Среди этих сказаний наиболее важны рассказы о Геркулесе, Ромуле и Энее. Соединение этих первоначально не связанных трех имен и трех циклов сказаний произошло довольно рано. Самою самостоятельной была сага о Геркулесе, которую, однако, Дионисий и Виргилий вплели в историю происхождения Рима, причем искусственная генеалогия возвела Геркулеса в отцы Латина, в родоначальники Фабиев и т.д. Древнее предание говорит, что Геркулес после того, как убил исполина Гериона и угнал его быков, пришел в Италию и остановился у царя Эвандра на горе Палатинской; в это время в пещере Авентинской горы жил разбойник Какус. Этот Какус украл у Геркулеса быков и, чтобы навести на ложный след, ввел их в свою пещеру задом, таща за хвост, но их рев обнаружил похищение. Геркулес убил разбойника, воздвиг жертвенник Юпитеру-Inventor (Создателю), с торжеством возвратился к Эвандру, одарил и угостил римлян и научил их вновь учрежденному культу у великого алтаря, ara maxima. М. Бреаль в борьбе между Геркулесом и Какусом доказал существование природного мифа, который в разных формах и на разных ступенях развития встречается и у других индогерманских народов. Этот миф был также известен и в Италии, хотя чуждые имена и скрыли за собою туземные. За добрым Эвандром и злым Какусом, вероятно, скрывались италийские образы; имя Геркулеса также не есть первоначальное: это только италийская форма греческого Геракла, который в рассказе занял место национального Юпитера Recaranus’a. Таким образом, известный нам рассказ о Геркулесе и Какусе представляет собою индогерманский миф в италийской форме, преобразованный на греческий лад. Но для римлян эта история, очевидно, имела другое значение; для них главное дело заключалось в древнем культе у ara maxima, которому служили фамилии Potitii и Pinarii. В древности чаще, а в более позднее время только один раз в году, или по особенным поводам, там совершалось жертвоприношение и устраивался жертвенный обед, причем салии пели победу бога и представляли ее в пантомимах. Установление древнего архаического культа у этого алтаря возводилось к самому богу; но при этом рассказе для римлян главным делом был ритуал, а не природный миф.
Римский саркофаг с изображением битвы римлян против германцев и кельтов
Основание города на Палатине приписывалось Ромулу. Сага говорит, что девственная дочь албанского царя (весталка) Рея Сильвия, вследствие насилия, совершенного над ней богом Марсом, родила двоих близнецов: Ромула и Рема, которых у подножия Палатина под руминальской смоковницей вскормила волчица, а позже их воспитала пастушеская чета, Фавстул и Акка Ларенция. Вместе с пастухами, с которыми они выросли, близнецы на Палатинской горе заложили город, будущее господство которого было предсказано Ромулу благоприятными ауспициями. Наконец, Ромул убил своего брата, который перепрыгнул через низкую еще стену города, что было предупреждающим примером для всякого, кто впоследствии осмелился бы святотатственно нарушить границы города. В этом предании историческое значение имеет то, что древний город был основан на Палатине латинянами. Правда, близнецы были в связи с албанскими царями, но основание Рима первоначально не приписывалось ни албанским колонистам, ни троянским переселенцам. Чрез Албу сага о Ромуле соединилась с сагой об Энее, и мать в ней иногда называется Ilia. В начале этой связи не было, потому что ядро в саге о Ромуле было туземным; напротив, Эней всегда оставался пришельцем. Но значение можно исчерпать, лишь разложив его на отдельные составные части. Для многих из них (божественное и девственное происхождение, пара близнецов, выставление на реку, жизнь у пастухов, братоубийство, значение животного, в данном случае волчицы, при основании города) общее изучение поэтических преданий дает интересные параллели. Легенда о Ромуле имела преимущественно этиологическое значение, т. к. посредством ее и священное значение Луперкала на Палатине, как равно и всей территории города, и происхождение различных обрядов возводились к самому основателю. Ромул был сын Марса и весталки; мать лар воспитала его (многие считали Ромула и Рема за lares praestites, ларов-покровителей старого города); он основал город не без ауспиций. Как при Луперкалиях, так и при Палилиях праздновались его память и основание города. Легенда о Ромуле отражает не только эти древние обычаи, но, как удачно высказал фон Ранке, все римское предание о времени царей представляет смешение древних воспоминаний с политическими взглядами; именно по ней Ромул является основателем гражданской власти, а Нума – понтификата. В Нуме сабинский элемент присоединился к латинскому; первый был, впрочем, представлен еще Титом Тацием, который, как предполагалось, поселился рядом с Ромулом и правил вместе с ним. Этот сабинский элемент постольку повлиял на сагу о Ромуле, поскольку последний после своей смерти был отождествлен с богом Квирином и, как таковой, сделался предметом поклонения. Сага об исчезновении Ромула во время грозы или даже о восшествии его на небо к своему отцу Марсу – не первоначального происхождения; такого рода прославляющие сказания указывают на греческий образец.
