Он зашел в вагон одним из первых, поэтому ему удалось занять место у окна. Рядом разместилась семья – сумрачная баба с тремя ребятами, один из которых был совсем маленьким, и ее полупьяненький супруг. Малыш безостановочно плакал, папаше это не нравилось, и он беспрестанно требовал у своей половины его успокоить. Баба трясла мальца, как тряпичную куклу, отчего тот заливался все истошнее. Двое старших пацанов смирно сидели на скамье и сосали леденцы на палочке. Из-за криков и плача Тараканов не услышал третьего гудка. Поезд тронулся и стал набирать ход. Через два сиденья запиликала гармошка, послышался звон стаканов. «Все, как раньше, – подумал Осип Григорьевич, – вот только разве что вино в открытую раньше не пили».
– Я извиняюсь, гражданин, папироски у вас не найдется? – обратился к нему сосед.
Тараканов угостил. Сосед, не стесняясь присутствия детей, закурил.
– Докудова ехать изволите?
– В Тулу.
– По делам али на отдых?
– В командировку.
– Вот как. А мы с семейством домой, в Серпухов. Вон, у ейной мамаши гостили, – показал мужичок на супругу. – Тещенька моя в прислугах здесь состоит. Внучков, значит, ей показывали, а сами столицу смотрели.
– Ну и как вам столица?
– Красиво. Только больше я сюда ни ногой.
– Что так?
– Да я тут чуть с ума не сошел. Все бегут куда-то, несутся, того гляди сшибут. Автомобили гудят, извозчики кричат. У меня третий день голова болит, не проходит. Только вот этим, – мужичок раскрыл пиджак и показал выглядывавшее из внутреннего кармана горлышко сороковки, – и спасаюсь. Не желаете?
– Нет, спасибо.
– Ну как хотите, – попутчик приложился к бутылке и в пару глотков осушил ее.
– Эх, хороша! – сказал он, вытирая губы тыльной стороной ладони. – Но с довоенной не сравнить, та в сто крат лучше была!
– Ну а жизнь какая была лучше, нынешняя или довоенная? – не удержался от вопроса Тараканов.
Мужичок пожал плечами:
– Как вам сказать. С одной стороны, мне землицы дали. На меня, на нее, и вот даже на этого, – папаша ткнул в младшего сына, – но, с другой стороны, вздорожало все. Вот бабе спьяну платок купил – пять рублей отдал! А до войны сколько бы мне на эту пятерку таких платков дали?! Лошадь под триста рублей стоит! А самое главное, – мужик постучал пальцами по пустой бутылке, – она, родимая, в четыре раза дороже стала! А градусов в ей всего тридцать! И бутылка стала меньше, чем старая сороковка-то!
Баба ткнула благоверного в бок:
– Тише ты, а то загребут за такие разговоры!
– А че? – начал было мужик, но тут же присмирел. – Землицы-то, однако, много дали.
В Тулу приехали в седьмом часу. В гостиницу Тараканов решил не соваться – как он теперь понял, там обязательно спросили бы командировочное удостоверение, которого у него не было. Надо было искать частное жилье.
Но искать не пришлось – жилье нашло его само. Не успел он сойти с поезда, как очутился в толпе старушек, наперебой предлагавших постой.
– А что, барышни, рядом с вокзалом комнаты имеются? – обратился к ним Тараканов.
– Иди ко мне, милок, – перед ним тут же оказалась юркая бабка в ватной душегрейке. – У меня здесь рядом комнатка, на Нижне-Солдатской.
– Сколько просишь?
– А долго ли простоишь?
– Денька два-три.
– Тогда целковый в день.
– Чего ж так дорого-то?!
– Так это с харчами, милок. Утром самоварчик поставлю, вечерком колбаски поджарю, ну а обедать уж будешь на свой счет.
– А, грабь, бабка. Веди!
Комнатка оказалась чистой и довольно уютной. Осмотревшись, Тараканов вынул из бумажника трехрублевую купюру и отдал хозяйке.
– Извозчики дороги ли у вас?
– Это смотря какой конец. Тебе куда?
– До Киевской.
– До нее можно на извозчике, а можно на автобусе (бабка сделала ударение на третьем слоге). На ем подешевле.
