Койхосро не мог оставаться равнодушным зрителем такого глубокого падения родины и сумел обуздать своевольных разбойников-князей. Поныне памятна в стране борьба, которую вел Койхосро против двух злейших врагов порядка, двух моуравов: асканского – Давида Асатиани и ланчут-ского – Забуедиля Жардония.
Народное предание облекло падение Асканы легендарным ореолом, и в этой легенде рисуются в ярких чертах и характер Койхосро, и состояние в тогдашней Гурии нравов.
Построенный в глубоком ущелье, на отвесной скале, Асканский замок по выгодному местоположению более других крепостей представлял собою надежный оплот и притон для разбойников. В нем, после буйно проведенной молодости, доживал свой век старый Давид Асатиани, окруженный толпой своих родных, таких же своевольных и непокорных, как он сам, и всяких людей, отверженных родиной, укрывавшихся здесь от преследования закона.
Много мер было предпринято со стороны Койхосро, чтобы истребить Аскану, но все они были безуспешны, а от этого только умножалось число приверженцев Асатиани. Склонить его на мир, заставить добровольно отказаться от разбойничьей жизни нечего было и думать, и напрасно Койхосро засылал людей, предлагая старому Давиду сдать его неприступную крепость, чтобы получить взамен ее лучшие поместья Гурии. Гордый и надменный владелец замка упрямо отвергал все предложения. Уверенный, что в стенах древней Асканы он непобедим и не имеет надобности в чужом покровительстве, Асатиани не хотел отдаться без боя в руки того человека, к которому питал непримиримую ненависть, А между тем и оставить Асатиани в том положении, в которое поставили его смуты края и междоусобные раздоры князей, было еще менее возможно. Тогда Койхосро решился прибегнуть к помощи измены и предательства. К этому-то событию и относится легендарное сказание об Аскане.
“В одну из тех минут,– говорит оно,– когда азиатский вельможа с патриархальной торжественностью решает политические дела и вопросы под открытым небом, среди беспечного и праздного народа, Койхосро завел речь об Аскане.
– Я подожду еще немного,– говорил он,– посмотрю, что будет дальше, но если дела не изменятся к лучшему, то клянусь гробом отца моего истребить в ней всех, а старого Асатиани велю сжечь живого.
– Стоит ли этот зверь, чтобы о нем так много беспокоиться,– ответил один из присутствующих.– Пусть живет себе на скалах, как коршун, пока голова его не скатится с утесов. Нам следует только окружить Аскану, пресечь к ней все сообщения – и делу будет конец.
– Крепость была окружена шесть недель,– возразил Койхосро,– и мы ничего не выиграли. Давид жил себе, как живал всегда, а людей моих отправлял на тот свет десятками; в крепости есть подземные ходы, и для него все равно, хоть век сиди под стенами Асканы. Да и дело не в Аскане, нужно только вытянуть оттуда самого Асатиани. Истребить негодяя не грешно перед Богом, и я для общего блага готов пожертвовать собою, лишь бы достичь той цели, от которой ожидаю счастливой будущности для Гурии.
– Жизнь твоя нужна для всех,– прервал его старый Беридзе,– но жизнь такая, как моя, нужна очень немногим. Я стар, стою у дверей гроба. Скажи, что надо сделать, и за мной остановки не будет. Но об одном прошу: если меня убьют, не оставь жену и детей; ты знаешь – я беден.
Койхосро озабоченно и угрюмо посмотрел на говорившего.
– Фамилия Беридзе, фамилия древнейших азнауров Гурии,– сказал он,– издревле отличалась преданностью владельческому дому, и я это вижу теперь на деле. Семейство твое отныне будет моим семейством, но ты сам иди и приготовься на все, что я от тебя потребую.
Смутно почувствовал старый Беридзе, какую именно службу потребует от него Койхосро. Страшно и бесчестно казалось ему быть предателем Давида, с которым вместе они проводили первые дни своей беспечной молодости. Только к рассвету забылся он мимолетным сном, но и во сне воспоминания говорили ему о прошедшем, о дружбе с Асатиани.
Утром он пошел к Койхосро. Там застал он князя Т. Д., приехавшего в ночь на совещание с правителем по тому же делу. Беридзе, привыкший с юных лет уважать обычаи родины, был неприятно изумлен, не хотел поверить, чтобы князь Т.Д., некогда усыновивший Асатиани, мог изменить вековечным и святым обязанностям этого духовного родства. Но дело говорило само за себя. Подавив тяжелое чувство, Беридзе выслушал, что ему нужно делать, молча накинул на плечи бурку, закрыл лицо башлыком и отправился в путь с несколькими из своих товарищей.
