Итак, с одной стороны, перед нами сведения о том, что рукопись Слова составлена в XV в., с другой — рассказ Селивановского о почерке конца XVII — начала XVIII в. Уже одно это наводит на мысль о том, что сборник был составным. В этой мысли исследователь укрепляется, обращаясь к изучению отдельных статей сборника и прежде всего хронографа, занимавшего основную часть рукописи.
В сборнике со Словом о полку Игореве находился хронограф редакции 1617 г.[Впервые этот вывод сформулирован еще Е. В. Барсовым (Барсов. Слово. Т. 1. С. 63–65). Позднее его повторил М. Н. Сперанский. «Гранограф, — писал он, — название хронографа — ранее конца XVI в. встречаться не могло: это — название 2-й редакции Хронографа, возникшей не ранее этого времени и законченной в 1617 году» (Сперанский М. И. История древней русской литературы. М., 1920. С. 353). Л. А. Творогов пишет, что заголовок хронографа в сборнике со Словом относился «к тексту Хронографа московской редакции 1508 года» (Творогов Л. А. Слово о полку Игореве. Новосибирск, 1942. С. 16). Но достаточно обратиться к хронографу 1512 г., сохранившему текст хронографа 1508 г., чтобы убедиться в том, что Л. А. Творогов заблуждается: заголовок хронографа 1512 г. не столь близок к заголовку в сборнике со Словом, как хронограф 1617 г. («Пролог, сиречь собрание ото многих летописец, от Бытьи о сотворении мира…». ПСРЛ. СПб., 1911. Т. 22, ч. 1. С. 21). По О. В. Творогову, в сборнике со Словом находился хронограф Распространенной редакции 1617 г. (или памятник с его заголовком), которая не могла быть создана ранее первой четверти XVII в. (Творогов О. В. К вопросу о датировке Мусин-Пушкинского сборника со «Словом о полку Игореве»// ТОДРЛ. Л., 1976. Т. 31. С. 139–140).] В этом можно убедиться из следующего сопоставления заголовков:
Хронограф сборника со Словом: Книга глаголемая Гранаграфъ, рекше начало писменомъ царскихъ родовъ отъ многихъ лѣтописець. Прежде о Бытии, о сотворении мира, отъ книгъ Моисеовыхъ, и отъ Иисуса Навина, и отъ Судей Иудѣйскихъ, и отъ четырехъ Царствъ, такъ же и о асирийскихъ царехъ, и отъ Александрия, и отъ римскихъ царей, еллинъ же благочестивыхъ, и отъ рускихъ лѣтописецъ, сербскихъ и болгарскихъ.
Хронограф 1617 г.: Книга, глаголемая Гранограф, рекше начало писменом царских родов, от многих летописец. Прежде от Бытии о сотворении мира, от книг Моисеовых, и от Исуса Навина, и от Судей июдейских, и от четырех Царств, та же и о асирийских царех, и о Македонии, и о римских царех, еллин же и благочестивых и от руских летописец и сербских, и болгарских.[В другой рукописи хронографа 1617 г., относящейся к последней четверти XVII в. (БАН, Ар-ханг. С. 132), заглавие то же, только вместо «о Македонии» — «от Александрии», а после «Гранограф» добавлено — «яже суть в книзе сей» (Описание рукописного отдела БАН. М.; Л. 1959. Т. 3. вып. I. С. 182–183, 207).]
Судя по тому, что заголовок мусин-пушкинского списка хронографа 1617 г. совпадает с очень поздними списками этого памятника, вряд ли его можно датировать временем ранее второй половины XVII в.[Исходя из наличия в сборнике хронографа редакции 1617 г. и сведений Селивановского о почерке рукописи, С. П. Розанов склонен был датировать весь сборник второй половиной XVII в. (Розанов С. [Рец. на кн.: Перетц В. Слово о полку Iгоревiм]//ИОРЯС. 1927. Т. 32. С. 294).] Да и сообщение С. И. Селивановского о «белорусском письме» рукописи, сходном с почерком Димитрия Ростовского, ведет нас к почерку конца XVII — начала XVIII в. И вместе с тем трудно просто отбросить наблюдение Карамзина и других очевидцев, датировавших рукопись Слова XV в. Тогда совершенно естественно предположить, что сборник был составным и что почерком конца XVII — начала XVIII в. был написан хронограф 1617 г. О том, что свидетельство Селивановского относится именно к хронографу, можно судить по словам Евгения: «А. И. Мусин-Пушкин нашел эту поэму при одном старинном белорусского письма хронографе».[Евгений. Песнотворец Игоря//Сын отечества. 1812. № 72. С. 34–37] Д. Н. Бантыш-Каменский также писал в биографии графа, что Песнь о полку Игореве «найдена им в одном белорусском сборнике».[Бантыш-Каменский Д. Н. Словарь достопамятных людей… 4. 2. С. 48.]
Итак, ответ на первый из поставленных вопросов будет совершенно четок: сборник со Словом о полку Игореве был составным.[Так отпадает одно из возражений H. М. Дылевского против позднего происхождения Слова: он считал, что автор XVIII в. не мог имитировать почерк целого сборника (Дылевский H. М. Лексические и грамматические свидетельства подлинности «Слова о полку Игореве» по старым и новым данным //Слово. Сб.-1962. С. 208–210). Но имитирован мог быть почерк не всего сборника, а одного Слова. А. С. Орлов полагал, что хронограф и «Временник» со Словом могли составлять особую рукопись, которая лишь механически была присоединена ко второй половине сборника {Орлов. Слово. С. 51–52). К выводу о том, что сборник со Словом представлял собой конволют разновременных рукописей, пришел О. В. Творогов {Творогов О. В. К вопросу о датировке… С. 161). Однако тезис, что он был составлен в XVII в., им не доказан.]
