С дурой тоже можно жить. И ты жил. Четырнадцать лет. Терпел! Молчал!
Сама Милица еще более настойчива: «В последний раз прошу по-хорошему. Вернись домой. Я ведь еще в обком не ходила. Смотри, пойду! Осрамлю! Измажу грязью! Жить не дам!» В финале пьесы сын убегает от матери к отцу и дело разрешается разводом. Северинова не страшат угрозы жены и шурина — он тяготился своей карьерой и чувствует себя на своем месте в роли хирурга районной больницы. Комедия Нариньяни показательна как выражение тенденции: в постсталинской пьесе жены-мещанки окончательно отделяются от карьеры мужей, а их «мещанство» превращается в набор сексистских стереотипов.
О том, что именно эти стереотипы лежали в основании образа советской мещанки, свидетельствует то обстоятельство, что негативный образ женщины («хищницы», «праздной дуры», «лентяйки») культивировался в сталинской сатире вполне сознательно. Так, критикуя Михалкова за то, что сатира «Раков» «бьет мимо цели», Н. Погодин указывал, что ошибка сатирика в том, что он выбрал неверный объект для сатиры. Единственным по-настоящему сатирическим образом этой комедии является дочь Лопоухова Серафима, которую автор поместил на периферию действия. Именно через нее, утверждал Погодин, «можно кое-что понять в ее папаше, и как раз такое, что действительно делает его Лопоуховым. Через нее и только через нее мы можем точно, а не предположительно составить себе представление о морали, быте, правилах этой семьи, во главе которой стоит Степан Феофанович»[692]. Именно в ней, по мнению Погодина, концентрируется «подлинная сатира на быт и нравы лопоуховых. К сожалению, такой убеждающей сатиры нет на главном направлении комедии»[693]. И никто в комедии
так необходимо, естественно и по логике не идет навстречу жулику и проходимцу, как Серафима. Ни на кого из лиц комедии так точно не направлена сатира, как на нее. Она должна была явиться центральной фигурой всей сатирической картины. Я не могу рассуждать о том, чего в этой картине нет. Но то, что есть, — образ Серафимы — это, во-первых, образ, подлежащий осмеянию, а во-вторых, осмеянный с необходимой доказательностью. Вся ее характерность, лексика, даже то, как она с восклицанием и отдельно произносит слово «мама», доказывают нам, как пуста ее голова и как поверхностны ее жизненные идеалы, как мещански мелок ее мирок… A главное — и в этом состоит вся сатира на подобный род девиц — она так легковесно, безответственно, вульгарно относится к браку, что ей достаточно трехдневного знакомства для того, чтобы решиться выйти замуж[694].
Заявив, что «у С. Михалкова подлинно художественные типы, имеющие жизненных прототипов, соединились с беспредметными карикатурами на никого»[695], Погодин увидел такой «подлинно художественный тип» единственно в лопоуховской дочери, поскольку она сама — калька с погодинских агнес и мил. Что отличает Серафиму от них, так это парность — она всегда на сцене с матерью. Типаж дочерей знаком по пьесам Погодина. Типаж матерей — по литературе 1920-х годов. Женская пара в «Раках» восходит к гоголевским Анне Андреевне и Марье Антоновне.
«Непроходимое мещанство» героинь задается знаковым интерьером первой же картины:
Комната в квартире Лопоуховых. Безвкусная, мещанская обстановка. Стол. Сервант. Диван с полочкой. На серванте и диванной полочке семь слонов и статуэтки — ширпотреб. В одном углу большие стенные часы, в другом — холодильник. На стене две одинаковые копии с картины Шишкина «Утро в сосновом лесу». У окна фикусы в кадках.
Без «мамы» Серафима просто не может функционировать: все ее мизансцены разыгрываются с Аглаей Ивановной, которая и создает «мещанский фон» своей озабоченной женихами дочери:
Серафима. Мама, я должна тебе что-то сказать…
Аглая Ивановна. Сима, ты меня пугаешь. Что случилось? (Опускается на диван.)
Серафима. Ничего особенного не случилось, но вопрос очень, очень серьезный.
Аглая Ивановна. Бросила институт?
Серафима. Мама! Гораздо серьезнее!
Аглая Ивановна. Тебе в ателье испортили пальто?
Серафима. Я выхожу замуж!
В репликах Аглаи Ивановны дана вся система ценностей лопоуховской семьи (испорченное в ателье пальто куда серьезнее брошенного института), как, впрочем, и уровень культуры: узнав, что фамилия жениха Серафимы Ленский, Аглая Ивановна восклицает: «Это какой Ленский? Где-то я уже слышала эту фамилию… чуть ли не по радио…» Аглая Ивановна представляет целую галерею «просто» мещанок. В отличие от культурных мещанок, они не занимаются просвещением мужей, не возводят в квартире арки и не строят концертный зал или салон на дому. Их мир прозаичен и полон старыми добрыми слониками, фикусами и картинами Шишкина.
Пара Диана и Поэма из пьесы украинского драматурга В. Минко «Не называя фамилий» зеркально отражают михалковскую пару Аглая Ивановна и Серафима. Разница между ними в том, что Минко, как будто следуя совету Погодина, сделал своих мещанок центральным объектом сатирического осмеяния. Они и пускают под откос карьеру замминистра Карпо Карповича.
Схожесть ситуаций не должна смущать. Эти пьесы похожи на идеологический конструктор, из деталей которого можно собрать в бесконечных комбинациях самые разные предметы. Так, в пьесе И. Муратова и М. Аваха «Сам себе враг» перед нами — номенклатурный начальник, который ни в чем не разбирается. Его поставил на высокий пост некий зазнавшийся вельможа Иван Иванович, жена которого — типичная культурная мещанка Валерия Сидоровна, устраивает скандал из-за того, что ее заболевшего песика поместили в «собачьи условия» — в общей палате, среди овчарок и дворняжек, тогда как он благородной японской породы. Сам главный сатирический персонаж пьесы, бывший ветеринарный работник, ставший по воле влиятельного Ивана Ивановича руководителем культуры в области, Даниил Семенович Бычко (к которому подбивается «глупая фифочка» (вариант погодинской Милы — Лидочка Козенко), с позором проваливается и в должности директора ветеринарного института, куда он тоже был определен по протекции, и на посту «шефа» культуры (Бычко пригласил на гастроли в город квартет, а потом высказывал недовольство тем, что приехали только четыре музыканта). Дети Бычко смело выводят на чистую воду и его, и Лидочку.
Повторяются даже детали. Так, в комедии Минко отвергнутый жених агроном Нетудыхата вытаскивает из карманов огромные опытные помидоры, а в пьесе «Сам себе враг» Ковальчук приносит с собой яблоки… Лида во многом смахивает на Поэму, а Валерия Сидоровна заставляет вспомнить Агу Щуку из «Калиновой рощи». Эта героиня Корнейчука явилась прародительницей многих подобных образов, вроде Дианы Михайловны из комедии «Не называя фамилий», Олимпиады Ивановны из «Дорогой мамочки» И. Багмута и В. Сокола, Киры Карловны из «Дочери прокурора» Ю. Яновского (и это только украинские сатирические комедии начала 1950-х годов!). Валерия Сидоровна напоминает Агу Щуку даже в мелочах: та два
