Далее, можно сослаться на опыт партий, шедших к полюсу. Как вы помните, одна из них двигалась к леднику Бирдмора пешком и везла сани. Несмотря на лёгкий груз, они похудели на барьерном рационе. Но — это показательно — набрали вес, перейдя на высотный рацион, в частности Лэшли.
Полюсная и две возвращающиеся партии, которые с подножия Бирдмора и до конца путешествия получали высотный рацион, меньше ослабели бы, по мнению Аткинсона, при достаточном питании. Первая возвращающаяся партия покрыла приблизительно 1100 уставных миль. К концу путешествия всё обстояло благополучно с теми их мышцами, которые участвуют в тягловом усилии, остальные же, как считает ведший партию Аткинсон, ослабли по крайней мере на 70 процентов. Все участники партии сильно исхудали, хотя им сопутствовали наиболее благоприятные по сравнению с другими партиями условия, да и средние температуры были значительно выше нуля [-18 °C].
Второй возвращающейся партии пришлось намного хуже.
Их было лишь трое, причём один заболел настолько серьёзно, что на протяжении 120 миль не мог тянуть сани, а 90 миль его и самого везли. Средняя температура составляла около 0° [-18 °C]. Путешественники были крайне утомлены.
Скотт неоднократно упоминает в дневниках, что его спутники испытывают всё больший голод. Питание явно не соответствует условиям, которые становятся всё более суровыми.
А между тем люди Скотта почти всё время съедают полный рацион и даже сверх того. Следует иметь в виду, что средняя температура была намного ниже -10° [-23 °C]; что путешественники усваивали не всю съедаемую пищу; что избыточные калории требовались не только для выполнения работы, затруднённой плохой видимостью и встречным ветром, но и для поддержания тепла в организме, за счёт которого происходило также оттаивание одежды и спальных мешков.
Мне представляется бесспорным, что будущие экспедиции должны не только скорректировать наши рационы, но и изменить соотношение в них жиров, белков и углеводов. Поскольку наши организмы не могли переварить предусмотренное количество жиров, Аткинсон считает излишним увеличивать их норму за счёт белков и углеводов. Он советует свести дневную порцию жиров до 5 унций. Углеводы усваиваются легко и полностью, белки — хуже, но этому могут помочь различные ферменты, стимулирующие пищеварение. Рацион следует усилить равными количествами белков и углеводов, и те и другие по возможности в сухом виде, без примесей.
В моих критических высказываниях нет ни капли упрёка.
Наш рацион был, вероятно, лучшим из всех известных в то время. Но с тех пор наука шагнула вперёд. Наш долг — приложить все усилия к тому, чтобы в будущем подобные ошибки не повторялись[339].
Кемпбелл появился на мысе Хат всего лишь через пять дней после того, как мы с собаками вышли на поиски Скотта.
Перед выходом на мыс Эванс он оставил нам записку, очень характерную: их партия приветствует нашу, поздравляет с возвращением и сожалеет, что не успела принять участие в поисковом походе. Будь я на их месте, перенеси я всё, что выпало на их долю в течение десяти месяцев, вряд ли бы я по доброй воле снова впрягся в сани. Но им очень хотелось до прихода корабля сделать что-нибудь полезное для экспедиции.
Мы поставили несколько полярных рекордов: Кемпбелл и его люди не только пережили ужасную зиму, но и сами, без помощи со стороны, перебрались к нам, совершив санный переход вдоль берега. Мы же, находясь перед очень трудной альтернативой, нашли правильное решение. На большее мы не надеялись, хотя и это было очень много.
Я давно уже мечтал раздобыть на мысе Ройдс зародыши пингвинов Адели, но не думал, что мне это удастся — все летние месяцы уходили на санные вылазки. Теперь появилась такая возможность: Аткинсон вознамерился заняться там паразитами, другие — картографической съёмкой. Но самым серьёзным делом стало восхождение на Эребус, действующий вулкан, возвышающийся на 13 400 футов чуть ли не у самого нашего порога. Люди Шеклтона во главе с профессором Дейвидом взошли на Эребус в марте, им удалось втащить сани на высоту 5800 футов, а уже дальше они несли снаряжение на себе. Дебенем же с помощью подзорной трубы отыскал путь, по которому сани можно довезти до отметки 9000 футов.
Не таким уж это казалось и подвигом — были бы сильные ноги и хорошее дыхание.
