Тяготение к архаике и принцип использования высокой патетической речи как средства гражданственности обнаруживаются и в языке А. Н. Радищева, который глубоко изучал и широко использовал в своем творчестве произведения фольклора.[Подробнее см.: Макогоненко Г. П. Радищев//Русская литература и фольклор (XI–XVIII вв.). Л., 1970. С. 409–430.]
Книжно-архаические тенденции Слова о полку Игореве вполне укладываются в русло развития русского литературного языка конца XVIII в. И вместе с тем церковно-книжная языковая стихия в Слове сочеталась с народной, отражая процесс падения системы «трех стилей» и взаимодействия книжного и разговорных языков, происходивший в конце XVIII в. Создавался тот причудливый сплав, который позднее мы сможем обнаружить во многих художественных произведениях на русские исторические темы для передачи языка героев, живших в давно прошедшие времена.
Еще в 1769 г. А. П. Сумароков приступил к написанию эпической поэмы «Дмитрияда» (о Дмитрии Донском), которая, однако, осталась незавершенной. Дело Сумарокова продолжил его ученик М. М. Херасков.
Слово о полку Игореве было написано примерно в те же годы, когда М. М. Херасков создавал свою историческую поэму «Россияда» (1771–1778). Авторы обоих произведений явились продолжателями нового в России XVIII в. жанра эпической поэзии. И в Слове, и в «Россияде» прославляются подвиги русских воинов в борьбе с «погаными», иноплеменниками. Но между Песнью о походе Игоря и поэмой Хераскова были и серьезные различия. Если в Слове о полку Игореве воспевалась Русская земля, страдающая от княжеских свар, то в «Россияде» пелись гимны «мудрому царю». Если «Россияда» была построена по образцу классических и западноевропейских национальных поэм, то источниками литературной формы для Слова о полку Игореве стали Задонщина и русский эпос. Если в «Россияде» можно явственно ощущать влияние классической мифологии и галлицизмы в языке автора, то в Слове о полку Игореве этому противостоят древнерусские языческие боги и «старые словесы», которые должны были показать красоту языка Древней Руси. Все эти различия коренились в разном миросозерцании М. М. Хераскова, выражавшего представления либерального дворянства, и автора Слова о полку Игореве с его демократическими представлениями. При этом не «Россияде», а Слову о полку Игореве суждено было сыграть выдающуюся роль в развитии жанра героической поэзии.
В 1786 г. на страницах второй книги журнала «Новый Санкт-Петербургский вестник», издаваемого П. Богдановичем, появилась статья «О древности и превосходстве славенского языка и о способе возвысить оный до первоначального его величия».[Новый Санкт-Петербургский вестник. СПб., 1786. Кн. 2. С. 137–144. О статье см.: Булич С. К. Очерк истории языкознания в России. СПб., 1904. Т. 1. С. 291–294.] Подписана она была инициалами А. Б. Автором этой примечательной во многих отношениях статьи был, очевидно, профессор словесности Московского университета А. А. Барсов (1730–1791), который именно в это время занимался составлением «Обстоятельной российской грамматики» (1784— 88).[Подробнее о трудах Барсова см.: Сухомлинов М. И. История Российской Академии. СПб., 1878. Вып. 4. С. 186–298. Интересно, что после смерти Барсова «множество летописей и редких книг» из его собрания, судя по рассказу А. И. Мусина-Пушкина, было куплено самим графом (Вестник Европы. 1813. 4. 72. С. 84, 86). О Барсове как авторе разбираемой статьи см.: Петровский Н. Библиографические заметки о русских журналах XVIII века//ЖМНП. 1898. Январь. С. 98.] Свою статью Барсов начинал с утверждения, что «из всех известных народов нет ни единаго, коего бы язык был столь обширен и толико тверд в основании, как язык славенской». Далее, он стремился доказать «древность и превосходство славенскаго языка», ссылаясь на то, что английский, французский и другие языки «обязаны началом своим славенскому». Поэтому он призывал к «обогащению нашего языка и очищению его от плевел чуждых». Для этой цели, по мнению Барсова, «почитать надлежит разнородныя сочинения древних и новых славян, в разныя времена и в различных местах писанныя. Науки и художества могут получить чрез то пристойные выражения во всех случаях». Это сочинение Барсова было в библиотеке Быковского[У Быковского было титульное издание журнала под названием «Описание землетрясений в Калабрии и Сицилии» (СПб., 1787) (об этом издании см.: Сводный каталог русской книги гражданской печати XVIII века. М., 1962. Т. 1, под № 1247).] и могло содействовать рождению его замысла написать свою Песнь «старыми словесы», как бы противостоящими тому засоренному галлицизмами языку, которым писались произведения дворянской литературы периода классицизма.
