Дэниел прождал Лэоэли весь день и всю ночь. На следующий день в четыре часа пополудни раздался телефонный звонок. Дэниел схватил трубку.
– Здравствуйте. Это Дэниел Бертроудж?
Незнакомый женский голос почему-то отозвался в нём тревожным волнением: он словно нёс в себе отрицание.
– Да, это я.
– Я из иммиграционной службы департамента внутренней безопасности. Вынуждена сообщить вам о трагедии, произошедшей с девушкой, которой вы дали кров.
Дэниел обмяк, откуда-то взялась тряска, в одно мгновение подчинившая себе всё его тело.
Голос продолжал:
– Её звали Лэоэли, верно?
– Да.
– Её фамилия вам известна?
– Нет.
– Нам тоже пока не удалось ничего выяснить о ней. Документов она не предоставила, назвала только своё имя и больше не промолвила ни слова.
– Что с ней? Вы можете сказать, что с ней?
– Вчера в два часа дня она выбросилась из окна шестого этажа и разбилась насмерть. До истечения срока выяснения личности её тело будет находиться в морге. Если вы располагаете информацией о ней, которая может быть подтверждена документально, пожалуйста, сообщите нам. Сожалею. До свидания.
Дэниел упал на пол… и изо всех сил сдавил голову руками, перекрыв предательские щели, через которые только что в неё продрался этот невозмутимый голос, этот невозможный голос. И его переполнило какое-то новое невыносимое чувство – чувство невозможности… невозможности того, что случилось… невозможности ничего вернуть… невозможности вернуть Лэоэли… невозможности видеть её, говорить с ней… невозможности любви, которая уже зародилась в его душе… невозможности быть. Это чувство разрывало Дэниела, и рыдания, сами собой, принялись извергаться из него, отзываясь в нём судорожными рывками плоти и бессловесного голоса…
…Дэниел стоял под душем. Слёзы смешивались с водяными струями. Мысли терялись в шуме воды. Это были мысли прощания с невозможностью.
«Я, простите… ссался, полгода ссался», – шептала ему вода голосом Эндрю Фликбоу.
«Теперь ты знаешь, что такое ссаться. И это ничего не значит, что ты не мочишься под себя. Всё равно ты ссышься. Вот уже четыре часа кряду ты ссышься. Теперь ты всегда будешь ссаться. Теперь ты вечный ссыкун. Ты будешь ссаться при каждом телефонном звонке. Ты будешь ссаться, услышав в трубке незнакомый голос, который произнесёт „здравствуйте“. Ты будешь ссаться, натолкнувшись на отражение Лэоэли в любом предмете, просто в пространстве, наяву и во сне. Мой дом – и ты ссышься. Твой дом – и ты ссышься. Наш дом… наш дом…»
«То, что в пещере произошло с моим сознанием и засело в нём, для себя я называю боязнью несуществующих глаз», – шептала вода голосом Эндрю.
«То, что сегодня вселилось в тебя в вашем с Лэоэли доме, – это боязнь несуществующего дня. Эта боязнь завтрашнего дня. Как вступить в него, если в нём не будет Лэоэли… но будет призрак Лэоэли? Это невозможно. Невозможно – это и есть боязнь».
…Дэниел сидел в гостиной на полу, прижавшись к стене.
«Вчера, завтра… Что это значит?.. если случилось то, что случилось сегодня… нет, не сегодня – сегодня в одно мгновение. Только это мгновение, только оно что-то значит. Всё значит. Только для него, для этого мгновения на линейке времени, родился ты… потому что оно выбирало между возможностью и невозможностью всего того, что было с тобой до него и было бы после него. И выбрало невозможность».
«Как сказал этот парень, Джеймс Хогстин? „Бывают моменты непреодолимого страха. И выход только один – спрятаться. Но спрятаться так, будто ты исчез, и вернуться, когда почувствуешь, что можно вернуться… Исчезаешь ты – исчезает и твой страх… Если ты подумал, что я сумасшедший, не пиши мне больше“. Нет, Джеймс, ты не сумасшедший, теперь я знаю это… Моменты. Ты говоришь: моменты. Но на моей линейке времени нет ничего, кроме одного мгновения. И я не хочу возвращаться в него, не хочу больше пробовать его на вкус. Этот вкус – боязнь несуществующего дня. Главное: исчезаешь ты – исчезает и твой страх, исчезает боязнь несуществующего дня. Так вот для чего судьба подсунула мне тебя, Джеймс Хогстин. А ведь я мог тебя в корзину… Нет, значит, не мог».
Дэниел поднялся с пола и в решимости как можно быстрее всё начать и кончить двинулся, на капризных ногах, в свою комнату.
«Джеймс, хочу исчезнуть. Если ты не трепался, помоги».
