Кибела – защитница городов
Очень важным событием этого второго периода было предоставление плебеям права активного участия в государственном культе. Первоначально патриции имели в своем исключительном владении все политические права, а также и jus sacrorum; плебеям же дозволялось только частное почитание римских богов, и попытки последних трех царей предоставить плебеям большее равноправие лишь очень мало достигли цели. Победа плебеев в борьбе за политические права обеспечила им также и пользование jus sacrorum; чрез законы licinia (367 г.) и ogulnia (300 г.) они приобрели доступ в три великие коллегии (децемвиров, понтификов и авгуров). Но со временем это допущение оказало разлагающее действие на римскую религию, что, впрочем, обнаружилось только в следующем периоде. Издревне почитаемые, но мало влиятельные жреческие звания (rex sacrorum, flamines, salii, luperci) остались в руках патрициев, но, вследствие различных ограничений, возлагаемых ими на тех, кто их носил, они становились менее желательными и оставались часто долгое время вакантными. Политические деятели вступали в главные коллегии ради приобретения светского влияния, и когда, впоследствии, закон domitia (404) установил народное избрание вместо прежней кооптации, то круг лиц, занимавших эти жреческие должности, становился все менее замкнутым, а вместе с тем ослабевала и религиозная традиция, представителями которой они были.
С периодом Пунических войн совпадает начало упадка римской религии. Кранер думает, что 2-я Пуническая война была высшим пунктом развития римской религии, потому что тогда положительная религия, бывшая до этого объективной, воодушевилась субъективным убеждением, верою во всемогущество богов, которые спасли государство от величайшего бедствия; но этот высший пункт был вместе с тем и поворотным, потому что введение субъективного элемента в религию вызвало рефлексию, которая должна была проявить разлагающее влияние. Однако такое соображение справедливо только отчасти. Подъем национального чувства в это время не принес с собой возвращения к странным туземным божествам, и Ливий определенно говорит, что отеческими обычаями пренебрегали ради иностранных.
Уже в это время началось опущение ауспиций. Фламиний отправился на войну, не спрашивая в Риме о знамениях, которые должны были узаконить его выбор, и сам Фабий Кунктатор говорил, что то, что служит для блага государства, то должно предприниматься при хороших ауспициях, а что вредно для него, то при дурных.
Жертвоприношение Изиде в Риме. (По Вейсеру)
Так развились формальная казуистика и даже открытое неуважение к знамениям: главнокомандующий закрывал свои носилки, чтобы не увидать неблагоприятных ауспиций; другой бросил в море кур, которые не хотели есть. Зато тяжелые обстоятельства этого времени подавали повод к основанию многих новых храмов и культов: после поражения при Тразименском озере Венере Эрицинской был посвящен храм; на месте, от которого Аннибал повернул прочь от Рима, воздвигнут был храм богу Rediculus, или Tutanus. Важнейшим культом этого времени был культ Великой Идской Матери, перенесенной в Рим из Пессина (204 г.) по указанию си-виллиных книг и при посредстве царя Аттала, союзника римлян. Это был камень, внесение которого в Рим сопровождалось великими торжествами и чудесами. Культ Великой азиатской Матери, к которому вскоре присоединилось учреждение Мегалезий, отличался впоследствии своим, чуждым Риму, оргиастическим характером; его жрецы были не римляне, а оскопленные галлы (galli). Но, с другой стороны, несмотря на это, или даже именно благодаря такому своему характеру, культ этот нашел в римском мире сочувствие и оставался распространенным в нем еще долго во времена императоров. Но с принятием Пессинунтской богини не открылись двери для всех восточных культов. Божество из Команы в Каппадокии, кажется, было введено во время войн с Митридатом, лишь при условии, чтобы оно, по крайней мере по имени, отождествилось с древне-италийской Беллоной. Правда, жрецы этого культа, известные под названием fanatici de aede Bellonae Pulvinensis, наполняли весь город и храмы шумными проявлениями своего экстаза и своими кровавыми обрядами. Но другие культы не могли получить так легко доступа: так, например, служение Изиде несколько раз было запрещено сенатом, как turpis superstitio (постыдное суеверие) и как повод к политическим интригам. Только уже в императорское время можно будет говорить о неограниченном влиянии в Риме восточных культов.