Была темная ночь, когда путники приблизились к ущелью, где жил Асатиани, и стал осторожно спускаться по скалам и утесам к реке, шумевшей у обрывов Асканы. Как змеи подползли они к замку и залегли за каменьями. Никто не видел и не слышал их прихода. На рассвете Беридзе один поднялся на скалу и огласил окрестность громким криком. Но в крепости все еще спали, одно только эхо повторило оклик и перекатом отдалось по горам смутным, зловещим гулом. Беридзе стало страшно, он замолчал и плотно завернулся в бурку. Вот уже солнце поднялось из-за гор, и на крепостной стене стали появляться вооруженные люди. Беридзе стоял у всех на виду.
– Кто ты? – окликнули его из крепости.
– Божар Беридзе. Скажите Давиду Асатиани, что я безоружный, хочу его видеть. Бояться ему нечего; я один, а вас при нем целые сотни.
– От кого ты прислан?
– От князя Т.Д.
Прошло несколько минут, и в воротах неприступного замка показался сам Асатиани.
– Что тебе нужно, Божар? – спросил он, видимо ни на одну минуту не покидая осторожности.– Если ты хочешь погубить меня, то это труд, который не даст тебе покоя и в могиле. Ремесло, за которое ты взялся, приятель, тяжело и недостойно тебя, если ты только не забыл нашу молодость.
– Давид!– ответил Беридзе,– В роду моем не было предателей. Тридцать лет, как мы расстались с тобой, и вот ты живешь на этих скалах между орлами, а я, по-старому, все еще рыскаю на коне по лесам и полям моей родины.
– Зачем ты пришел ко мне?
– По просьбе князя, усыновившего тебя. Я пришел сказать, что он, как отец, принимает к сердцу твою ссору с родиной и желает видеть в своем Асатиани доброго азнаура, верного слугу отечества. Кроме того, я бы сказал тебе много, но отсюда говорить неудобно. Сойди, мы потолкуем наедине, а если боишься, возьми людей и оружие.
– Ни тебя, ни твоего владетеля еще никогда не боялись Асатиани,– гордо ответил Давид на коварные слова старого друга.– Один из предков моих построил эту крепость, и она после смерти моего отца досталась мне, также, как и ему, от предков. От меня она перейдет к моему наследнику. Следовательно, если меня и не станет на свете, для всех вас пользы не много. Замок будут защищать до тех пор, пока существует хотя один Асатиани.
Оба они замолчали. Асатиани вернулся домой.
Глубокая тишина царствовала повсюду, и только доносился по ветру отдаленный гул речки, бешено бившейся по обрывам и скалам в глубокой пропасти. Вдали виднелись сходившиеся тени пирамидальных горных вершин, из-за которых выходило блестящее солнце.
– Помнишь ли ты мой сон, который я вчера рассказывал тебе?– говорил Асатиани, обращаясь к жене,– Взгляни в ущелье, на тень, что падает правее реки. Не имеет ли она поразительного сходства с тем черным крестом, который снился мне на прошлой неделе? И это место назначено мне для свидания! Неужели там ждет меня измена? Неужели тот, кто усыновил меня, решится быть виновником моей гибели?
Томимые предчувствием, жена и дети не хотели отпускать его, но он, полный веры в самого себя, покорный судьбе, вышел из крепости и стал спускаться в ущелье. Там встретил его Беридзе.
– А где же князь Т. Д.? – спросил у него Асатиани.
– Князь будет сию минуту, а между тем мы поговорим с тобою вон там,– и он указал рукою на огромный камень, свалившийся с гор на дорогу. Молча они отправились туда, но едва Давид поднялся на обломок скалы, как грянул выстрел, и, пораженный смертельной пулей, старик свалился с утеса на то самое место, где тень образовала собою черный крест.
Падая, Асатиани успел, однако же, выстрелить из пистолета и тяжко ранил Божара.
В крепости слышали выстрелы. Из замка бросились вниз вооруженные люди. Но прежде чем они успели сойти, Беридзе скрылся; Койхосро и князь Т. Д., приехавшие также к замку и издали видевшие эту сцену, по первому выстрелу поскакали на место убийства, но там все было пусто и тихо, как за день перед тем, и лишь лужа свежей запекшейся крови указывала место, где совершилось предательство... Смертельно раненного Асатиани уже умчали в крепость.
Удачное начало обещало успех. Койхосро предполагал, что Аскана, лишившись главного своего предводителя, не представит ему серьезного сопротивления, и немедленно кинулся на приступ, но он был отбит,– торжество победы осталось все-таки за умирающим Асатиани. Но крепость не праздновала свою победу; в тот же день, к вечеру, изнеможенный смертельной раной, измученный душевными тревогами, старый Асатиани умер, заклиная детей и родственников защищать его Аскану.
