Его король лично не испытывал такого воодушевления. Когда он попытался поговорить с Николаем с глазу на глаз, тот посетовал, что «ухо Вильгельма приклеено к замочной скважине». Кайзер также разглагольствовал с Георгом о помощи Великобритании Франции: «Вы вступаете с союзы с таким упадническим государством, как Франция, и таким полуварварским государством, как Россия, противодействуя нам, истинным поборникам прогресса и свободы…»[1452] Вильгельм, очевидно, полагал, что произвел глубокое впечатление и тем самым ослабил союз между Великобританией и Францией[1453]. Двоюродные братья тогда встречались в последний раз. Через год их страны будут уже воевать друг с другом.
У Европы все же еще оставался выбор в тот последний мирный период. Да, в 1913 г. многое тревожило ее народы: страх потерять землю, боязнь того, что соседи будут превосходить их как численно, так и по огневой мощи, опасение грядущих беспорядков или революции на родине, ужас перед последствиями самой войны. Такие страхи могли действовать двояко: сделать страны более осмотрительными или готовыми поставить на войну. И все же в то время, когда европейским лидерам не нужно было выбирать войну, возрастала вероятность того, что они ее выберут. Военно-морская гонка между Великобританией и Германией, соперничество между Австро-Венгрией и Россией на Балканах, разлад между Россией и Германией, тревоги Франции в отношении Германии отдалили друг от друга государства, которые могли многого достичь, действуя вместе. А за предыдущие десять или чуть более лет накопились подозрения, и воспоминания тяжелым бременем легли на умы тех, кто принимал решения, и их общества. Будь то поражение от Германии и изоляция Франции, Бурская война для Великобритании, марокканский кризис для Германии, Русско-японская война и боснийский кризис для России или Балканские войны для Австро-Венгрии – каждая держава имела свою долю горького опыта, который надеялась не повторить. Демонстрация того, что ты великая держава, и стремление избежать унижения – мощные силы в международных отношениях, хоть для Соединенных Штатов, России, Китая в наши дни или для европейских стран век назад. Если Германия и Италия хотели занять свое место под солнцем, то Великобритания надеялась избежать упадка и держалась за свою огромную империю. Россия и Франция стремились вернуть себе то, что они считали своим по праву, тогда как Австро-Венгрия боролась за выживание. Военная сила была вариантом, использование которого все рассматривали, но, несмотря на трения, Европе удавалось всегда вовремя остановиться. В 1905, 1908, 1911, 1912 и 1913 гг. Священный союз, уже ослабленный, устоял. Но опасные тенденции нарастали, и в 1914 г. в мире, который стал опасно привыкать к кризисам, европейские лидеры снова оказались перед выбором – война или мир.
И снова им пришлось столкнуться с приступами страха и усилившегося национализма, которые охватывали их общества, а группы, лоббирующие определенные интересы, все более умело раскачивали общественное мнение. В Германии, например, генерал-майор Август Кайм, игравший заметную роль в Военно-морской лиге Германии, основал аналогичную организацию в начале 1912 г. для агитации за увеличение армии. К маю в Wehrverein было 40 тыс. членов и 300 тыс. к следующему лету, а финансирование шло от таких крупных промышленников, как Альфред Крупп. Кайм поддерживал каждый военный законопроект, который шел в рейхстаг, но неизменно говорил, что таких проектов совершенно недостаточно[1454]. В Великобритании в массовой печати продолжали циркулировать статьи о германских планах вторжения и немецких официантах, которые на самом деле кадровые офицеры. Между государствами вспыхивали внезапные информационные войны в печати. В 1913 г. в немецкой прессе поднялся шум, когда французские актеры появились в немецкой военной форме в спектакле под названием «Фриц-улан», в то время как в Берлине следующим летом театр под подходящим названием «Валгалла» планировал поставить мелодраму «Ужас перед Иностранным легионом, или Преисподняя Ад Сиди-бель-Аббеса»[1455]. В начале 1914 г. в одной немецкой газете была опубликована статья ее корреспондента в Санкт-Петербурге, в которой говорилось, что враждебность к Германии в официальных кругах России растет. Российская пресса ответила обвинением немцев в подготовке превентивной войны с Россией. Военный министр Сухомлинов дал воинственное интервью ведущей газете, в котором сказал, что Россия к ней готова[1456].