Переходим теперь ко второму вопросу. Издатели «Ироической песни» ничего не сообщили читателям, как и откуда приобрел это произведение Мусин-Пушкин Только в 1813 г. граф под настойчивым напором Калайдовича сообщил этому пытливому исследователю, что Слово о полку Игореве попало к нему от бывшего архимандрита Спасо-Ярославского монастыря Иоиля.
Письмо Мусина-Пушкина полностью не сохранилось и известно лишь в извлечениях, приведенных Калайдовичем уже после смерти графа. Из него видно, как Мусин-Пушкин старается затемнить историю приобретения рукописи.
Он сообщает, в частности, что Слово в составе других рукописей Иоиля приобрел не он сам, а его комиссионер, причем тогда, когда бывший спасо-ярославский архимандрит впал в нужду.[ «До обращения Спасо-Ярославского монастыря в архиерейский дом управлял оным архимандрит Иоиль, муж с просвещением и любитель словесности. По уничтожении штата остался он в том монастыре на обещании до смерти своей. В последние годы находился он в недостатке, а по тому случаю комиссионер мой купил у него все русские книги, в числе коих в одной под № 323, под названием Хронограф, в конце найдено Слово о полку Игореве» (Калайдович К. Ф. Биографические сведения о жизни… С. 35–36).] Однако Иоиль получал большую пенсию (500 р.).[Прийма. К истории открытия. С. 49. Интересно письмо Мусина-Пушкина П. И. Турчанинову о присылке списка духовных лиц, получавших «пенсион». В приложенном к письму списке от 27 апреля 1792 г. упоминается Иоиль (ЦГИА, ф. 797, on. 1, 1792, ед. хр. 1143, л. 3–4).] Косвенное свидетельство того, что часть книг Иоиля попала синодальному обер-прокурору, можно усмотреть в том, что экземпляр «Великого зерцала» (изд. 1633 г.), некогда принадлежавший этому архимандриту Спасо-Ярославского монастыря, ныне находится среди книг библиотеки Синодальной типографии.[ЦГАДА, собр. Библиотеки Московской Синодальной типографии, № 4115/3864, экз. б.]
Версию о покупке комиссионером Слова приводит также и Евгений Болховитинов: граф якобы купил рукопись «в числе многих старых книг и бумаг у Ивана Глазунова, все за 500 р., а Глазунов после какого-то старичка за 200 р.».[Дмитриев. История первого издания. С. 53.] Сходную легенду сообщает и сын H. Н. Бантыша-Каменского Д. Н. Бантыш-Каменский («Все эти драгоценные хартии были куплены безграмотным книгопродавцем за двести рублей ассигнациями»).[Бантыш-Каменский Д. Н. Словарь достопамятных людей… Ч. 2. С. 453.]
Близость рассказов Евгения и Д. Н. Бантыша-Каменского очевидна. Последний был не только сын одного из издателей Слова, но и находился в постоянной переписке с графом. Поэтому его сведения о приобретении рукописи восходят, скорее всего, к самому Мусину-Пушкину. Это косвенно подтверждается и его автобиографией. В ней Мусин-Пушкин рассказывает о том, как он в 1792 г. купил у одного букиниста за 300 р. массу древних рукописей («на трех телегах»), принадлежавших некогда Крекшину.[{Калайдович К. Ф.} Записки для биографии… С. 78–80.] Среди этих рукописей он называл летописи Лаврентьевскую и кн. Кривоборского. Хотя Мусин-Пушкин о Слове умалчивал, но существо его рассказа было близко к сведениям Евгения и Д. Н. Бантыша-Каменского. Книгопродавец В. С. Сопиков, крайне раздосадованный, мягко выражаясь, неточностями этого рассказа, написал письмо Калайдовичу. В нем он сообщил, что рукописи Мусиным-Пушкиным были куплены у него не в 1792 г., а в 1791 г. и не содержали никаких древних материалов (среди них находились лишь печатные указы Анны Иоанновны и 37 книг журнала о деяниях Петра Великого). Все рукописи помещались «на одних обыкновенных роспусках».[Дмитриев Л. А. «Слово о полку Игореве»//Слово. Сб.-1962. С. 416.] Лаврентьевская летопись и летопись Кривоборского были приобретены графом совсем другим путем.[Ссылаясь на предположение Евгения о том, что псковский Апостол взят из Пантелей монов-ского монастыря при устье реки Черехи, Н. Полевой писал: «Не отсюда ли достался графу А. И. Мусину-Пушкину сборник, в котором нашел он Слово о полку Игоревом?» (Полевой И. [рец. на кн.: Песнь ополчению Игоря Святославича…]//Московский телеграф. 1833. 4. 50, № 7. Апрель. С. 424). Мнение Полевого, следовательно, нельзя считать основанным «на слухах» (Слово-1950. С. 354), ибо оно было обычной для своего времени ученой гипотезой и только. К тому же Евгений говорил лишь в общей форме о том, что из Пантелеймонова монастыря «много книг харатейных 13 и начала 14-го столетия взято в Московскую патриаршую библиотеку», не называя прямо Апостола 1307 г. (Евгений. История княжества Псковского. Киев, 1831. 4. 3. С. 117).]