Компания собралась весёлая — весь день они работали не покладая рук, а вечером распевали хором. По отзыву Дебенема, поход прошёл без особых происшествий, в полном взаимопонимании — такого у него не было за всю экспедицию. А между тем Дебенем и Дикасон страдали горной болезнью и к тому же оба были заядлыми курильщиками!
Видимость была удивительная. С высоты 5000 футов они ясно различили в двухстах или трёхстах милях гору Мелборн и мыс Джонс, а на западе несколько неизвестных гор, но нанести их точно на карту не смогли, так как располагали лишь одной наблюдательной точкой. Сам залив был почти всё время накрыт облаками, но острова Бофорт и Франклина просматривались. В отличие от партии Дэйвида они не заметили никаких следов вулканической деятельности на горе Бёрд, хотя её почти целиком покрывал лёд, на котором обязательно остались бы следы от лавы. С высоты 9000 футов Террор производил величественное впечатление, а горы Бёрд и Терра-Нова казались маленькими, незначительными. Их внимание привлекла впадина между старым кратером и склонами нового, в которой находился небольшой трещиноватый ледничок. По ней, в один голос утверждали Пристли и Дебенем, можно дойти до Террора, не встретив участков с трещинами или неприступных склонов. И всё же, по их мнению, разумнее идти с мыса Крозир.
Десятого декабря с высоты примерно 9000 футов Пристли, Гран, Абботт и Хупер начали восхождение к действующему кратеру, взяв с собой палатку со стойками, спальные мешки, котёл и кухонные принадлежности, провиант на четыре дня.
На высоте 11 500 футов они достигли нового кратера, но на весь следующий день застряли здесь в облаке. Температура воздуха колебалась между -10° [-23 °C] и -30° [-34 °C], хотя в это же время на уровне моря держалась около точки замерзания. Но к часу ночи двенадцатого распогодилось, южный ветер разогнал пары с вершины. Партия поспешно снялась с места и через несколько часов добралась до края действующего кратера. Его дно скрывалось в густых испарениях; стенки футов пятьсот спускались под острым углом, но затем обрывались по вертикали, образуя пропасть; жерло имело на глаз в окружности около 70 000 футов. Вершина состояла преимущественно из пемзы, но попадались и кенитовые породы, почти такие же, как на уровне моря; старый же кратер — почти весь кенитовый, верное доказательство того, что он на острове самый древний; выбросы кристаллов полевого шпата происходили непрерывно — недаром они лежали поверх снега; один такой кристалл есть среди моих сувениров — его длина около трёх с половиной дюймов.
Двое восходителей спустились обратно в лагерь, так как один из них отморозил себе ногу, а Пристли и Гран попытались вскипятить гипсометр{232}, но им помешал ветер, который то и дело менял своё направление и окутывал их паром и серными испарениями. Они оставили записку на гурии и начали спускаться. Но пройдя уже 500 футов, Пристли спохватился, что вместо записки оставил наверху баночку с заснятыми плёнками. Гран вызвался сбегать на вершину и поменять баночки. В тот момент, когда он достиг вершины, раздался грохот взрыва; из кратера вырвалась огромная туча пара, вулкан выплюнул гигантские глыбы пемзы. Гран находился совсем рядом, слышал урчание перед взрывом, видел
«глыбы пемзовой лавы в форме половинок вулканических бомб, с пучками длинных, вытянутых наподобие волос, прожилок стекла внутри»[340].
Это так называемые волосы Пеле. Позже Гран плохо себя чувствовал из-за отравления парами сернистого ангидрида. Шестнадцатого они вышли на мыс Ройдс — таким образом, всё это удачное путешествие заняло 15 дней.
Старая хижина Шеклтона, довольно сильно продуваемая зимой, в это время года очень уютна. Солнце ярко светит, под припаем урчит и плещет морской прибой, вокруг красивые горы, у порога гнездятся пингвины — чем не жизнь?
Куда лучше, чем на леднике Бирдмора, где мы могли в это время находиться. А что же должна была испытывать шестёрка, только что вернувшаяся от Врат Ада{233}? К тому же еда — отличная:
«Люди Шеклтона, наверное, отъедались, как индюки, на здешних деликатесах. Подумать только — жареные цыплята, почки, грибы, имбирные пряники, галеты Гарибальди, всевозможные супы — чего только душа пожелает. Но лучше всего глазунья из свежих яиц поморника, которую мы готовим на завтрак. Жизнь воистину стала сносной, после того как всё, что долгое время оставалось неизвестным, наконец прояснилось и мы перестали волноваться за партию Кемпбелла»[341].