В начале лета 1914 г. генерал Алексей Брусилов, которому суждено было возглавить одно из немногих успешных наступлений русских в Великой войне, находился на водах на курорте Бад-Киссинген, что на юге Германии, где он и его супруга были поражены увиденным на местном празднике. «На центральной площади, окруженной массой цветов, была выстроена превосходная декорация, изображающая Московский Кремль с его церквями, бастионами и башнями и собором Василия Блаженного на переднем плане». Прозвучал оружейный салют, и великолепный фейерверк осветил ночное небо, а пока оркестр играл государственные гимны России и Германии, а затем увертюру «1812 год» Чайковского, макет Кремля был сожжен дотла. Толпа немцев приветствовала это действо радостными криками, а Брусилов, его жена и небольшая группка их соотечественников стояли молча, огорченные и возмущенные[1457].
И хотя правящие классы по всей Европе часто разделяли националистические настроения своих народов, они также беспокоились об их надежности. Росло число левых политических партий, а в некоторых странах их лидеры открыто придерживались теперь революционных взглядов. В Италии изначальная воодушевленная поддержка войны в Северной Африке быстро сошла на нет среди социалистов и их сторонников; молодой радикал Бенито Муссолини организовывал демонстрации протеста, когда войска уходили на войну, а умеренные лидеры Социалистической партии были изгнаны и заменены более радикальными. На парламентских выборах в Германии в 1912 г. социал-демократы получили 67 новых мест, что вызвало чуть ли не панику среди правых. Лидер консервативного и националистического Аграрного союза опубликовал статью «Если бы я был кайзером», в ней он привел доводы в пользу хорошей победоносной войны, которая даст правительству предлог избавиться от всеобщего избирательного права[1458]. А рабочие были теперь и лучше организованы, и более воинственны. В больших и маленьких городах и в сельской местности Северной Италии пришлось вызывать войска для подавления забастовок и разгона демонстраций. В Великобритании число бастующих рабочих резко возросло с 138 тыс. в 1899 г. до 1 млн 200 тыс. в 1912 г. В то время как эти цифры уменьшились в 1913 г., в первые семь месяцев 1914 г. прошла почти тысяча забастовок зачастую по явно тривиальным поводам. Более того, подобно рабочим на континенте британский рабочий класс оказался все более восприимчивым к революционным идеям и готовым использовать прямые действия, вроде забастовок и саботажа, для достижения политических целей. В начале 1914 г. три самых воинственных профсоюза, представлявшие железнодорожных и транспортных рабочих и горняков, объединили свои силы в тройственный союз. Так как этот союз мог, если бы захотел, закрыть угольные шахты, остановить поезда и парализовать все доки, он стал угрозой британской промышленности и, в конечном счете, мощи Великобритании, что посеяло немалую тревогу среди правящих классов.
На другом конце Европы Россия продолжала предпринимать судорожные шаги, продвигаясь к остальному современному европейскому миру. С убийством Столыпина осенью 1911 г. с политической арены был убран человек, который мог бы втянуть царский режим, несмотря на возражения Николая и его двора, в проведение реформ, пока не стало слишком поздно. Царь, который все больше и больше поддавался влиянию реакционеров при дворе, делал все возможное, чтобы остановить движение России к конституционному правлению. Он назначал покладистых министров правого толка и игнорировал Думу, насколько мог. В начале 1914 г. он привел в смятение умеренных, внезапно уволив премьер-министра Коковцова – «как слугу», сказал один из великих князей, – таким образом убрав одного из немногих оставшихся компетентных министров, нацеленных на проведение реформ[1459]. Преемником Коковцова стал пожилой царский фаворит Иван Горемыкин, милый, реакционно мыслящий государственный деятель, совершенно неспособными руководить Россией в такое неспокойное время и тем более в грядущие времена. Министр иностранных дел Сазонов сказал о нем: «Старик, который давно уже утратил не только способность интересоваться чем-либо, кроме своего собственного спокойствия и благополучия, но и способность принимать в расчет то, что происходит вокруг него»[1460]. У самого Горемыкина не было иллюзий в отношении своих способностей для новой должности. «Совершенно не понимаю, зачем я понадобился, – сказал он ведущему либеральному политику. – Я похож на старую енотовую шубу, которую давным-давно упаковали в сундук и побрызгали камфарой»[1461].