Однако над туземной традицией об основании Рима Ромулом взяла верх иноземная сага об Энее и еще в раннее время слилась с нею. Этот союз делался все теснее, на что у римских и современных им греческих писателей есть много отдельных указаний. Гомер знает только о господстве энеадов над Троей, между тем как многие местные традиции как на берегах, так и на островах Средиземного моря рассказывают о пребывании самого Энея. Эти, так сказать, путевые легенды приводили также троянского героя в Италию, но первоначально они не были связаны между собой, а поводом к их возникновению служило большей частью сходство имен и соотношения культов. Первого рода соединительные пункты даны были, например, фракийским Эносом и островом Энария; что касается до обстоятельств второго рода, то сага об Энее распространилась вместе с культом Афродиты. За основателя Рима уже Гелланник считал Энея, хотя, впрочем, не соединял его истории с италийскими преданиями. Но такое соединение мы находим уже у древних известных нам латинских писателей – Энния и Невия, которые Ромула делают внуком Энея. Этим путем шли все дальше: комбинировали обе саги о Лавинии и Альба-Лонге, возводили этиологически всякого рода обычаи культа к самому началу этой первобытной истории, в которой главным героем был Эней; Троя, Лавинии, Альба, Рим – таков был главный результат этой генеалогии. У Кауера (Cauer) можно найти указание на то, что именно в эти сказания внесено было отдельными писателями: Фабием Пиктором, Кассием Гемина, Катоном, Варроном и греками: Каллиасом, Тимеем, Ликофроном (в его "Александре"), Кастором, от которого Ливии заимствовал список албанских царей. Этот процесс закончился у Дионисия и Виргилия.
Ворота Тита в Риме
Если за этим комплексом легенд мы признаем этиологическое значение, то при объяснении его будем стоять на исторической почве; но это очень неверная почва крайне недостаточно известной нам истории. Конечно, говорить определенно о троянском происхождении Рима не позволяет недостаток источников, но отрицать такой связи нельзя ввиду преданий, упоминающих в различных местах Италии о таких героях, как Эней, Антенор и принадлежащий к троянскому циклу Диомед. Большую важность имеет вопрос о связи между Энеем и Лациумом. К. О. Мюллер указывал источник ее в Сивиллиных книгах. Позднее мы скажем о великом влиянии, которое азиатско-греко-италийская сивилла (Erythrae, Gergis, Cumae) имела на развитие римской религии, и будем иметь ее в виду при объяснении саги об Энее. Против этого, однако, можно возразить, что не ясно, почему Эней не имеет прямой связи с Римом, а только с Лавинием (Lavinium), и что если бы этот взгляд был верен, то Эней должен бы находиться в соотношении с культом Аполлона, чего, однако, нет; но, несмотря на это, нельзя отвергать, что и Сивилла тоже способствовала развитию и распространению саги об Энее. Еще более важно, по-видимому, то, на что указывает Преллер относительно культа Афродиты, который также процветал в Сицилии (Егух), Италии и повсюду вместе с собою приводил и образ Энея. В Лавинии такой соединительный пункт представлял святилище Афродиты (Frutis, Venus).
Но всего правильнее воззрение Вёрнера, что при посредстве морской торговли, которая еще в раннее время объединяла Лациум с греческими колониями, Этрурией и Карфагеном, легенда об Энее была принесена с разных сторон и в различных видоизменениях.
Служители салиев
Легенда прежде всего переносила основание Лавиния на Энея. Принесенный к берегам Лациума со своими троянцами, Эней (или собственно его сын Асканий) признал эту страну за назначенную ему во исполнение древнего предсказания, и спутники его совершили там жертвенную). Супоросая свинья, которую тоже должны были принести в жертву, убежала и показала место, где следовало основать новый город, причем принесла тридцать поросят – символ тридцати союзных латинских городов. К этим двум чудесам (prodigii) присоединилось, при построении Лавиния, еще третье: огонь в лесу, поддерживаемый орлом и волком, который старалась погасить горихвостка, не погас: это означало, что очаг нового поселения, находившегося под защитой Юпитера и Марса, не мог быть уничтожен враждебными рутулами.
