Сейчас Жен идет впереди меня, руками не двигает, плечи напряжены и приподняты. Мой доктор нервничает. И пусть, раз пошла на поводу у меркантильного Рашида!
— Направо, — командую, стоит Жен свернуть в сторону лестниц.
— На улицу? — удивляется она.
— Да.
Я накидываю ей на плечи свое пальто и тяну за собой. До машины недалеко — не замерзнет. Жен следует безропотно, но впечатление такое, будто она на автопилоте. По моим подсчетам, ее смена длилась часов тридцать. Еще бы она не устала. И голодна, конечно. Подумывал сразу с ней поговорить, но это вряд ли хорошая идея, и потому я сейчас вбиваю в навигатор координаты ближайшего кафе.
Наверное, мне стоило бы злиться или обижаться, но на душе так спокойно. Давно я подобного не ощущал. Все наконец-то сложилось, все стало логично. Вера и Рашид растворились, остались только мы с Жен. Даже несмотря на то, что она еще ничего мне не рассказала, я уже чувствую уверенность в том, что наши разногласия себя исчерпали. Теплое ощущение.
Мы останавливаемся на светофоре, и я пользуюсь моментом, чтобы посмотреть на своего доктора. Она часто моргает, видимо, отгоняя сон, волосы перепутались и торчат в разные стороны, на лице ни следа румянца. Она вымотана, это очевидно, но я все равно хочу ее до безобразия. Холод еще не прогревшегося салона оставляет на ее коже мурашки. Под моим пальто, которое так и не застегнула, Жен обхватывает плечи руками, то ли чтобы стало теплее, то ли в попытке прикрыть свою грудь, вершинки которой натягивают легкую операционную форму. Стоп… Ни шагу дальше. С такими мыслями мы до пункта назначения не доедем.
Жен внезапно поворачивается и смотрит на меня пару секунд, будто не решаясь что-то сказать, но потом все-таки выдает:
— Мне жаль, что я в этом участвовала. Мурзалиев не должен был лезть в ваши с Верой дела. И я не должна. Все получилось ужасно глупо… И зря.
— Давай с самого начала, — велю.
— Рашид думал, что если прикинуться, будто между нами что-то есть, то ваш с Верой брак выстоит, и всем будет лучше. Мурзалиев видел, как мы разговаривали после возвращения из Выборга.
После признания Жен концентрироваться на дороге становится в несколько раз сложнее. Невозможно передать то невероятное облегчение, испытываемое при понимании, что женщина, которую ты любишь, на самом деле не чья-то, а только твоя. Я едва успеваю затормозить на переходе, чтобы пропустить пешеходов, переваривая ее слова. Оказывается, догадываться — не то же самое, что получить подтверждение. И как-то само собой получается, что вместо того, чтобы, как честный человек, накормить Жен в кафе, я сворачиваю к себе домой.
Спустя квартала три разморенная теплом Жен засыпает. Я бужу ее только когда мы прибываем в пункт назначения. Открываю дверь с ее стороны, сам отстегиваю ремень, а потом обхватываю руками за талию и тяну в свои объятия. Она просыпается с трудом, не осознавая, где находится, чуть-чуть сопротивляется, но потом соскальзывает с сиденья прямо ко мне в руки. Аж дыхание перехватывает. Какая жалость, что она сонная и голодная. В очередной раз очень хочется убить Рашида.
Открывая перед Жен дверь собственного жилища, я чувствую себя как подросток, знакомящий родителей со своей первой девушкой. Прокручиваю в голове подробности последних дней: не оставил ли на кресле рубашку, выбросил ли пустую бутылку из-под коньяка (ту самую, что осталась со времен полета к Вере, ведь с тех пор я появлялся дома нечасто)… Однако, взглянув на Жен, понимаю, что все это глупости. Она трет глаза — пытаясь не заснуть. Ей бы до кровати добраться.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я заставляю ее пройти внутрь, стягиваю с плеч пальто… прямо в прихожей и в темноте. Вдвоем в моей квартире… от интимности момента не хватает воздуха, но при этом совершенно не хочется ничего изменить. Жен смотрит на меня широко раскрытыми глазами, о сонливости напоминает разве что то, как часто она моргает. По сторонам не крутится — только на меня глядит. И в этот момент я как никогда остро осознаю, насколько она нужна мне. Приходится буквально вынуждать себя молчать, хотя внутри все разрывается от ощущений.
