— Гвана, — сказал он, поймав бездушного за плечи. — Это нельзя так оставлять, понимаешь? Они убили твою дочку! Они убили ребенка!
— Да, господин, — без выражения отозвался тот; глаза у него остекленели.
— Нам нужна помощь, — продолжал Кандиано. — Возьми своего старшего сына, Гвана, и отправляйся в Вакию. Вы доберетесь туда меньше, чем за сутки, мы добудем лошадей. Расскажите, как погибла маленькая Макто!
— Да, господин, — повторил Гвана.
Старший сын его, впрочем, был в более решительном настроении, услышав о предложении господина Кандиано, он хищно оскалился.
— Пойдем, отец! Пойдем!
Теодато только поежился, наблюдая за ними. Он понимал, что Кандиано теперь движет одна-единственная Идея, вокруг которой собралось все его существо; от этой Идеи самого Теодато пробирала дрожь. Он знал и то, чего не знал здесь никто, кроме него.
Орсо Кандиано перестал быть прежним; многие люди теперь перестали быть прежними. Леарза предупреждал Теодато об этом. Какие-то изменения происходили у них в головах, и Теодато понимал, что даже он сам не избежит подобной участи, и все равно ему было страшно и не по себе.
Он не знал только, что Нанга, стоявший чуть позади него, угрюмо смотрел на Орсо Кандиано, а в мозгу у бездушного вертелись свои мысли. Эти мысли никогда еще не бывали столь сложными, как теперь; Нанга следил за Кандиано и все больше уверялся в том, что перед ним — не настоящий человек. Настоящий человек не будет так равнодушно смотреть на труп девочки! И господин Теодато как будто ничего не замечает. В один прекрасный день Кандиано нападет на господина Теодато, а тот растеряется и не сможет защитить себя. Он, Нанга, должен быть настороже: жизнь господина Теодато зависит от него.
23,18 пк
Слова Гальбао не воплотились в жизнь; хотя в кварталах бездушных еще несколько дней стояла поистине мертвая тишина, никто не явился просить о перемирии и уж тем более о прощении. Марино Фальер знал, что дальше будет только хуже.
— Будьте готовы ко всему, — предупредил он на последнем собрании советников; они угрюмо молчали в ответ. Глаза Зено как-то странно бегали; Дзиани будто без конца прислушивался к чему-то у себя в голове, возможно, действительно принимал сообщения, а возможно…
На пятый день из Вакии пришло известие: бездушные подняли вооруженное восстание и окружили центральный квартал города, но большая часть их снялась с места и ушла в неизвестном направлении. На шестой день точно такая же новость получена была из Доченто.
Фальеру не было нужды спрашивать, куда именно ушли эти люди.
— Ждите их под стенами Централа, — побледнев, сказал он.
Леарза в то утро опять стоял на башне гильдии вычислителей, курил и ждал. Пасмурное небо отражалось в его глазах, следивших за горизонтом. Из этой точки видно было далеко, бесконечные степи распростерлись вокруг Тонгвы, разрезаемые в одном месте черной змеей Атойятль, и Леарза одним из первых увидел движение на равнине.
Они пришли, чтобы отомстить.
— Господин Фальер, мы в критическом положении! — доложил Дзиани часом позже. — Возобновились стычки на западе и юге города, из Доченто пришло сообщение о том, что авиационная база разграблена, оружейный завод в Вакии тоже захвачен!
— На всякий случай готовьтесь к отступлению, — сказал Фальер. — В степь! Соберите всех, кто не может сражаться, этих людей необходимо вывести из города через северный тракт, только там это еще возможно! Мы останемся во дворце, здесь мы сможем продержаться какое-то время, отвлекая внимание от отступления.
Это были последние предутренние часы; Кандиано не спал всю ночь, в возбуждении не прекращая ходить по грязной комнате туда и обратно. Теодато сперва находился при нем, потом ушел в соседнее помещение, надеясь хотя бы немного подремать там. Атака намечена была на утро, когда подтянется как можно больше людей.
Штаб мятежников находился теперь на окраине города, потому что Кандиано намеревался встречать прибывавших; Теодато с ним ничуть не спорил, впрочем, они и вообще разговаривали мало. В этом доме когда-то жили люди, но где они были теперь?.. во всяком случае, Теодато облюбовал себе эту комнату, в которой сохранился старый просевший топчан, и делил ее вместе с Нангой: тот постелил в углу драный бушлат и спал там.
