Лондонская встреча послов проходила в министерстве иностранных дел под председательством Грея с декабря 1912 по август 1913 г. Ее работа, как позже сказал Грей, «затянулась и иногда была невыносимо скучной». Пол Камбон, представлявший Францию, шутил, что эта встреча будет продолжаться до тех пор, пока вокруг стола не останутся сидеть шесть скелетов[1413]. (Для старой Европы с ее тесными аристократическими связями было характерно, что посол Австро-Венгрии граф Альберт Менсдорф, Лихновски из Германии и посол России граф Александр Бенкендоф были двоюродными братьями.) Посол Италии, как жаловался Менсдорф, говорил больше, чем все они, вместе взятые[1414]. И хотя теперь державы уже договорились о возможности избежать войны, они признали, что привести Балканские страны к согласию непросто. Балканский союз разваливался под давлением национального соперничества, и в Османской империи снова было неспокойно. В январе Энвер-паша из младотурок, изгнанный на короткое время, появился во главе группы вооруженных людей на заседании кабинета министров в Константинополе, чтобы обвинить правительство в том, что оно поддалось другим державам, и потребовать его отставки. Для подкрепления своего требования младотурки расстреляли военного министра.
Главные разногласия между великими державами были по вопросу характера и формы Албанского государства. Австро-Венгрия доказывала, что новое государство должно быть монархией. Камбон цинично полагал, что некомпетентный правитель в этом государстве прекрасно подойдет Австро-Венгрии тем, что окажется убитым и даст ей повод совершить интервенцию и сделать Албанию своим протекторатом[1415]. Границы Албании тоже вызывали бесконечные проблемы. Их частью был тот факт, что албанцы, которые вполне могли иметь своими предками самых первых обитателей Балкан, перемешались с южными славянами различных национальностей, исповедавшими разные религии. Также албанцы были разделены по клановому и религиозному признаку – жившие на юге были в основном мусульманами, тогда как на севере жили главным образом христиане – что еще больше побуждало внешние силы вмешиваться. Вдобавок Австро-Венгрия хотела, чтобы Албания была большой в противовес славянским государствам и преградой, отделяющей Сербию от моря, в то время как Россия надеялась отдать как можно больше османской территории своим славянским протеже[1416]. В результате шли бесконечные споры из-за маленьких деревень, о которых мало кто слышал. Грей сетовал, что было «неразумно и невыносимо, чтобы большая часть Европы оказалась вовлеченной в войну из-за спора об одном-двух маленьких городках на албанской границе»[1417]. (Невилл Чемберлен выразил такое же недовольство, когда воскликнул в радиопередаче о чехословацком кризисе в 1938 г.: «Как ужасно, фантастично, невероятно то, что мы здесь должны рыть окопы и примерять противогазы из-за ссоры в далекой стране между людьми, о которых ничего не знаем!»)
Судьба маленького городка Скутари (в настоящее время Шкодер) вызвала особенно сильные трения, и страх войны вернулся.
Австро-Венгрия хотела, чтобы этот город был включен в Албанию, так как он был центром католического, а следовательно, австро-венгерского влияния. Его включение в состав либо Черногории, либо Сербии нанесло бы, как считали Берхтольд и другие, вред авторитету и интересам Австро-Венгрии[1418]. Франц-Фердинанд, который к этому моменту уже отошел от своей былой воинственности, с волнением – и пророчески – написал Берхтольду в середине февраля 1913 г.: «Не отказываясь ни от чего, мы должны сделать все, чтобы поддержать мир! Если мы вступим в войну с Россией, это будет катастрофой, и кто знает, сработают ли ваши правый и левый фланги. Германии приходится иметь дело с Францией, а Румыния приносит извинения из-за болгарской угрозы. Поэтому сейчас очень неблагоприятный момент. Если мы начнем войну с Сербией, мы быстро преодолеем этот барьер, но что потом? И что мы будем иметь? Прежде всего, вся Европа накинется на нас и будет видеть в нас нарушителя мира, и помоги нам, Боже, чтобы мы аннексировали Сербию»[1419].
Когда между Россией и Австро-Венгрией снова стала нарастать напряженность, Франц-Иосиф послал доверенного эмиссара – принца Готтфрида фон Гогенлоэ-Шиллингсфюрста в Санкт-Петербург, чтобы уверить царя, что в Австро-Венгрии гражданские все еще контролируют генералов. Являясь еще одним страшным примером того, насколько легко высшие руководители европейских стран считали само собой разумеющейся перспективу крупномасштабной войны, Гогенлоэ предупредил, что война вполне может начаться в ближайшие шесть – восемь недель, если албанские вопросы не будут решены[1420]. Две державы снова отступили на шаг от войны, и к марту этот самый последний европейский кризис стал постепенно сходить на нет, когда Россия и Австро-Венгрия сократили численность своих войск, расположенных вдоль их общих границ, и пришли к соглашению, что город Скутари войдет в Албанию в обмен на несколько городков, отходящих к Сербии.
