Она посмотрела на всё ещё плохо понимающую её цирюльницу и пояснила:
— Убил их всех, и мужчин, и женщин, а детей в рабство продал за море подальше. Чтобы и памяти от их племени не осталось.
Врени стало не по себе. Она по-другому посмотрела на воющую от горя девушку.
— Отряда у Сагилла не было, — продолжила матушка Абистея, — а не то бы его сестра или задразнила или зарезалась бы от злости, если б не поехал. А Увар сказал, наш отряд не станет всё племя убивать. Потом нам бы в степи жизни не было. А куда они против старшего? Вот Дака и растит Фатея. Она ему и сестра старшая, и жизнь в степи спасла. Теперь вместо матери. Думает, вырастет Фатей, она его и заставит отомстить. Отряд не соберёт — вдвоём поедут.
— А Фатей знает?! — ахнула Врени.
— А куда ему деваться? Знает. Что он против старшей сестры скажет?
— А когда вырастет? Дака же говорила, он за неё должен выкуп принять. Он главнее-то не станет?
— Она ему мать заменила, — строго пояснила Абистея. — Пока замуж не выйдет, будет его старше. Хоть до самой старости. Думаешь, ей хочется замуж? Жена мужа должна слушаться. Муж скажет — нет, она и не поедет никуда.
— А ты не хочешь, чтобы на ней Иргай женился? — заинтересовалась Врени.
— Почему не хочу? Хочу. Хорошая жена будет. Иргай сразу предлагал, как Сагилла отплакали. А она сказала, если их род умрёт, она зарежется. Тогда ведь мстить-то вроде как и не за что будет, если рода, которому обиду нанесли, не будет. Увар предлагал… — матушка Абистея махнула рукой, не договорив. — А Иргай сказал, ему такая строптивая невеста не нужна. Так год и ходят, друг на друга не глядят, весь отряд смеётся. Кабы он не так добр был бы, давно б…
Она снова махнула рукой.
— Да и молод пока. Своего шатра нет, своей доли в добыче. Куда ему спешить? Пусть тешатся.
Врени могла бы назвать много других слов, которые подходили Иргаю больше, чем «добр». Но всякая мать, наверное, видит своего сына самым лучшим, чего тут спорить?
— А тебе нужна такая невестка?
Абистея не поняла её и Врени поправилась:
— Дочь тебе такая зачем?
— Хорошая жена Иргаю будет. Мать его детям будет хорошая. Молоды только больно. А что строптивая, так у них в племени все девки бешеные.
Она помолчала и веско добавила:
— Вон в город тот приедем, Сетор, так гляди. Дела не будет, Дака удерёт и дома пожжёт в той деревне, где её брата обидели. До смерти не забудет и не простит. Хоть сейчас, хоть через сто лет, а отомстит. Они там все такие. У моей матери брат на такой женился. Знаю я их породу.
Врени поёжилась. Она таких людей не понимала и не принимала.
Матушка Абистея отвернулась от неё и пошла к всё ещё рыдающим девушкам. Наклонилась, что-то сказала. Дака как кошка вскочила на ноги. В свете затухающего костра блеснули на щеках дорожки слёз. Остальные девушки тоже встали.
— Спать иди, спать, — уже на понятном Врени языке проворчала матушка Абистея. — Наплакались.
Никто не спорил. Девушки разошлись.
— Завтра остальных поминать будем, — сказала Абистея цирюльнице.
— Остальных? — не поняла Врени.
— Думаешь, в том бою один Сагилл погиб? — хмыкнула матушка. — Обычаи у нас разные.
— А откуда Иргай так их обычаи знает? — заинтересовалась Врени.
— А почему бы ему не знать, если они с Сагиллом братались, и в племени он жил, только в другом, не в том, где Дака родилась. Всё он знает. А чего не знает, так по нашему обычаю сделает. Ты тоже спать иди. Завтра в седло до рассвета сядем.