Люди собирались, и за стенкой постоянно раздавались голоса. Потом, кажется, вышли на улицу; должно быть, места для них перестало хватать, и Кандиано, не обращая по своей привычке никакого внимания на собачий холод, предложил им разговаривать снаружи. Теодато было наплевать, он устал и в последние дни только думал о том, когда же все это закончится. Хотелось есть, но уколы голода стали настолько привычными, что он почти не замечал их. По крайней мере, поспать ему теперь никто не помешает; закончив чистить ружье, он поднялся с места и хотел уже устроиться на топчане, когда заметил, что Нанга стоит за его спиной и смотрит на него в упор.
— Ты чего, Нанга? — спросил Теодато.
Бездушный ничего не ответил, не шелохнулся; Тео вдруг стало не по себе.
— Нанга? — еще раз окликнул он.
Нанга смотрел на молодого аристократа, стоявшего перед ним, а в голове у него крутились прежние мысли.
«Это не тот господин Теодато. Это какой-то другой. У того никогда не было такой бороды. Он не носил с собой ружья. Господина Теодато подменили. Это ненастоящий…»
И Нанга достал нож.
— Эй, эй, — встревожился Теодато, сделал шаг назад. — Да что с тобой?
— Ты не настоящий, — тихо, но членораздельно произнес Нанга.
— Чего это не настоящий? Нанга, ты рехнулся? Когда это я сделался ненастоящим, Нанга?..
Короткий взмах, удар; в последний момент Теодато успел увернуться, неловко споткнулся о колченогую табуретку и практически покатился по полу, больно ударившись. Нанга не останавливался, его глаза остекленели, он наступал на своего бывшего господина, нанося удары один за другим, Теодато с трудом проскользнул мимо него, схватился за лежавшее на топчане ружье. В следующее же мгновение только вовремя поднятая винтовка спасла его: длинный нож бездушного с силой врезался в дерево приклада.
— Нанга! — заорал Теодато. — Нанга, очнись, приди в себя, Нанга! Только не ты! Только не ты, Нанга!..
Никто не слышал его. Теодато знал уже, что произошло, но не хотел верить; он понимал, что должен выстрелить, и не мог. И потому, борясь с обезумевшим бездушным, он медлил, все еще пытался дозваться до Нанги, но слова его не в состоянии были достичь цели.
Теодато был молод и ловок, но Нанга физически оказался сильнее; он вырвал наконец ружье из рук противника и замахнулся ножом снова. Это было похоже на толчок, обжегший внутренности огнем, Теодато потерял равновесие и пошатнулся, Нанга сделал шаг, опять поднял руку…
Холодное чужое лезвие со свистом прошло в каком-нибудь дюйме от щеки Теодато и на его глазах отсекло Нанге кисть. Бездушный закричал нечеловеческим голосом; следующий удар меча оборвал его, перерезав горло. Теодато стоял, бессильно прислонившись к стене, и тяжело дышал. Во рту у него образовался странный металлический привкус, каждый вдох отдавался резкой болью под ребром. Он видел, как рухнуло на пол обезглавленное тело; спаситель его полуосознанным движением стряхнул кровь с клинка, быстро убрал меч в ножны и обернулся. Теодато хотел что-то сказать ему, да не смог, так и остался стоять, прижал ладонь к боку: рубашка его быстро напитывалась горячей влагой.
— Молчи, — шепотом предупредил его Леарза и поймал, повлек за собой; в соседней комнате уже раздавались встревоженные голоса, когда руосец буквально вытащил Теодато в раскрытое окно.
— Оставь, — прохрипел тот. — Кажется… он задел мне легкое…
— Заткнись, я сказал, — погромче буркнул Леарза. Теодато был вынужден ковылять, наполовину повиснув на плече руосца, и ничего не видел перед собою; вот, кажется, где-то совсем близко фыркнула лошадь. Леарза спешно перевязывал рану, лишь бы хоть на время остановить кровотечение, потом велел ему: — Давай, надо забраться в седло… потерпи же…
— Да ты с ума сошел, — вяло прошептал Теодато. — Я подохну прежде, чем…
— Ну же! У нас мало времени!
Теодато почти не помнил, как все-таки действительно оказался в седле; позади него ловко взобрался верхом сам Леарза, и ветер засвистел у них в ушах.
Сколько времени они так скакали галопом, было неизвестно; Теодато почти потерял сознание и свалился бы, если бы не жесткие руки Леарзы, державшие его. Он слышал, как руосец, кажется, ругается на неизвестном языке, но не осознавал уже этого. Бескрайняя равнина окружала их со всех сторон, но Леарза знал, куда ведет их дорога, и уверенно направлял жеребца. У животного недоставало сил нести двойную ношу с такой скоростью, только руосец хлестал его голомнем меча по крупу, со всей силы бил каблуками сапог; время уходило толчками, вместе с кровью, покидающей тело молодого Теодато.
