много общего с духом, который лежал в основе речей Бофорта перед парламентом. Как и Бофорт, анонимный капеллан сильно подчеркивал способность самого короля определять ход событий; в центре его повествования был король, как главная движущая сила. Цель состояла в том, чтобы создать впечатление организованного правления человека, имеющего представление о том, чего он хочет достичь. Если это означало войну, то это была не война, проистекавшая из стремления короля к господству, а из его желания добиться справедливости. Война была действительно войной Бога за справедливость, а Генрих и английская армия были лишь его орудиями[1341].
Все сложилось именно так, потому что король был благословлен Богом, о чем свидетельствует Gesta. Это был человек, который подавил ересь, которая была и причиной, и признаком раскола. В знак признания Бог провел его через это испытание, через ловушку, расставленную для него в Саутгемптоне, а затем пришел к нему на помощь при Азенкуре. Тем самым Бог также демонстрировал свою поддержку английской нации, которую неоднократно называли Божьим народом,[1342] народом, подобным Израилю,[1343] особо защищенным божественной силой, возглавляемым почти Моисееподобной фигурой веры и надежды, которой Бог оказал непосредственную помощь во время нужды[1344]. Именно по воле Бога было найдено подходящее место для переправы через реку Сомму; и по его же воле был вынесен "божественный приговор" французам при Азенкуре[1345]. Бог ответил на мольбы, в частности, Девы Марии, покровительницы Англии, и в праздник Успения которой (15 августа 1416 г.) была одержана морская победа над французами и их союзниками[1346]. С Девой Марией был тесно связан Святой Георгий, военный покровитель Англии и любимый символ национального самосознания, который вместе с Богом обеспечил поражение французов при Азенкуре,[1347] что позволило ему получить признание "особого покровителя и защитника английской нации" от архиепископа Чичеле в 1416 г.[1348]
Восторженный прием Генриха и его армии в Лондоне был описан автором Gesta как неотъемлемая часть его работы, дополняющая успех, недавно завоеванный во Франции. Эти события можно рассматривать более чем в одном историческом контексте. Возможно, они черпали вдохновение в древних традициях военных триумфов, даруемых победителям в битве[1349]. В правление Эдуарда I проводились триумфальные торжества в честь победы над шотландцами при Фалькирке в 1297 году; после битвы при Пуатье в 1356 году Черный принц вернулся домой с пленными и был удостоен бурного приема[1350]. В событиях, произошедших в Лондоне 23 ноября 1415 года, было много от этого. Другим, более поздним контекстом был официальный въезд монарха в столицу или другие важные города своего королевства — практика с очень точным политическим подтекстом, поскольку она позволяла королю установить свою власть над городом и и показать себя в условиях и обстоятельствах, которые подчеркивали внешние атрибуты монархии[1351]. Ричард II совершил два таких символических въезда в Лондон, первый в 1377 году (относительно простое дело), второй (гораздо более сложный), когда он примирился с населением столицы в 1392 году[1352].
Торжества 1415 года имели характер обеих этих форм церемоний. Ричард II, по-видимому, был первым, кто дважды за время своего правления удостоился такого приема. Однако есть признаки того, что он мог быть не последним. Мы почти ничего не знаем о коронации Генриха V, но в современных отчетах упоминается "раскрашенная и украшенная" арка, которая должна была быть установлена на Лондонском мосту, а также оплата других работ и предоставление хора певцов для дня коронации[1353]. Было ли это частью церемонии или частью более формального "въезда" в Лондон, связанного с этим событием? Определить это практически невозможно. Однако ясно, что прием в ноябре 1415 года был не просто формальным "въездом", хотя сравнение рассказа, содержащегося в Gesta, с рассказом о въезде Ричарда в 1392 году показывает некоторые общие моменты в символизме, использованном в обоих случаях. В 1415 году акцент должен был быть сделан на двух вещах. Лондон хотел, чтобы его ассоциировали с недавними успехами во Франции, успехами, которые стали возможны благодаря крупным займам, которые город предоставил королю за последний год или около того. Лондон также хотел почтить победителя при Арфлере и Азенкуре и донести до людей мысль о том, что Генрих также зависел от божественной помощи в тех успехах, которых он добился.
Некоторые элементы приема были призваны подчеркнуть это. Генрих был изображен как Давид, только что сразивший Голиафа ("которого уместно представить высокомерным французом"), сцена разыгрывалась под слова "Добро пожаловать, Генрих, король Англии и Франции"[1354]. Другая сцена, в которой Генрих принимает облатки с хлебом и вином, сравнивалась автором с приемом Авраама Мелхиседеком, "когда он вернулся с победой после убийства четырех царей"[1355]. Таким образом, король рассматривался в ветхозаветных терминах как фигура, к которой благосклонен Бог. Переходя к Новому Завету, эта идея была поддержана и развита. В латинском тексте говорится о долгожданном дне "прибытия", или "adventus", Генриха в Лондон[1356]. В одном смысле это слово означало именно то, о чем оно говорило. Однако в другом смысле оно приобрело более глубокое значение: Вход Христа в Иерусалим был описан как его "adventus". Mutatis mutandis, это "прибытие" было прибытием христоподобного короля в свою столицу, Лондон, сопровождаемое пением "ангельского гимна" "Благословен грядущий во имя Господне", и все это было тем более уместно, что само событие произошло всего за неделю до начала предрождественского периода (Адвента), который ознаменовал сезон подготовки к празднованию Рождества[1357].
Другие аспекты приема заслуживают внимания. Мы уже обращали внимание на сравнение Англии и Израиля. На верху специально выстроенной башни, установленной в Корнхилле, стояла группа пророков, их головы с белыми волосами были увенчаны тюрбанами из золотой и пурпурной материи и они распевали псалом, включающий строку "Он сотворил чудесные вещи "[1358]. Пророки имели свои новозаветные аналоги в группе двенадцати апостолов, которые вместе с двенадцатью королями английской династии и группой мучеников пели псалом, столь подходящий для этого случая: "Ты спас нас от тех, кто вредил нам, и победил тех, кто ненавидел нас"[1359]. Двусмысленность этих строк, которые могли относиться либо к Богу, либо к королю, девизом которого было "В Боге мое спасение", очевидна. Однако это не было попыткой приписать Генриху заслугу за недавние успехи во Франции: такая заслуга была бы нехарактерна для короля. Вместо этого, скорее всего, он хотел, чтобы было признано, что он и его народ многим обязаны своим небесным "покровителям", в частности, постоянному покровителю, Святому Георгию, а также двум другим английским святым королям, Святому Эдмунду