– Вот это да! У вас тут автобус ходит?
– А как же! В прошлом годе пустили, – с гордостью сказала хозяйка. – Чай губернский город-то у нас!
– Антоновские бани открыты ли?
– Открыты, открыты, голубчик, сходи, попарься с дороги. Я тебе и веничек дам. Гривенник он стоит, хороший, березовый!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Помывшись, Осип Григорьевич хотел побриться, но ему опять не повезло – парикмахерская в бане была уже закрыта. Поэтому, выпив пару пива и поужинав в кухмистерской, он, сонный и умиротворенный, вернулся в свой новый дом небритым.
Тараканов помнил, что до войны до Сосновки ходил поезд, и поэтому вчера, едва прибыв на вокзал, поинтересовался у какого-то железнодорожника, функционирует ли узкоколейка. Оказалось, что дорога действует, и раз в день, без десяти девять, в Лихвин отправляется состав.
В половине восьмого утра Тараканов стал собираться.
На Суворовской, которая теперь называлась Красноармейской, он взял извозчика до станции Тула-Лихвинская – мелькать на главном вокзале городе не хотелось – мог попасться на глаза какому-нибудь знакомому мойщику[78].
Поезд состоял из трех пассажирских вагонов и двух грузовых. Пятьдесят верст до Сосновки состав полз целых три с половиной часа, и на место Тараканов приехал только к обеду. По главной улице поселка он дошел до соснового бора, на опушке которого стоял бывший дом гвардейца Костина.
Осип Григорьевич думал, что жилище отставного корнета разделили на комнаты и отдали фабричным рабочим, но, как оказалось, ошибся – в доме находились разные советские учреждения – РИК[79] со всеми его многочисленными отделами, Ликпункт[80], библиотека.
Тараканов поднялся по красивой чугунной лестнице на второй этаж, повернул направо, подошел к третьей двери и прочитал трафаретную надпись на прибитой к ней фанерной табличке: «УУП ГООГПУ т. Чуев».
Когда смысл аббревиатуры дошел до Осипа Григорьевича, он развернулся, и, едва сдерживаясь, чтобы не перейти на бег, покинул здание.
Глава 4
Тараканов обошел дом сзади и увидел, что все три окна нужной ему комнаты забраны решетками. «Если в доме Исполком, то на ночь там наверняка остается сторож. Дверь в комнату на вид основательная, да и замок на ней должен быть соответствующий, ногтем его не откроешь. Что же делать?!» – Осип Григорьевич с досадой ударил кулаком по сосне, мимо которой проходил. Он шел по бору без всякой цели, чтобы успокоиться, собраться с мыслями и выработать какой-нибудь план действий. Но план вырабатываться никак не хотел. В конце концов охотник за сокровищами решил дождаться вечера и посмотреть, как охраняется здание. Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, Тараканов углубился по тропинке в лесную чащу, нашел небольшую полянку, посредине которой лежал огромный сосновый ствол, и просидел на дереве до тех пор, пока не начало смеркаться. Когда он вернулся в поселок, было уже темно. Осип Григорьевич надвинул кепку на глаза и пошел к барскому дому.
На крыльце сидел старик в романовском полушубке и курил самокрутку. Тараканов попросил спичек, прикурил и начал разговор:
– Караулишь, отец?
– Караулю. А ты кто таков, что-то я тебя не признаю?
– Да я не здешний, на завод ходил, места искал.
– Ну и как, нашел?
– Какой там, от ворот поворот. Специальности-то у меня нет, хотел простым разнорабочим, а такие места все заняты.
– Экий ты шустрый! Тут литейщики в очереди стоят, места дожидаются, а ты разнорабочим! Своим местов тапереча нет, не то что пришлым. У меня сын, вон, в Тулу на службу мотается, хоть он тут родился и вырос. Это раньше работы всем хватало…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– Да я и сам теперь понял, что зря к вам прокатился. Один приятель посоветовал, будь он неладен… А ты что за здание-то сторожишь, поссовет?
– Нет, в энтом доме контор много, но поссовета нет. Тут исполком, читальня, ГПУ.
– Это что ж, ты ГПУ охраняешь? – улыбнулся Тараканов.
