Еще в 1740 году Новороссийская степь была совершенно безлюдна. Она лежала у наших границ с Турцией и Польшей, поэтому в некоторых ее местах, ближе к Русским владениям, строили только небольшие крепости и селили легкие войска, как обычно это делалось на наших границах. Они состояли по большей части из Сербов, славившихся своей храбростью и призванных на службу к нам. Но число этих войск было настолько невелико, что при императрице Анне Иоанновне они состояли всего лишь из шести сотен человек Сербского гусарского полка. Эти гусары замечательны тем, что они были первыми известными жителями Новороссийской степи.
Впоследствии к ним присоединились другие полки из вызванных таким же образом в Россию Волохов, Грузин, Болгар и Греков. Русские же поселенцы Новой России были, как мои читатели уже знают, из Великороссийских и Малороссийских беглецов, оставивших свое Отечество в грозное правление Бирона и возвратившихся при кроткой дочери Петра I. Так было до 1751 года, когда население значительно увеличилось на целую колонию из 218 человек Сербов, испросивших у императрицы Елизаветы позволения селиться на плодоносных степных землях и быть ее подданными и защитниками границы.
Волохи (влахи) — предки современных молдаван и румын.
Запорожец в XVIII столетии. Рисунок 1841 г.По большей части эти выходцы, начальником которых был отставной полковник Австрийской службы Иван Хорват, были люди военные и должны были остаться такими, получив от императрицы землю для своего поселения. Таким образом, появилось первое военно-земледельческое поселение в Новороссийской степи.
Льготы, которыми пользовались эти поселенцы, постоянно привлекали в Россию новых выходцев из разных стран. Почти с каждым годом появлялись новые полки гусар, казаков и пикинеров, строились крепости и шанцы[428], а в 1753 году были уже и города. Со времени военно-земледельческих поселений все, приезжающие жить в Новой России, должны были записываться в ее полки. К ним же, по повелению императрицы Елизаветы, причислялись и все старообрядцы[429], и Русские крестьяне, некогда бежавшие в Польшу и потом возвращенные в Отечество милостивыми указами своих государей. Таким образом, все население Новой России, названное в 1752 году Новосербией, состояло из военных людей. Они зависели от Военной коллегии и генерала, которому поручалось императрицей наблюдение за порядком в военных укреплениях и шанцах.
Итак, цель правительства была достигнута, и границы империи с юга и юго-востока были защищены от неприятельских нападений живой стеной воинов, состоящей в 1762 году из 38 000 человек. Это число, может быть достаточное для начала, не могло быть достаточным в то время, когда на Русский престол вступила государыня с гениальным умом Екатерины и ее обширными планами по поводу усовершенствования всех частей империи. Мои читатели уже знают, как с самого начала своего царствования она заботилась о заселении безлюдных, но плодоносных мест своего царства. В таком случае Новороссийский край и его неизмеримая, цветущая степь не могли не обратить на себя ее особенного внимания, и она занялась его образованием сразу после того, как указом 1762 года объявила Европе, что Россия предлагает свои изобильные земли всем, желающим селиться на них. Оформление проходило в комитетах, специально для этого образованных ею из опытных и хорошо знавших тот край людей. После их продолжительных обсуждений было решено в марте 1764 года устроить Новосербию по примеру прочих губерний и назвать ее Новороссийской. Тогда в первый раз появилось это название. Новая губерния разделилась на три провинции: Елизаветградскую, Екатерининскую и Бахмутскую[430]. Благодаря благожелательности, с которой государыня принимала иностранных переселенцев, в 1768 году в трех провинциях было уже 100 000 жителей обоего пола. Начавшаяся в этот год война с Турцией принесла много вреда новой губернии как самой близкой к Турецким владениям, но зато Кайнарджийский мир дал бесчисленные выгоды, расширив эту самую губернию до того, что она у Керчи и Кинбурна раскинулась до берегов Черного моря, столь нужных для развития торговли России. Удивительно было, что численность населения края не уменьшилась из-за опустошений, которые несла война, и с окончанием ее, в 1774 году, в Новой России уже насчитывалось 158 097 человек жителей.
