моя очередь, я поднимаю на него глаза.
— Я видел маму.
Его взгляд устремляется на меня.
— Что?
Прислоняю кий к столу и встаю прямо.
— Я пригласил ее к себе на прошлой неделе.
На его лице появляется выражение сочувствия.
— Ох, Эван. Ты в порядке?
Я киваю, не в силах говорить.
— О чем вы двое говорили?
— На самом деле мы не разговаривали. Я говорил.
Он молчит, пристально глядя на меня. У моего отца глаза интересного серого оттенка, кожа вокруг них морщинистая от возраста и лет, проведенных на солнце. Во взгляде тысяча вопросов, хотя отец не задает ни одного.
— Я так долго злился, — напоминаю я ему. — И вымещал весь этот гнев на тебе, потому что ты был здесь, а ее не было, но ты ничего этого не заслужил. У нее было слишком много власти над моей жизнью, и я устал. Я хотел вернуть контроль.
Его серые глаза немного блестят.
— Ты имел полное право злиться на меня. Я — причина, по которой она ушла
— Нет, это не так. Она сама решила уйти, но ты остался, и я никогда не благодарил тебя за это.
Отец опускает голову.
— Прости, что все эти годы я держал на тебя обиду. Я был эгоистичен настолько, что в то время не видел, что ты делал для меня. Я чувствовал себя брошенным вами обоими, но тебя не было, потому что ты больше работал, заботясь о том, чтобы моя жизнь не изменилась. Хоккей — удовольствие не из дешевых, но благодаря тебя я не пропускал ни одного турнира. Ты покрывал расходы Линдси в юридическом колледже. Ты позаботился о том, чтобы у меня было хорошее жилье, и я никогда не голодал. У меня было все, в чем я нуждался, и я никогда не благодарил тебя за это.
Он кивает, не отрывая взгляда от пола.
— Так что спасибо тебе, папа.
Он быстро вытирает глаза мозолистыми кончиками пальцев.
Наконец, отец поднимает на меня взгляд.
— Я знаю, что не был для тебя тем же отцом, каким был до ее ухода, но я старался. Я действительно старался, Эван.
— Я знаю.
— Мне было по-своему больно, но в то же время я чувствовал себя виноватым, что меня было недостаточно, чтобы заставить твою мать остаться. Из-за меня она оставила тебя, поэтому иногда было трудно быть дома и видеть тебя. Я думал, что ты меня ненавидишь, и я ни капли тебя не винил.
Черт, теперь мои глаза горят.
— Я никогда не ненавидел тебя, папа. Ты был нужен мне тогда, и я все еще нуждаюсь в тебе сейчас.
Суровый и иногда холодный мужчина смотрит на меня с другой стороны стола, выражение его лица становиться мягким, а мужественные стены рушатся, когда в его глазах появляются слезы.
— Я люблю тебя, папа.
Эти слова кажутся правильными, нужными и давно назревшими, когда они слетают с моего языка. Я не говорил их ему двенадцать лет. Не говорил их многим людям за последние двенадцать лет, и физическое облегчение, которое, как я наблюдаю, испытывает этот человек, заставляет меня расстраиваться, что я не говорил этого все это время.
— Я тоже люблю тебя, Эван, — он быстро кивает головой, пытаясь взять себя в руки.
Обойдя стол, я крепко обнимаю отца, и он обнимает меня точно так же.
— Прости, что не мог сказать этого раньше.
— Иногда это страшно. Я знаю. — Его голос мягкий и понимающий.
Мы обнимаемся еще немного, прежде чем наконец отпускаем друг друга.
— Я долгое время боялся позволить кому-либо любить меня, — продолжает мой отец. — И боялся полюбить кого-то еще.
— Ты все еще боишься?
Он качает головой.
— Уже нет.
Я продолжаю смотреть на него подозрительным взглядом.
— Что? Не смотри на меня так.
— Папа, у тебя есть девушка? — поддразниваю я.
Он пожимает плечами.
— Может быть.
— Что? — У меня вырывается недоверчивый смешок. — Почему ты ничего не сказал?
— Это все в новинку для меня. Типа того. Она была мне хорошим другом много лет, и долго ждала, когда я буду готов впустить кого-то еще в свою жизнь. Прямо перед Рождеством я перестал быть идиотом.
Гордая улыбка скользит по моим губам.
— Могу ли я познакомится с ней?
— Я бы очень этого хотел.
Все прежнее напряжение, витавшее в воздухе, давно исчезло, когда я беру свой кий и снова готовлюсь к удару
— Итак, есть ли причина, по которой тебе нужно было прийти сюда и завести этот разговор за день до самой важной игры в твоей жизни?
Я делаю свой удар, не закатив ни одного шара, и жду, когда отец сделает свой ход, но он не делает этого. Он продолжает смотреть на меня, ожидая моего ответа.
Между нами повисает долгая пауза.
— Почему ты не последовал за мамой, когда она ушла?
— Потому что некоторые люди не стоят того, чтобы за ними следовать.
Я киваю в знак понимания.
— А за некоторыми людьми стоит идти на край земли.
Не отрываю горящих глаз от стола передо мной, эмоции атакуют каждое из моих чувств, стремясь вырваться наружу.
— Есть ли у тебя кто-то, за кем стоит идти? — мягко спрашивает отец.
Я резко выдыхаю.
— Да. Думаю, есть.
— Ты любишь ее?
Я киваю, не в силах говорить.
— Тогда не отпускай ее, Эван. Я знаю, что любить кого-то страшно, а позволить кому-то любить тебя, особенно после всего, через что мы прошли, еще страшнее. Но я обещаю тебе, что с правильным человеком это того стоит.
Страшно доверять кому-то, что он не оставит меня опустошённым после того, как отдам ему всего себя. Но, несмотря на то, что я никогда не говорил Стиви, как сильно люблю
