по пояс. В росте Пауль превосходил два метра и, не смотря на стройное телосложение, вполне мог сойти за огородное пугало для нерадивых соседей. А его скромная лачуга — всегда была отдраена до блеска. Вего лачуге всё всегда стояло на своём месте, и даже ложки были выложены в каком-то особом порядке. Когда Кристин не ответила, Пауль неуверенно отвел взгляд. Сообразив, что падчерица в очередной раз отказалась признавать свои чувства, мужчина вздохнул и негромко продолжил:
— Нет, сегодня на ужин форель. Ты собрала мои грузы и лески?
— Да, Пауль.
— Ты научилась высекать искру из кремня и разводить кострище?
— Нет, Пауль.
— Хорошо. Начнём, когда дождь закончится. Я обложил сегодняшний улов камнями у берега, за это время рыба должна хорошенько подмерзнуть. Так её проще резать, весьма.
— Па, — обратилась к нему поникшая девочка, — почему ты говоришь всем, что я твой сын?
— Извини, Кристин, я не могу рисковать, — он многозначительно взглянул на неё. — Ты же сама понимаешь.
— Понимаю, — она виновато опустила голову. — Жаль, что я девочка.
— Нет. Это хорошо. Представь, каких трудов обошлись бы попытки выставлять тебя девочкой, будь ты мальчишкой? — Пауль едва заметно ухмыльнулся, наматывая широкий трос на крепкую руку. — Нет ничего пагубнее, чем жалеть о чём-то подобном.
— Почему?! — Крис резко задрала голову и разъяренно вылупилась на наставника. — Не хочу быть девчонкой! Это не честно!
— В каком смысле? — усевшись на небольшой табурет, он окинул взглядом книжный стеллаж с многочисленными книгами и редкими экземплярами по зоологии, после чего принялся очищать сапоги мокрой тряпкой. — Мало что важно в человеке, кроме группы крови и способности использовать свой потенциал во благо развития и науки. Ты можешь быть женщиной, мужчиной, но прежде — обязана быть человеком, даже если это чертовски непросто. Всё остальное — напускное. «Социальные роли» придумали заигравшиеся в богов индивиды, чтобы контролировать других, менее привилегированных представителей хомо сапиенс.
— Но ведь, — глаза малышки вспыхнули от гнева, — мальчики всяко сильнее девочек! Так я бы была куда сильнее, не то, что сейчас!
— Чушь. Не важно мужчина ты, или женщина. Твое тело — один единый проводник энергии, Крист, — холодно ответил тот, отдирая прилипшую грязь от подошвы. — Если научишься управлять ею…
— Я ведь просила не называть меня так! — внезапно вскипела Кристин. Впрочем, она всегда реагировала так, с тех пор, как Пауль случайно назвал её кличкой, которую девочка получила ещё в далеком детстве.
— Как я уже сказал, твое тело — один единый проводник энергии, — безучастно повторил Пауль, — Если научишься управлять ею, то сможешь свалить не то, что самого сильного мужчину, но даже медведя и льва. Тасманский дьявол славится своей прыткостью, муравей способен тащить целую ветку, а грозный медоед — вступает в бой даже с аллигатором! Ему не страшен яд кобры и даже когти пантеры, но всех этих существ объединяет одно — колоссальная разница в размере, по сравнению с грядущей преградой, — он говорил монотонно, негромко, за всё это время моргнув лишь единожды. — Сопоставляя два этих фактора, мы видим, как мал медоед перед тигром, муравей перед веткой, и панголин перед гепардом. Так почему же, им так ловко удаётся преодолевать эти преграды, Кристин?
— Навык превыше всего, — угрюмо пробурчала девчонка, накинув на плечи тяжелые мешки на грубо пришитых лямках. — Хорошо, спасибо, я поняла.
— Пока ещё нет, за что. — Пауль устало прикрыл глаза и опустил абсолютно безжизненный взгляд на шнурки из пары пластов перекрученной изоленты. — Я мог бы сказать, что твоя врожденная выносливость и чутье — куда выше моих. Сам факт, что ты до сих пор жива и здорова, говорит красноречивее всяческих доводов.
— Да ну? — Кристин потупила взгляд, давно потеряв нить повествования в его невыносимо нудных речах. — И к чему ты всё таки клонишь?
— Никто не рождается воином, или рабом. Каждый из нас способен на большее, чем предполагает. И виной тому не пресловутые мифы о «нераскрытых способностях», а та неисчерпаемая сила, что есть в каждом, кто не боится восстать над собой и превозмочь единственную слабость, свойственную каждому человеку.
— Страх? — буркнула Крис, едва не теряя баланс и взваливая на спину второй огромный мешок набитый камнями. — Это естественно, Док. Почему я знаю, что ты собираешься сказать?
— Нет. Страх — прекрасный двигатель на пути к выживанию. Жизнь без страха попросту не представляется возможной. Я имел в виду нечто совершенно иное.
— Например?
— Неверие в самоё́ себя, — его мягкий баритон эхом отбивался от каменных стен старенькой кухни. — А виной тому: шаблоны и рамки, которые придумали самодуры желавшие контролировать население, подминать под себя и поистине калечить неокрепшие умы поколений. Сломав эти стены — становишься свободным от лжи здравомыслящим человеком, однако — врагом для всего человечества, — сухо заключил Пауль, обувая резиновые сапоги и поднимаясь со стула.
— Почему врагом? — Крис опустила глаза. Она прекрасно знала ответ, а пламенные речи опекуна не были чем-то новым. Умащиваясь на холодных досках у кирпичного камина и принялась мастерить кострище, стараясь при этом удерживать равновесие. Тяжелые мешки на спине были одной из повседневных практик и уже почти не кренили её в разные стороны.
— Подумай сама. Зачем хозяину образумленный скот, вышедший из-под контроля? — Пауль нахмурился, и мрачно взглянул на Кристин. — Такие, как ты, страшнейшее оружие против Церкви и Рейха. Поэтому я заклинаю тебя не выпячивать буйный характер на общий показ. Пока есть те, кто может нести свою мудрость другим, есть шанс на смещение вектора власти. Криками ты не поможешь. Увы, моя задача заключается в том, чтобы не дать тебе умереть на первой же вылазке в город.
— Власть — это кролик, если ты удав? — девочка поморщилась, припоминая цитату из книги, которая ей совершенно не нравилась. — Какой в этом смысл, если удава загипнотизировали бандерлоги?
— Ты уже прочла Киплинга?
— Да Пауль. И что, какова моя участь, по твоему?
— Не завидная, если быть честным, — его взгляд поник. — Мы прокляты тем, что обязаны жить.
— Куда уж хуже? — Крис горько усмехнулась, глядя себе под ноги и крепко сжимая наплечные лямки. За эти три года она ни на йоту не приблизилась к Паулю, а время, казалось, утекало сквозь пальцы.
— Тебя будут презирать и ненавидеть, осуждать и клеймить, но ты не должна поддаваться соблазну получения жалкого одобрения со стороны тех, кто уже давно погряз в поклонении «идеалам», за которыми нет ничего настоящего, — сухо ответил Пауль, застывая на месте и мрачно глядя на рыжеволосую ученицу. — Рабы выбирают рабов, сильные — сильных. Запомни это, если не стремишься к ошибочной «свободе» предков.
— Ошибочной? — удивилась Кристин. —