Однако на месте ситуация была далека от разрешения, потому что Балканские государства продолжали вести свои собственные игры. Черногория и Сербия, на время ставшие друзьями, попытались помешать любому мирному урегулированию, захватив Скутари в ходе самой войны, но османский гарнизон держался с поразительной стойкостью. Сами черногорцы и сербы оставались глухи ко все более настоятельным требованиям великих держав закончить осаду города. В конце марта Австро-Венгрия отправила свой флот на Адриатике установить блокаду черногорских портов. Сазонов предупредил о «чудовищной опасности, которую таит в себе этот отдельный шаг для мира в Европе», и правительство России снова стало рассматривать увеличение численности своих вооруженных сил[1421]. Великобритания и Италия поспешно предложили провести общую демонстрацию военно-морской силы и отправили свои корабли, а Россия и Франция позднее добавили свои. (Так как город Скутари находился в 12 милях от берега, было не совсем ясно, чего надеялись добиться страны этими действиями.) Русские неохотно согласились надавить на Сербию, которая со своей стороны закончила осаду в начале апреля. Царя Черногории Николу, однако, было не так-то легко поколебать. Он подкупил одного из защитников города – албанского офицера османской армии, чтобы тот сдал город. Эссад-паша Топтани, почти такой же мошенник, как и сам Никола, сначала убил командующего гарнизоном, а затем назначил цену 80 тыс. фунтов стерлингов, отправив сообщение, что потерял чемодан с такой суммой денег, и попросил его вернуть[1422].
23 апреля Эссад должным образом сдал Скутари черногорцам. В столице Черногории Цетине началось буйное празднование, на котором пьяные гуляки стреляли из ружей во все стороны. Какие-то умники отправили ослика, одетого в черное, с большим плакатом, на котором были написаны оскорбления, к посольству Австро-Венгрии. На Балканах и в Санкт-Петербурге на улицы вышли толпы людей, чтобы продемонстрировать свое воодушевление победой своих братьев – южных славян[1423]. В Вене и Берлине настроение было мрачным. Конрад приказал штабу готовить планы войны с Черногорией, если она откажется возвратить Скутари, а в конце апреля Готлиб фон Ягов, сменивший Кидерлена на посту министра иностранных дел после его внезапной смерти, пообещал Австро-Венгрии поддержку Германии. В начале мая Австро-Венгрия решила передать ультиматум Черногории и начала готовиться к войне; среди прочих мер было объявление чрезвычайного положения в Боснии. Россия, в свою очередь, стала наращивать свои меры; среди прочего были размещены заказы на поставку лошадей для ее вооруженных сил[1424]. К 3 мая царь Черногории понял, что Австро-Венгрия не шутит, и 4 мая объявил, что его войска покинут Скутари, предоставив великим державам решать этот вопрос. Австро-Венгрия и Россия опять отменили боевую готовность и остановили свои приготовления к войне. На время мир в Европе был сохранен, но не все были этому рады. В Вене Конрад сожалел, что Австро-Венгрия выступила в военных действиях: победа над Черногорией, по крайней мере, укрепила бы ее авторитет.
На званом обеде один из друзей Конрада заметил, что тот очень подавлен. Вдобавок теперь Австро-Венгрии приходилось иметь дело с Сербией, которая вдвое увеличилась в размерах.
Согласно Лондонскому договору, который был подписан в конце мая, Албания стала независимым государством. Она подчинялась международной Контрольной комиссии, которая никогда не работала эффективно из-за противодействия Австро-Венгрии. Маленькое государство, бедное и разобщенное, должным порядком получило короля – слабого и дружелюбного немецкого принца. Вильгельм Вид прожил в своем новом королевстве шесть месяцев, после чего Эссад-паша, у которого были свои собственные виды на трон, помог его выдворить. Договор также подтвердил завоевания Балканского союза, но не привел к миру. Балканский союз вскоре развалился. И Сербия, и Греция пришли в ярость оттого, что Болгария оказалась в самом большом выигрыше, присоединив к себе территорию, которую они считали по праву своей, и немедленно стали настаивать на пересмотре договора. Румыния, которая не участвовала в 1-й войне, теперь увидела возможность захватить часть Болгарии, в то время как Османская империя надеялась подвинуть Болгарию на юге. 29 июня 1913 г., через месяц после подписания договора, Болгария, в которой общественное мнение решительно выступало за войну, совершила упреждающее нападение на Сербию и Грецию. Румыния и Османская империя присоединились к противостоянию Болгарии, которая после этого потерпела ряд поражений. 10 августа 1913 г. Балканские государства заключили Бухарестский мир, по которому Румыния, Греция и Сербия получали территории за счет Болгарии. «Колокола мира в Бухаресте, – написал Берхтольд в своих воспоминаниях, – звучали глухо»[1425]. Две Балканских войны нанесли удары по чести и авторитету Австро-Венгрии.
