хочет видеть меня здоровым; народ сильнее вас, и, следовательно, я здоров!
Он обнял друга, сестру и врача.
— Лицо уж не такого землистого оттенка, — констатировал доктор. — В глазах появился блеск. Так и быть — отдаю вас народу. Но только обещайте принимать все, что я вам прописал.
— С удовольствием, доктор! И даже то, чего вы не прописываете! — Адвокат похлопал доктора по брюшку и облобызал его в обе щеки. — Какой вы славный, доктор! И как все мы здесь счастливы! Я так и знал, что народ справедлив. Я ни на минуту не терял в него веры!
— Только не эти брюки! — вмешался Полли. — Не забывайте, какой сегодня день! Адвокат должен быть одет, как на свадьбу.
— Где у тебя новые-то? — засуетилась вдова Пастекальди. — Глядите-ка, Галилео сразу их нашел!
— Я лучше самого адвоката разбираюсь в его гардеробе, — ввернул Галилео.
Сестра завязала адвокату галстук, и Манкафеде по этому случаю заметил:
— Когда я продавал тебе галстук, думали ли мы, что ты обновишь его ради такого торжественного случая? Ведь мы всех победили! Сам дон Таддео запросил пардону.
— Неправда, — возразил аптекарь. — Он призывал нас к миру. Господь вразумил его, адвокат. Теперь он понял, какой ты человек.
— И я его теперь узнал с самой лучшей стороны, — сказал адвокат. Он позволил доктору надеть на себя сюртук и взялся за шляпу.
— Пошли, Артемизия! Пошли!
Она схватилась за свой деревенский корсаж.
— Ну, как же можно? Люди смеяться будут, когда увидят меня с тобой.
— Не беспокойся, — отвечал он, — людям будет только приятно, что я такой же, как они.
— Адвоката на каторгу? — изумлялась юная Амелия, стоя в своем кисейном платьице у окна и закатывая глазки. Пришлось растолкать ее, чтобы привести в чувство.
Когда они вышли из ворот, откуда-то раздался выстрел, и вся площадь огласилась криками.
— Клянусь Вакхом! — вскричал Полли. — Они выкатили из ратуши старую пушку!
— Как бы они там чего не натворили, — встревожился адвокат. — Пойти, что ли, навести порядок?
— Брось, — сказал аптекарь. — У тебя найдутся дела поважнее. Дон Таддео собирается отдать тебе ключ от башни, где ведро.
И, так как адвокат от неожиданности застыл разинув рот, Манкафеде поспешил объяснить ему:
— Видишь, как он нас боится!
К адвокату вернулся, наконец, голос:
— Как же так? Суд присудил ему ведро, а он хочет… Да что он, дурак, что ли? — Но смех его сразу оборвался, и он пошел дальше. — Я хочу сказать, что я так не поступил бы. Видно, дон Таддео в самом деле — святая душа.
Дальше он всю дорогу молчал, пока внизу перед ним не открылась площадь. Площадь гудела и была черным-черна, повсюду вверх взлетали руки и слышались выкрики:
— Вот он! Вот адвокат! Да здравствует адвокат!
На последней площадке адвокат задержался. Его друзья и родные остановились несколькими ступеньками выше, и он широким жестом поклонился народу, опустив шляпу до самой земли. Тень, отбрасываемая ратушей, падала на его фигуру и запрокинутую голову — а между тем лицо его сияло, точно ярко освещенное солнцем: мускулы лица, казалось, оттаяли, пергаментная кожа золотилась, каждая морщинка плясала, и от всей его толстенькой фигуры исходило лучезарное сияние.
— Никогда мы не видели адвоката таким, — сказала одна из женщин. — Да он красавец мужчина!
Их мужья толковали между собой о том, что хорошо бы послать адвоката в парламент.
— Пусть в столице увидят, какие у нас люди!
— Дорогие друзья! — лепетал адвокат сдавленным голосом, по очереди тряся протянутые руки.
Но тут вышел вперед аптекарь:
— Расступитесь, господа!
От собора очищал в толпе проход лейтенант Кантинелли. Как только адвокат вступил в него, кто-то показался на противоположном конце. Это был дон Таддео. Над собором развевалось папское знамя. Вдруг на башне ударили в колокол, а напротив, со стороны ратуши, грянул выстрел. Адвокат обернулся: над ратушей взвился трехцветный флаг.
— Да здравствует адвокат!
Его не пропускали, так как то и дело находились желающие пожать ему руку. Бледный от волнения, он уже никого не узнавал. Но вдруг:
— Камуцци! Вы!.. — И, озираясь на трехцветный флаг: — Мой добрый друг Камуцци!
— Гимн Гарибальди! — взревел аптекарь.
Ибо возле его дома, за толпами народа, засверкали духовые инструменты. Над ними, взгромоздясь на стул, размахивал флагом кум Акилле.
— Гимн Гарибальди! — подхватила толпа.
Синьор Фьорио вовремя удержал маэстро за руку и попросил его сыграть «Королевский марш».
Марш загремел по всей площади, послышались хлопки. Адвокат вырвался, наконец, из дружественных объятий; он увидел, что от собора движется на него большой ржавый ключ, поддерживаемый обеими руками дона Таддео. По лицу священника разлилась мертвенная бледность, его воспаленные глаза не отрывались от адвоката. Когда какая-нибудь женщина в толпе пыталась схватить полу его рясы, чтобы поцеловать ее, он быстро отворачивался, но в общем, хотя никто его не задерживал, двигался очень медленно, казалось, нарочно затягивая этот путь, всячески затягивая его… Увидев священника, адвокат протянул обе руки и заторопился вперед. На лице его изобразилось глубокое почтение, он почти бежал.
Так они встретились — дон Таддео не успел даже дойти до фонтана. Он еще дальше протянул вперед ключ. Адвокат подхватил его и шаркнул ножкой, после чего каждый медленно отступил назад. Народ ждал в глубоком молчании. Адвокат откашлялся, священник потупил взоры. И вдруг он с улыбкой поднял глаза, адвокат раскрыл объятия. Оба упали друг другу на грудь, кругом бушевал прибой народного ликования. На крыше собора хлопало на ветру красно-золотое папское знамя. Кум Акилле непрерывно размахивал в голубом воздухе поверх сгрудившейся толпы своим бело-краснозеленым стягом. Пипистрелли тянул за веревки обоих колоколов сразу, заставляя их исполнять какой-то сумасшедший танец. Музыка тоже пришла в движение, она, словно упоительный ветер, галопом кружила по площади. И тут в третий раз прогремела пушка. Дон Таддео и адвокат все еще держались за руки.
«Да здравствует адвокат! Да здравствует дон Таддео!» Оба раскланивались — каждый в свою сторону, и их сомкнутые руки двигались от одного к другому, словно каждый из них отказывался от оваций в пользу своего партнера: так раскланивались примадонна и тенор на представлениях «Бедной Тоньетты».
— Да здравствует дон Таддео!
Женщины, отбросив привычную робость, тормошили священника и чмокали в обе щеки, а он стоял среди них в полной растерянности, с красными пятнами под глазами и неловкой улыбкой.
— Да здравствует адвокат!
— Дорогие друзья! Вот ключ от башни, в которой заперто ведро. — И он привстал на цыпочки. — Мы получили его обратно. Теперь мы покажем ведро артистам!
— Мы покажем ведро артистам! — ликовал народ.
Адвокат приложил к губам палец и покосился на дона Таддео. Но дон