Глава четвёртая
Перед осадой
В Сетор они въехали через день после поминания Сагилла. Врени зевала и чувствовала себя неважно: накануне наёмники поминали остальных погибших в том бою, почему-то тоже не как в Тафелоне принято, а по обычаю народа Харлана и матушки Абистеи. Может, из уважения к ним, может, привыкли за семь-то лет, а, может, им показалось, что так красивей. Врени особенно запомнилась диковинная не то пляска, не то пьяная драка, которую они устроили. А, ну, ещё как довольно-таки щуплый на вид Увар схватился с наёмником вдвое крупнее себя. Видно, хотел восстановить авторитет в отряде. Причём ещё умудрился победить, хотя Врени не очень поняла, как. Впрочем, матушка Абистея вскоре объявила, что женщинам нечего делать на этих поминках, мол, посидели — и хватит, — и всех разогнала. Судя по свежим лицам остальных женщин, они-то уснули. А цирюльнице очень мешали песни наёмников на всё том же языке Харлана и его семьи. Сначала воинственные, потом грустные, потом снова воинственные, а потом, судя по хохоту, и вовсе похабные.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Врени с отвращением посмотрела на наёмников. Они гуляли до поздней ночи, но лица у них были до отвращения свежие. Ей, конечно, всякое приходилось переживать, случалось и по две ночи не спать, но радости это никогда не доставляло.
А теперь они въезжали в Сетор.
Дорога была непривычной и неприятной: лес вокруг вырубили, ров, ещё недавно заваленный всякой дрянью, расширили и углубили, оставив всего один проход к воротам.
Наёмники были спокойны: они всегда отправляли вперёд разведчиков и теперь знали, что врагов вблизи города нет. Остальное пока было неважно, даже повешенные на стенах люди, на которых, кажется, никто, кроме цирюльницы, не обратил внимания. Город распахнул перед ними ворота и теперь отряд по-хозяйски въезжал на мостовую Сетора. Дака по-детски ахнула, разглядев каменные дома, довольно высокие в этой части города, и возвышающиеся вдали шпили собора.
— Что это? — спросила она цирюльницу, показывая рукой.
— Это? — мельком взглянула Врени. — Это… ох… Храм Заступника. Понимаешь?
— Здесь живёт ваш бог? — спросила Дака.
Цирюльница оторопела.
— Нет, это не… он тут не живёт. К нему тут взывают.
— А-а-а, — закивала Дака, как зачарованная высматривая шпили храма. — Хорошо. Давай туда сходим? Или туда женщинам нельзя?
— Почему нельзя? — удивилась Врени. — Можно. Хочешь — пойдём.
— А что?.. — начала было Дака, но тут оказалось, что Иргай умудрился протиснуться мимо своих товарищей по узкой улице, где едва могли проехать два всадника, и сейчас знаком приказывал Врени выехать вперёд, уступив ему место возле Даки. Цирюльница пожала плечами и послушалась. Иргай принялся что-то говорить девушке на своём языке.
Впереди улица расширялась и Врени смогла перебраться ближе к голове отряда. Горожан, видимо, разогнали заранее, потому что им никто не встречался… пока они не добрались до перекрёстка, где их ждали две всадницы с небольшим пешим отрядом за спиной. Кто-то из наёмников зашептался, осенил себя священным знаком, разглядев во второй, которая была выше и худее, недавнюю гостью в Дитлине. Дамы были одеты в чёрное с серебром, головы их венчали островерхие эннены, с которых свешивались паутинно-тонкие вуали. У Веймы чёрная, у Норы — серебристая.
Клос спешился, подошёл к всадницам и помог спешиться жене. Супруги обменялись приветственным поцелуем. Вейма помедлила, тоже спрыгнула на землю и взяла под уздцы обеих лошадей.
— Что в городе? — деловито спросил Клос. Нора цеплялась за его руку и восторженно улыбалась ему.
— Пока спокойно, — сказала она. — Особенно когда повесили тех людей, которые на нас нападали, и кой-какой сброд.
Клос понимающе кивнул.
— Кто остался?
— Барон цур Ерсин, — пожала плечами Нора. — С ним почти все его кнехты. Твой отец защищает баронство Ерсин. Баронесса цур Кертиан обещала прикрыть Фирмин. Вир отправился туда. В городе ещё осталось два отряда аллгеймайнов и стражники Сетора. Ну, и, конечно, городское ополчение. Марила, моя дура, позвала своего брата, оказывается, хороший мастер. Это он… ах, да, тебя не звали… Словом, он делал стенобитные орудия, их показывали на турнире в первый день. Говорит, может на стены поставить.
Клос кивнул.
— Это все новости? — спросил он. Нора покачала головой.
— Мы посылали людей на разведку в Лабаниан. Они говорят… ещё три дня у нас есть. Потом… как решит граф.
