добились своего?
Чэнхуань ненадолго задумалась и, решив поверить словам Хунли, сказала:
– Не хочу.
– Тогда улыбнись.
Чэнхуань немедленно улыбнулась. Им показалось, будто радостный весенний ветерок промчался мимо, погладив их по щекам, на ветках распустилось еще больше цветов и весь мир кругом тотчас наполнился очарованием. Даже Хунчжоу, все это время дувший щеки от злости, не удержался и весело засмеялся.
– Скоро ужин, и присматривающие за вами евнухи и придворные дамы, должно быть, с ног сбились, ища вас повсюду, – улыбнулся Хунли. – Я провожу вас двоих домой.
– Перед словом «провожу» ты забыл добавить «под надзором», да? – пробурчал себе под нос Хунчжоу.
Чэнхуань обиженно надула губы:
– С тех пор как ты, братец Хунли, женился, совсем перестал веселиться вместе с нами!
Чэнхуань с Хунчжоу переглянулись и, внезапно схватив с земли по пригоршне абрикосовых лепестков, швырнули ими в лицо Хунли. Тот поднял было руки, чтобы загородиться, но это не помогло – теперь лепестки покрывали все его лицо. Хунчжоу с Чэнхуань залились смехом и, снова вооружившись лепестками, безостановочно продолжали с хохотом швыряться в Хунли.
Хунли глядел на них, и ему казалось, что он вернулся в детство. Внезапно забыв обо всем, он тоже нагреб на траве лепестков и стал кидаться ими в ответ. В один миг в воздух взмыло облако лепестков, закрыв небеса. Трое молодых людей не переставая забрасывали ими друг друга, и вскоре лепестки покрыли их с ног до головы.
Вскоре забава утомила их и они сели на землю передохнуть. Нахально привалившись спиной к Хунли, Хунчжоу, запрокинув голову, пыхтел, стараясь сдуть налипшие на щеки лепестки. Чэнхуань подобрала с земли ивовый прут и протянула его Хунли. Тот, мастерски согнув его в кольцо, сделал из прута что-то вроде венца и вернул Чэнхуань. Она натыкала по кругу абрикосовых цветов и, надев венец на голову, принялась кружиться, раскинув руки.
– Красиво? Красиво? – спрашивала она. – Похожа ли я на фею цветов абрикоса?
Красное колесо заходящего солнца опускалось за холмы, обливая своим светом мириады осыпающихся лепестков. Наступил пьянящий весенний вечер. В косых лучах заката, пробивавшихся сквозь цветочную пелену, платье Чэнхуань выглядело еще алее, а ямочки на ее щеках – еще более очаровательными.
Хунли только улыбнулся, ничего ей не ответив. Хунчжоу же, жуя ивовый лист, лениво проговорил:
– В романе «Путешествие на Запад» был такой злой оборотень, абрикосовая фея. По-моему, Чжу Бацзе убил ее вилами.
– Я расскажу царственному дядюшке, что ты плохо занимаешься учебой и вместо этого читаешь книжки про оборотней.
Чэнхуань махнула ногой, пнув лепестки прямо в лицо Хунчжоу, которые заодно насыпались и на голову Хунли.
Пока они препирались, Чэнхуань нашли ее престарелые нянюшки. Глядя на наряд Чэнхуань, они то бледнели, то зеленели, но не смели ругать ее, лишь, причитая, уволокли девушку причесываться и переодеваться.
Хунли цепко схватил за руку Хунчжоу и с улыбкой сказал:
– А тебя, маленький Сунь Укун, я сперва провожу домой, а потом отправлюсь по делам.
Хунчжоу огляделся по сторонам и, убедившись, что вокруг никого, произнес, запинаясь:
– В метрической книге указано, что Чэнхуань – дочь тринадцатого дядюшки и его первой супруги. Нет никого, чье происхождение было бы более благородным, чем у нее! Почему же все они продолжают так о ней говорить?
– Если уж в метрической книге написано так, то какая разница, что говорят другие? – пожал плечами Хунли.
– Но…
Хунчжоу залился румянцем и, колеблясь, некоторое время молчал, после чего набрался храбрости и спросил:
– Чэнхуань – незаконнорожденная дочь царственного отца, да?
Поначалу Хунли оторопел, а затем разразился громким смехом.
– Чем дальше, тем интереснее и интереснее! Сначала говорили, что Чэнхуань не родная дочь тринадцатого дядюшки, а теперь она превратилась в незаконнорожденную дочь царственного отца. И ты туда же, слушаешь эту чепуху, что болтают люди.
– А если она дочь тринадцатого дядюшки, то почему он не ведет себя с ней как с родной? – снова начинал запинаться Хунчжоу. – Почему он оставил ее жить во дворце? А мать Чэнхуань и того страннее: за все эти годы ты видел хоть раз, чтобы она обняла свою дочь? Она с ней холодна и вежлива, как с незнакомкой. Разве так должна себя вести мать? У тринадцатого дядюшки куча сыновей и дочерей, так почему царственный отец только к Чэнхуань относится по-особенному? Не то что принцесс – даже нас двоих он не обожает так, как ее. Я помню, что когда-то царственному отцу прислуживала одна придворная дама, к которой Чэнхуань относилась как к родной матери. Как же ее звали? Не могу вспомнить… Кажется, ее звали…
– Хунчжоу! – Лицо Хунли вдруг стало суровым. – Никогда не смей упоминать о ней. Матушка должна была тихонько тебя предупредить.
Хунчжоу поспешно закрыл рот. Через какое-то время он все же возмущенно выпалил:
– Мне плевать, дочь она царственного отца или нет – мы росли и играли вместе, я уже давно считаю ее своей младшей сестрой. Мне просто любопытно, почему все остальные во дворце никогда не говорят о прошлом Чэнхуань. Четвертый брат, тебе что-нибудь известно? Если да, то расскажи. Я никому не выдам эту тайну.
– Разве я могу знать многое? – вздохнул Хунли. – Царственному отцу с тринадцатым дядюшкой, конечно, известно все, но кто осмелится пойти и спросить их? Наверняка все знают и госпожа императрица с тринадцатой госпожой, но они обе по натуре неразговорчивы, поэтому ничего нам не скажут.
– Все кругом втихомолку обсуждают Чэнхуань, а тебе, четвертый брат, даже не любопытно?
– Я спрашивал матушку, но она мало смогла мне объяснить. Она рассказала, что однажды царственный отец вдруг принес домой, в поместье, новорожденную девочку, отдал госпоже императрице и велел заботиться о ней. Всем обитателям поместья он сказал, что это дочь тринадцатого дядюшки, но ни словом не обмолвился о том, кем была ее мать. Матушка же и остальные, разумеется, не осмелились задавать много вопросов. Я тогда уже был достаточно взрослым, чтобы понимать, что происходит, и ходил навещать Чэнхуань. В то время царственный отец днями напролет беседовал с буддийскими и даосскими монахами и никто в поместье не осмеливался даже громко дышать.
– Да кто, кроме Чэнхуань, смеет громко дышать в присутствии царственного отца? – засмеялся Хунчжоу. – Жаль, что я не могу прожить свою жизнь, не видясь с ним. Быть его сыном – весьма утомительное занятие.
Хунли покачал головой:
– Ты не понимаешь, тогда… – Он вдруг вновь тяжело вздохнул. – Неважно, дочь она тринадцатого