Через пару минут пришёл ответ: «Попытаться можно. Когда? Вот мой адрес…»
«Ошибки быть не может, таких совпадений не бывает – это судьба», – подумал Дэниел и написал: «Я в четырёх кварталах от тебя. Через десять минут выхожу».
Тут же пришёл ответ: «Не ожидал, что мы в одном городе. Может, завтра? Я как бы не готов».
Дэниел, с раздражением, отстучал: «Или сегодня, или обойдусь без тебя».
«Извини. Жду», – ответил Джеймс.
Было одиннадцать двадцать семь вечера. Дэниел задержал взгляд на ладони с шариком («К чёрту!»), выключил компьютер, переоделся, выключил свет, сунул в карман мобильник, деньги на такси и вышел на улицу. Улица… Она сразу оживила ощущения вчерашнего вечера… их с Лэоэли вечера… Он поднял глаза к небу.
– Господи!.. – обратился он ко Всевышнему, но не смог произнести больше ни слова, сжал челюсти, чтобы удержать чувства, и побежал…
Дэниел хорошо знал район, где жил Джеймс, и быстро нашёл его дом. Он хотел было позвонить в дверь, но, услышав голос, доносившийся изнутри, отдёрнул руку. Подождал. Это был голос мужчины. В том, как он говорил, слышалась какая-то ненормальность: то он что-то доказывал кому-то, напряжённо, безудержно… то кого-то отчитывал, порывисто и злобно… то болезненно причитал… то нетерпеливо окликал кого-то и никак не мог дозваться… то выкрикивал угрозы… Голос не стоял на месте, он блуждал по дому, словно преследуя тень того, кто был в чём-то виноват, кто нарочно не откликался, но в конце концов должен был отозваться, вернуться, покаяться и всё исправить…
«Джеймс! Где Джеймс? – промелькнуло у Дэниела в голове. – Он писал о своём страхе… Этот голос пугает его… (Дэниел только теперь заметил, что дверь приоткрыта.) Он оставил её так для меня. А сам прячется».
Дэниел толкнул дверь и вошёл. В просторной комнате тускло горела настольная лампа. Он осмотрелся и заметил, что на левой стене, на самом краю её, прямоугольно выделяется дверь, с маленькой бронзовой ручкой, оформленная под стену, но со временем утратившая непререкаемость фальшивки. «Подвал», – подумал он. Медлить было нельзя: преследовавший кого-то голос приближался. Дэниел подбежал к двери, потянул ручку на себя и, дав глазам вглядеться в полумрак, ступил на лестницу, ведущую вниз. Спустился. К боковым стенам были прилажены длинные высокие полки. На одной из них в трёх шагах от него лежал фонарик, свет которого, во-первых, прояснял загадку: Джеймс прячется здесь, а во-вторых, позволял Дэниелу разглядеть, что полки по правую сторону обрываются, оставляя место для ниши между ними и задней стеной подвала. «Он там», – подумал Дэниел и устремился к нише. То, что он увидел, помешало ему окликнуть Джеймса (он словно онемел): тот медленно углублялся в каменную стену (снаружи оставалась лишь половина его тела) и исчезал… бесследно (вторая половина будто испарилась). Дэниелу хватило мгновения, чтобы ощутить себя, вспомнить Лэоэли и сказать:
– Да будет вечный сон!
Он схватил Джеймса за руку и последовал за ним…
Глава пятая
«Отломи кусочек»
Рука Джеймса стала не нужна Дэниелу, как только он почувствовал себя частицей черноты, и он отпустил её. «У нас с тобой разные участи, – подумал он. – Ты вернёшься, а я…» Он не договорил. Мысль словно растворилась в какой-то благодатной волне, которая нахлынула на него и погрузила его в себя. Дэниел был счастлив слиться с ней – он глубоко вдохнул и… в нём открылось какое-то новое восприятие – восприятие утерянного пространства и времени и того, что произошло с ним в том пространстве и в том времени. Он вспомнил… вспомнил всё так, словно прожил это заново.
* * *
…В сон прокрались постукивания, частые, негромкие. Они не прекращались и, казалось, несли в себе тревогу. Дэниел вдруг уловил, что они сторонние, что они не принадлежат сну, и, поймав себя на этой мысли, пробудился… Стучали по раме окна. Он приподнялся. Ещё не ослабевшая темень скрывала того, кто вложил в эти звуки и привнёс в спокойствие ночи тревожность. Дэниелу показалось, что это похоже на зов, который кто-то хочет сохранить в тайне. «Лэоэли!» – промелькнуло у него в голове. Он быстро встал с кровати, натянул джинсы и приблизился к окну. Стук оборвался, и спустя мгновение из темноты его поманила чья-то рука, и голос, едва слышный, позвал его:
– Дэнэд, Дэнэд.