В главе V настоящего исследования было отмечено то внимание, которое уделял автор Слова о полку Игореве подбору синонимов и замене ими словарного материала его источников. Эту работу автора можно отчасти объяснить тем значительным интересом к стилистической проблеме синонима, которая, по наблюдению А. П. Евгеньевой, живо интересовала писателей и филологов во всяком случае с 80-х гг. XVIII в. В синонимах выражалось богатство языка, они давали возможность «выбора слов в полном соответствии с темой и задачей художественного произведения».[Евгеньева А. П. Очерки по языку русской устной поэзии в записях XVII–XX вв. М.; Л., 1963. С. 258.] В Слове о полку Игореве, наряду с заменой синонимами слов источника, характерно их употребление в параллельных предложениях.[Примеры см. у А. П. Евгеньевой (Там же. С. 292).] В этом памятнике, по верному замечанию А. П. Евгеньевой, можно найти органический сплав отношения к синонимам, характерного для устной традиции и встречающегося в письменной литературе.
С именем Иоиля, возможно, следует связывать составление сборника песен, который хранился в Спасо-Ярославском монастыре и был, по наблюдениям А. В. Позднеева, написан в 70-х гг. XVIII в.[ГПБ, собр. Титова, № 2019. Рукопись XIX в. с пометой: «Подлинная рукопись находится в библиотеке Ростовского Спасо-Ярославского монастыря». А. В. Позднеев любезно поделился своими еще неопубликованными соображениями о составе и времени составления этого сборника. В одном только собрании А. А. Титова хранится около 30 песенников ярославского происхождения.] В сборнике содержится 60 песен. В их числе 14 архаических светских песен («Ты, сердце, спишь» и «Толь награда» Сумарокова). В одной из них обнаруживается украинизм, а вторая с середины XVIII в. проникает в украинские песенники.[Позднеев А. В. Рукописные песенники XVII–XVIII веков. С. 35.] Среди 23 панегирических песен сборника находились песни о возвращении Петра после Дербентского похода, о победе Екатерины над турками. Авторами некоторых духовных песен были Симеон Полоцкий и Феофан Прокопович. Особенно интересна украинская песня «Что я кому виноват» московского митрополита Тимофея Щербацкого (1698–1769), которому в свое время посвятил одно из стихотворений Иван Быковский.
Интерес к Феофану Прокоповичу у Ивана Быковского, как мы помним, возник еще в годы обучения в Киевской академии.[Возможно, Иоилем частично переписан сборник № 1073 Ярославского обл. архива, содержащий по преимуществу проповеди Феофана Прокоповича.]
В песнях сборника есть элементы стилистического и лексического сходства со Словом о полку Игореве. Например, выражения «сияет полунощь» (л. 40), «лучи изпущает» (л. 12 об.), «твоих щедрот луча» (л. 34 об.), «на тя, свете мой, взираю» (л. 12 об.), «лежат аки баранкове на поле снопки» (л. 53) и т. п. Здесь же встречаются слова «борзо», «туга». В одной из песен появляется — «Ярославь знаменитый» (л. 46 об.). Если в Слове «готския дѣвы въспѣша», то здесь тоже «девы поют тя прекрасно» (л. 26 об.), причем «девы» вообще в песнях встречаются часто (л. 44 об., 78). В Слове Всеслав княжит «на седьмомъ вѣцѣ Трояни», в сборнике же говорится, что «возвратилися Сатурновы веки» (л. 41 об.).
Есть в сборнике и обращение к Дунаю:
Быстрый Дунай, Днепр широкий, Черно море, Дон Глубокий (л. 30).
