками разной величины, с обсыпавшимися краями; кривые и корявые стволы многих сосен были расщеплены осколками. Остров казался безлюдным. Но внимательный взгляд то тут, то там обнаруживал синий пахучий дымок, висевший между стволами во влажном воздухе, или вход в землянку, или железную штангу, в которую следовало колотить при воздушной тревоге, или зенитное орудие, замаскированное сосновыми ветками. Орудия береговых батарей тоже нелегко было заметить — их скрывали громадные серые глыбы дикого гранита.
Летом 1943 года на острове появился аэродром. Он был так похож на обыкновенную лесную прогалину, что неопытный человек не скоро догадался бы, что это летное поле. Только взглянув на груды больших и малых камней, сложенных под соснами, можно было понять, сколько потребовалось труда, чтобы расчистить эту прогалину и сделать ее пригодной для посадки самолетов.
В июле, в те дни, когда далеко, в центре страны, шла великая битва, прозванная впоследствии «битвой на Курской дуге», на этот, островок посреди Финского залива, на этот аэродром между кривыми соснами перелетела эскадрилья истребителей, которой командовал Лунин.
Немцы почувствовали это сразу, с первого же дня. В первый же день истребителями был сбит «юнкерс»-разведчик.
Этот «юнкерс» в течение нескольких недель ежедневно проходил над островом и, вероятно, его фотографировал. Опасаясь зенитного огня, он не спускался ниже трех тысяч метров. На этой высоте он шел и в тот день, когда самолеты эскадрильи впервые опустились на маленький остров. Все зенитки заговорили разом, но «юнкерс», чувствуя себя неуязвимым, кружил спокойно и неторопливо.
На охоту за ним вышли двое — Татаренко и Остросаблин. «Юнкерс», заметив два советских истребителя, круто набиравших высоту, двинулся к западу во всю мощь своих моторов. Татаренко и Остросаблин через три минуты догнали его над открытым морем и, конечно, могли бы тут же сбить. Но у Татаренко был другой замысел. Ведя за собой Остросаблина, он опередил «юнкерс», атаковал его с запада, заставил повернуть и погнал перед собой на восток, обратно к острову. Здесь Татаренко и Остросаблин принудили «юнкерс» спуститься. Громоздкий немецкий бомбардировщик со зловещими крестами на плоскостях метался, угрюмо воя, над кривыми соснами. Заставив его раз пятнадцать переменить курс, Татаренко, удовлетворенный, поймал его наконец на одном из поворотов и обрушил в воду в каких-нибудь двухстах метрах от острова под аплодисменты и крики артиллеристов.
По правде говоря, Татаренко все это для того и проделал, чтобы привести артиллеристов в восхищение. Артиллеристы были старожилами острова и считали себя тут хозяевами. Летчиков встретили они недоверчиво и дали им почувствовать, что не ждут от них особой пользы. Но после того, как Татаренко и Остросаблин на глазах у всех сбили «юнкерс», все изменилось. Летчики стали равноправными гражданами и,