Жертвоприношение весталок
Подобно восточным и другие тайные культы стремились утвердиться в Риме: так, в 186 г. появились праздники Вакха, при которых совершались самые тяжкие преступления: за отравление, непотребства и обманы более десяти тысяч человек подверглись наказанию; но только после неоднократного вмешательства правительственной власти эти вакханалии были уничтожены. Признаком упадка, только в другом роде, было также нахождение мнимой гробницы и писаний Нумы (181 г.), которые будто бы содержали в себе уставы этого царя, но в действительности, вероятно, имели тенденцию, могущую разрушительно действовать на положительную религию; потому что сенат просто велел их сжечь, так что содержание их осталось никому неизвестным.
Но не одни только экстатические и оргиастические культы и тайная пропаганда подкапывали древние нравы; главным врагом их в этом периоде была все более и более распространявшаяся роскошь. Еще в 269 г. введение серебряных денег составляло столь новое событие, что древнему медному богу Эскулану (Aesculanus) придан был сын Аргентин. В периоде же, следовавшем за Пуническими войнами, в Риме стали скопляться сокровища и предметы роскоши и наслаждения, привезенные с Востока, и вызвали появление многочисленных спекулянтов и расточителей. Культ также подвергся этому влиянию и стал дороже. Кроме того, что жрецы восточных культов собирали приношения (stipem cogere), также и сборы на туземные sacra становились все тягостнее, и все более распространялся обычай делать значительные дарения и обеты. Пиры для богов требовали настолько более забот, чем прежде, что была учреждена особая коллегия из трех (позднее из семи) viri epulones, на которую было возложено попечение об этом деле (196 г.), и что роскошные пиры жрецов вошли в поговорку. Столь простые ранее игры увеличились в числе и в продолжительности: к ludi romani присоединились ludi Apollinares, Megalenses, plebei, Floralia и Cerealia; как публичные, так и частные игры (например, похоронные) допускали все более и более чувственное возбуждение; в это время они уже более не ограничивались старинными призовыми бегами и греческими художественными и гимнастическими упражнениями; появились гладиаторы; в 264 г. они сражались на форуме, а в 186 г. были привезены для травли из Африки львы и пантеры.
Главным отличием этого времени было греческое образование. Ранее были заимствованы многие греческие культы, в этом же периоде греческая философия приобрела значительное влияние. Но римляне познакомились с греческой философией не в период ее силы и процветания, а во время ее упадка. Первым представителем греческой образованности в литературе был Энний. В своих анналах он разрабатывал традиционную историю Рима в форме греческого эпоса и с расчетом на то, чтобы она могла быть поставлена рядом с Гомером; разрушительное его действие на религию состояло в том, что он "навел римлян на роковой двойной путь – прагматизма и философии" (Krahner): на первый – чрез перевод Евгемера, которым он ввел в Рим историческое толкование мифов; на второй – поставив на место религии философские учения Эпихарма. Енний был довольно поверхностный толкователь; он остановился на том, что боги, конечно, существуют, но они не заботятся о человеческом роде. Значение Энния состоит не в содержании его учения, а в том, что он стремился к философскому объяснению и обоснованию религиозных воззрений. Впрочем, Энний был только предшественником других; вскоре после его смерти прибыло в Рим посольство, которое в истории римской философии составляет эпоху (155 г.). Афиняне, в споре своем с Оропом присужденные третейским судом к тяжелому денежному штрафу, послали в Рим трех главных представителей философских школ: стоика Диогена, перипатетика Критолая и академика Карнеада, ходатайствовать об освобождении их от уплаты. Неправое дело они должны были защищать изворотливыми и искусными речами, и в особенности Карнеад своим блестящим изложением и своей диалектикой, сбивавшей с толку нравственное суждение, произвел большое впечатление на римскую молодежь. Этот истинный представитель скептического направления новой академии был вполне способен к тому, чтобы стереть все границы между правом и бесправием, и он не побоялся напомнить римлянам, что если бы они не возвысились чрез несправедливость, то и до сих пор жили бы в своих хижинах на Палатине. Еще большее влияние, чем Карнеад, имел стоик Панеций (Panaetius), также поселившийся в Риме во II в. до н.э. и сделавшийся там учителем многих и настоящим основателем римской философии.
