— Ну, — хранитель дома бросил из-под нахмуренных бровей испытующий взгляд на замерших рядом странников, — потому они и так мало живут.
Ничего не говоря, юноши переглянулись. На душе у них скреблись кошки.
"Может, действительно уйдем сейчас?" — спрашивал взгляд Лота.
"И брат решит, что мы бросили его, предали его мечту, — понимая спутника без всяких слов так же беззвучно, одними глазами, наклоном головы отвечал царевич. — Может быть, он еще на что-то надеется. И хочет пойти с нами…"
"Куда ему сейчас идти?"
— На молодых раны быстро заживают, тем более при хорошем уходе… — Аль и сам не заметил, что заговорил вслух.
— Насчет ухода не сомневайся, — скривив губы, хмыкнула кикимора. — Эльфы хоть создания и необязательные, но, как я уже, кажется, говорила, свое дело знают. Да и не это главное. Кто обиходит лучше любящего сердца?
— Карина? — поднял на нее взгляд царевич.
— Она, — расплылась Кира в улыбке. — Вот уж кого уговаривать помочь не придется. Скорее уж отгонять прочь, дабы она в своем стремлении поделиться теплом сама не сгорела, словно свечка.
В задумчивости Лот качнул головой.
— Что головой мотаешь, как бессловесное животное? — недовольно глянула на него женщина. — Есть что сказать против — говори. Нет — не строй из себя предсказателя будущего. А то все вы мужчины одинаковые: сами ничего не делаете, а нашу сестру лишь ругаете, теша свое самолюбие!
Не сдержавшись, домовой хмыкнул, за что удостоился такого взгляда, что даже странники, забыв о себе и своих проблемах, посочувствовали хранителю дома.
— Так что ты там хотел сказать? — не унималась кикимора.
— Отвечай уж, раз открыл рот, — вздохнув, посоветовал ему Дормидонт. — А то она ведь не успокоится, пока все не выпытае.
— Я не хочу сказать, что Карина плохой человек, но… Но она ведь ничего не умеет…
— И что же, — взвилась Кира, — теперь ничего не делать? Очень удобно: сложи ручки и сиди себе, не тревожась! А на все вопросы отвечать: я того не знаю, я сего не умею!
Лот, вздохнув, пожал плечами. Ничего такого он не думал. Просто сказал, что сказалось. Странная, все-таки, эта нежить: требует ответов, но не хочет их слушать.
— Вот что, добрые молодцы, — смерив странников тяжелыми взглядами, проворчала кикимора, — шли бы вы, погуляли до вечера, что ли. О друге своем не беспокойтесь, о нем я позабочусь. И сделаю это куда лучше, если всякие тут не будут донимать меня нелепыми вопросами и бесполезными разговорами!
— Да, — вскинулся Аль, — действительно! Мы, пожалуй, сходим в город. Нужно же узнать, что случилось.
Женщина, хотя все еще и хмурилась, но кивнула с явным одобрением:
— Это правильно. А то еще примитесь пытать раненого.
— Только вы это… — кашлянув, неторопливо заговорил домовой, как если бы в начале фразы не знал, чем ее закончить. — Будьте осторожны, что ли. Не говорите лишнего. Странники и странники. Идете себе, никого не трогаете. А то как бы еще и вас выручать не пришлось, — хмурясь, проворчал он.
Аль лишь покачал головой, глядя на хранителя жилища с нескрываемым удивлением. Если бы кто-то сказал ему прежде, что нежить будет предупреждать об опасности, исходящей от людей, он бы рассмеялся тому в лицо. Это казалось… не просто немыслимым — совершенно безумным!
Царевич так глубоко был погружен в раздумья, что не заметил, как переступил порог трактира. Наверное, он ушел бы и дальше, двигаясь словно в бреду, если бы его не остановил Лот.
Какое-то время бродяга пытался докричаться до приятеля, но, видя, что не в силах сделать этого, догнал царевича, взял за плечо. Только тогда юноша вскинул голову, уставившись непонимающим взглядом на остановившего его.
— Ты действительно собираешься идти в город?
— Да, — Аль никак не мог взять в толк, зачем спрашивать о том, что и так ясно? Он даже поморщился от досады: ведь все уже было решено!
— После того, что случилось? — не унимался Лот.
— Я же не собираюсь кричать на каждом углу, что царевич!
— А ты можешь заставить свои глаза не глядеть на горожан с нескрываемой ненавистью, которая наполнила их до краев? Приятель, если бы ты видел сейчас свое отражение…
Алиор быстро провел ладонью по лицу, словно пытаясь стереть запачкавшую щеки грязь, повторяя себе, словно пытаясь убедить:
— Я ненавижу лишь снежных кочевников. Только их одних. Потому что эта ненависть столь сильна, что заполняет собой все… — но затем, словно спохватившись, добавил: — И еще их повелителя, бога Ночи.
— И еще тех мерзавцев, которые убивают просящего о помощи, — продолжал Лот. — Приятель, ненависть, она как и любовь преспокойно делится на части.
— Нет! — Аль не мог с этим согласиться. Ведь любовь — она должна быть одна, и на всю жизнь.
— Ты отца любишь? И брата? Ненавидишь и любишь одновременно? И себя?
— Сейчас — скорее ненавижу, — опустив голову, прошептал царевич.
— Вот-вот, — кивнул бродяга. — А когда мы войдем в город…
— Что же ты предлагаешь, — не выдержав, прервал его юноша, — никуда не идти? Вернуться назад и сказать, что мы передумали? Или ничего не говорить, просто отсидеться до вечера в лесу, а потом сделать вид, что мы узнали все, что хотели? Нет! — и, резко повернувшись, он решительно зашагал в сторону городской стены.
— Все, что я хочу, — они уже оба не говорили, а кричали, — это чтобы ты перестал ненавидеть весь свет! И вообще, прежде чем делать выводы, нужно хотя бы попытаться разобраться!
— Разобраться — в чем?! Ты видел Аль-си? Видел, что они с ним сделали? Есть на свете преступления, за которым законом были бы установлены такие пытки?
— Если человека обвиняют в преступлении против власти, в попытке свержения династии даже самая жестокая пытка оправдана! Потому что нужно выявить сообщников! И вообще, что я тебе объясняю! Ты ведь царевич и должен понимать: правитель обязан защищаться…
— Это не защита!
— … Потому что если он будет бездействовать, наступит безвластие. В котором погибнет не только он и его семья, но и множество других, ни в чем не повинных людей!
— Как можно говорить, думать… — он просто задыхался от нахлынувшей на него ярости. Его глаза ослепли, разум лишился способности мыслить. — Ты защищаешь их потому что сам — сын палача! — на одном дыхании выпалил он, не утрудив себя тем, чтобы задуматься над словами. А, задумавшись, тотчас пожалел об этом. Но было уже поздно.
Лот побледнел. Брови сошлись на переносице, желваки нервно дернулись, а затем напряглись, каменея вместе со всем лицом, которое в мгновение ока из живого, подвижного превратилось в жуткую мертвую маску.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