Малороссийские казаки в начале XVIII столетия. Казак-помощник. Рисунок 1841 г.После заключения славного мира благополучие области нарушалось только соседством Запорожцев, и населенность в той стороне, где жили эти дерзкие наездники, была гораздо меньше, чем в других местах, потому что запорожцы не только мешали строить селения, но даже, как читатели уже видели, захватили в плен не одну тысячу человек из Новороссийских полков. С теми людьми, которых правительство посылало для их усмирения, они поступали, как с неприятелями, и без всякого страха к государыне осмеливались брать их под стражу.
Таково было положение в Запорожском войске, или, как его называли тогда, Запорожской сече, когда Потемкин стал Новороссийским генерал-губернатором. Своим быстрым умом он скоро понял, насколько опасно могло быть для южной России это скопище дерзких разбойников, если бы оно снова вздумало присоединиться к Турции или Польше. Столь же решительный, как и скорый, Григорий Александрович тогда же принял непререкаемое решение уничтожить эту опасность, подчинив, наконец, Запорожцев законам благоустроенного общества. Эта мысль всем, знающим своевольный дух Запорожцев, казалась невыполнимой, но Потемкин исполнил ее с полным успехом.
Новороссийская девушка-мещанкаК Запорожцам был отправлен многочисленный отряд поселенных Новороссийских войск под командованием генерал-поручика Петра Текелия — уроженца Моравии[431], отличившегося необыкновенной храбростью с самого начала своего поселения в Новосербии. Наполненный негодованием к дерзким казакам, от которых так много терпела гостеприимная страна, ставшая ему вторым Отечеством, он выступил в поход с непременным намерением усмирить их и, благодаря искусным распоряжениям своего начальника, преуспел в этом. Запорожцы, приведенные в покорность силой, в несколько раз превосходившей их, согласились на все условия, предложенные Потемкиным, а эти условия состояли в том, что они должны были вступить в гражданское сословие государства, то есть жить семьями, заниматься земледелием и повиноваться всем приказаниям правительства. Только согласившиеся на все эти условия могли остаться на родине, а казаки вообще менее других народов любят расставаться с ней.
Итак, эта привязанность к родине и могущество власти, покорившей их, сделали так, что большая часть Запорожцев решила изменить буйный порядок своей жизни на мирное состояние граждан. Это прибавило к жителям Новой России около 100 000 человек. Их разделили и поселили в разных местах. Земли же, принадлежавшие Запорожской сечи[432] или некогда присвоенные ею, лежавшие по левую сторону Днепра, стали относиться к Азовской губернии, с правой же стороны — к Новороссийской губернии, которая с усмирением Запорожцев, так сильно вредивших ее благосостоянию, начала процветать и, украшенная новыми селениями и городами, с увеличившимся почти втрое народонаселением, получила в 1784 году новое имя Екатеринославского наместничества. Под этим наименованием объединились две губернии — Новороссийская и Азовская.
Таким образом, Потемкин одновременно достиг двух целей: улучшения благосостояния Новой России и усмирения мятежников. Последнее удивило всех: никто не ожидал, что можно было справиться с до сих пор непреодолимыми затруднениями. Но трудности никогда не останавливали Потемкина. Лучшим доказательством этого было намерение, составлявшее его любимую мечту на протяжении почти всей его блистательной жизни. Это была мысль уничтожить Турецкую империю в Европе и на ее месте восстановить столь знаменитую прежде Греческую империю. Пламенное участие, которое Потемкин всегда принимал в судьбе христиан, и особенно христиан — своих единоверцев, вероятно, было основной причиной, внушившей ему эту великую мысль. Исполненный редким усердием в вере и ко всему, что касалось ее, он желал соединения всех христианских исповеданий. Особенно древнее разделение церкви на Латинскую и Греческую было всегда предметом его искреннего сожаления и любимых разговоров. С таким образом мыслей и чувств мог ли он не огорчаться несчастным положением Греков, так давно страдавших под властью магометан? Он сокрушался об их судьбе еще тогда, когда, готовясь к духовному званию, изучал со всей подробностью церковную историю в Смоленской семинарии и потом в Московском университете. Когда же судьба открыла перед ним совершенно иное поприще, одним из первых желаний его было освободить Греческих христиан от продолжительного рабства и восстановить славу и счастье их знаменитой империи.