— Пойдем внутрь? — спрашиваю у нее.
Жен чуть вздрагивает от этих слов, бегло осматривается, а затем кивает. Идет.
— Ты собираешься устроить мне экскурсию? — чуть хрипло спрашивает.
— Нет. Разве что в спальню.
На щеках Жен загораются алые пятна. Ее мысли настолько очевидны, что мне с трудом удается сдержать улыбку. Видимо, слова о разводе с Верой наряду с признанием о Рашиде воспринимаются ею как автоматическая капитуляция. По крайней мере спорить она точно не собирается. С одной стороны это хорошо, с другой — досадно. Хочется не просто раздеть ее, отключив мозг и уповая на судьбу. Я мечтаю о том, чтобы она приняла осознанное решение — пусть и потому, что все причины против исчезли.
Моя спальня никогда толком не была нашей с Верой. Я купил квартиру после переезда в Россию и жену приводил сюда реже, чем некоторые — любовниц. По этой причине внутри обстановка абсолютно мужская. Обставлять квартиру мне помогали, но не спальню и не кабинет. Они отличаются от остальных интерьером, но мне это даже приятно, потому что личное должно оставаться личным. Поэтому я так не люблю Ренуара. Мама подарила его нам на пятилетие совместной жизни, а Вера нашла «идеальное» место — в моем кабинете. Мнением хозяина, разумеется, никто не поинтересовался. Хотя тут, наверное, все же моя вина: женщины так восхищались удачно пристроенным шедевром, что возразить я не посмел — перекипел тихо. Разве что попросил Веру не менять ничего в спальне. Сам в ней все расставил и разложил, как удобно, а Вере выделил секцию в шкафу-купе, который если не откроешь, и не заметишь. Сам все выбирал покрывало с логотипом нашей семейной компании, которым сегодня застелена кровать (и пришло же когда-то в голову!). Иными словами, я привел Жен не туда, где когда-то хозяйничала другая женщина. Это только мое и стыдиться нечего.
Не дав Жен как следует осмотреться, прижимаю ее к себе и начинаю стягивать с нее одежду.
— Ты что делаешь? — спрашивает она, обнимая себя руками и не позволяя мне снять с нее форму.
— Неужели непонятно?
— Мне нужно в душ, — шепчет Жен.
— Точно нет, — отвечаю и просовываю ладонь под резинку брюк.
— Кирилл, — задыхается она, не пуская мои руки дальше. — Мне необходимо в душ.
Обманный маневр удается на славу, и уже мгновением позже я избавляю ее от рубашки. Посещает ли меня крамольная мысль отправиться в душ вместе с ней? Разумеется. Аж в глазах темнеет от желания, но, переждав основную вспышку потери рассудка, я толкаю Жен на кровать и начинаю стягивать с нее брюки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Твоя почти голая попа поверх логотипа компании Харитоновых — самое сексуальное зрелище на свете.
Шутка весьма плоская, но Жен из последних сил смеется и обхватывает руками голую грудь, так, что появляется совершенно безумная ложбинка, по которой вверх тянется красный росчерк шрама. Он напоминает мне о том, что Жен романтика противопоказана: никакого кофе в постель и бессонных ночей. Поэтому я позволяю себе только один поцелуй. Такой, от которого она забывает и о душе, и о необходимости прятаться за слабой защитой из сомкнутых рук. Останавливаюсь только когда мысль избавиться от одежды превращается в потребность. Но мне совершенно не хочется, чтобы в наш первый осознанный раз она была сонная, голодная и несчастная. Надеюсь, я достаточно хорош, чтобы она об этом забыла, но проверять нет никакого желания. К тому же заботиться о Жен оказывается неожиданно приятно. Поэтому я просто укладываю ее в постель и ухожу. Видно я из братии наивных идеалистов, которые верят, что жертвенность окупается.
