– Затем, что она не исчезла. Грязь может осесть на дно пруда, но она никуда не денется.
– Не денется, но так ее, по крайней мере, не видно!
– И значит, ее как будто бы и нет, да?
Мод стиснула зубы. Было понятно, что сердиться абсолютно бесполезно: все уже решено.
– Поступай как знаешь, – сухо сказала она. – Я больше не буду с тобой спорить. – Она быстрыми движениями водила гребнем по волосам, больно дергая пряди, но боль сейчас казалась ей естественной частью происходящего. – Иди играй в благородного рыцаря, если тебе так хочется, но вот только на мою поддержку в этом случае не рассчитывай.
– Твоим острым языком грудинку бы резать, – вздохнул Фульк. – Я из всякой нашей стычки выхожу раненым. И между прочим, устал от сражений не меньше тебя.
Он поднялся и стремительно вышел, хлопнув дверью. Через несколько секунд он громко выругался, споткнувшись об одного из спящих в передней, а потом наступила тишина.
Мод прикусила губу и продолжила расчесывать волосы, уже медленнее и аккуратнее, чтобы успокоить суматоху, царившую в мыслях. Разумно ли было вот так набрасываться на мужа? Может, надо было улыбнуться и сказать, что он все делает правильно? У Иоанна масса отвратительных качеств, и нельзя не признать, что если удастся ограничить его злоупотребление властью, то это и впрямь пойдет многим на пользу. Все это так, но пора бы уже и другим подхватить знамя. Фульк и без того сделал более чем достаточно. К сожалению, сам он полагал, что еще не все счеты сведены и не все вопросы разрешены. Раньше муж противостоял королю в одиночку, а теперь он считает себя одним из многих. Мод понимала, что это кажется ему заманчивым, но… Мысли ее пошли по кругу.
Перед тем как залезть под простыню, Мод сняла платье, башмаки и чулки, но оставила для тепла сорочку. Без Фулька постель показалась ей ледяной, спина и ноги никак не желали согреваться. Мод свернулась калачиком, подтянула колени к подбородку и стала в ожидании смотреть на ночную свечу. У них и раньше случались размолвки – их семейную жизнь никак нельзя было назвать тусклой и однообразной, – но постель всегда становилась источником примирения, где вспышки гнева превращались в страсть тела. Даже если они ссорились и один из них в ярости выбегал из спальни, то всегда возвращался обратно.
Она прикрыла веки и задремала. Проснулась, внезапно вздрогнув, думая, что спала всего несколько минут, но свеча уже догорала. Кровать была по-прежнему холодной, и стало ясно, что Фульк не придет.
– Женщины! – презрительно произнес ле Вавасур, щедро подливая зятю в бокал вина: он мог себе это позволить, поскольку вино было Фулька. – Лучше не разрешать им думать ни о чем, кроме постели и потомства. Мужчина, который позволяет женщинам иметь свое мнение, лишь наживает себе неприятности. Посмотри на мою Джулиану. Уж она никогда не сомневается в том, что я делаю. Я постарался, чтобы ей это и в голову не приходило.
Фульк глотнул вина и погрузился в его прохладный алый дурман.
– Иногда Мод приводит меня в бешенство, – сказал он.
Где-то в затуманенном винными парами сознании гнездилась мысль, что выскочил он из спальни именно потому, что Мод оказалась слишком проницательной. Может быть, и правда, все, что ему нужно, – это война, а поскольку речь шла о войне против Иоанна, она казалась ему правильной и разумной.
– Так возьми ремень с пряжкой и хорошенько поучи ее.
Фульк с отвращением посмотрел на тестя:
– Мне не нужно избивать жену, чтобы потешить свою мужскую гордость!
– Мужчина, который бьет жену, – хозяин в своем доме, – досадливо поморщился ле Вавасур. – Вот увидишь, сразу перестанет тебе перечить.
– Это точно. Перестанет мне перечить, а заодно и меня любить, – кивнул Фульк, думая о том, насколько тосклива должна быть жизнь, когда в ней нет ни теплоты, ни заботы, а только страх и, скорее всего, ненависть.
Ле Вавасур закатил глаза:
– Да ты подкаблучник, парень!
– Вот уж неправда!
– Тогда чего ты уставился на эту лестницу с таким видом, будто вот-вот сорвешься с места и побежишь наверх, к жене? Ничего, пусть подождет. Если ты сейчас вернешься, она будет считать, что победила.
Слова ле Вавасура поневоле задели мужское самолюбие Фулька. Он представил, как Мод лежит наверху с открытыми глазами и ждет его. Может, наплевать на все и пойти к жене? Он заберется в постель, обнимет ее роскошное тело, уткнется губами ей в шею и прошепчет, как он сожалеет, что они повздорили. А она повернется к нему лицом и ответит, прижавшись к его губам, что ей тоже очень жаль. Но тогда получится, что первый шаг к примирению сделал он.
– Пусть она сама к тебе приползет, – сказал ле Вавасур, наблюдая за ним прищуренными глазами. – Ты должен быть хозяином в собственном доме. Верно я говорю?
Фульк кивнул. Тесть прав. Если он сейчас пойдет наверх, опять начнутся уговоры, а он твердо решил утром ехать.
Поэтому, когда пришло время ложиться спать, Фульк растянулся на тюфяке в комнате ле Вавасура и провалился в глубокий тяжелый сон.
Мод так и застала его на рассвете, когда спустилась. Сердце у нее бешено заколотилось от боли и гнева. Она ненавидела отца. А теперь ненавидела и мужа. Но одновременно и любила его, и чем больше она любила и ненавидела Фулька, тем больше сердилась.
Однако Мод тщательно скрывала свои чувства. С невозмутимой уверенностью она распорядилась относительно завтрака и насчет приготовления еды в дорогу. Позаботилась, чтобы у Фулька во вьюке была чистая смена одежды. Когда муж, сонный и небритый, пришел завтракать, она приветствовала его с ледяной вежливостью, поставила перед ним деревянную тарелку с едой и наполнила кружку.
– Вот видишь, – сказал ее отец, пихнув зятя локтем в бок, – я же тебе говорил: обязательно надо показывать женщинам, кто в доме хозяин. Главное – порядок. Мигом стала как шелковая.
Фульк ничего не ответил. Мучаясь угрызениями совести, он искоса глянул на Мод из-под насупленных бровей, но, опасаясь, что встретится с ней взглядом, отвел глаза в сторону и укрепился в своем решении.
Желудок крутило, аппетита не было, но Фульк понимал, что впереди долгий путь и надо поесть. С мрачной решимостью он принялся жевать.
Не имея никакого понятия ни о манерах, ни о порядке, к нему подошла маленькая Мабиль и потянула отца за штанину. Он поднял кроху на руки и посадил на колени.
Ле Вавасур нахмурился. Фульк не обратил на него внимания и бережно обнял свою самую маленькую и беззащитную дочку. Мабиль посидела несколько секунд и с визгом оттолкнула руку отца: в зал вошла Кларисса, и Мабиль заковыляла к ней. Девушка взяла малышку на руки и поцеловала в щечку, благовоспитанно пожелав мужчинам доброго утра.
