Итак, диалектический процесс действования начинается с внедрения в стихию воли, осознания ее глубинности, что приводит к бинеру мистериального оргиазма и платонического воления, который гармонически разрешается в теургическом творчестве или же в соволении со Всеобщим. Этот процесс вполне аналогичен диалектическим процессам: любви — в категории мистики — и познания — в категории разума. Так же аналогично раскрытию первого из них в феноменологии полового акта, а второго в феноменологии познавательного механизма, диалектический процесс деиствования имеет два вида соответствий в конкретном эмпирическом в виде систем феноменальных ноуменов: гармонических и извращения. Исследуем сначала первую из этих систем.
Если в диалектическом процессе деиствования в начальном этапе во-ление определяется как стихия, наделенная самобытным содержанием и, кроме своей периферически обусловленной феноменологии, таящая в себе некий самодовлеющий онтологический смысл, а в пределе эволюции определяется как культовое действо, то с точки зрения конкретного эмпирического воление есть только этический акт, только естественное проявление вложенной способности и инстинктивного стремления. Иначе говоря, здесь акт воления определяется не как реализация высшей движущей творческой силы и путь к постепенной эволютивной ее объективации и утверждению, но как особый смысл в себе, как самостоятельная реальность и самобытный закон. Человек может относиться к так понимаемому процессу воления двойственно, и через это возникает бинер феноменальных ноуменов, гармонически соответствующий бинеру мистериального оргиазма и платонического воления.
Пели в мистериальном оргиазме человек стремится проникнуть в стихию воления и отыскать в этом таящиеся в ней внутренний смысл и надмирную реальность, то в оргии волевых действований он жаждет насытиться самой стихией процесса воления, достигнуть наивысшего напряжения экстаза реализации. Мистериальная оргия есть культ воли, раскрывающейся в процессе волевого деиствования; оргия волевых действований есть культ низшей воли, культ их конкретно-эмпирической феноменологии. Если первая принимает процесс волевого деиствования с его местным окрасом, условиями, сочетаниями и соотношениями единичных волевых проявлений в каждом эмпирическом случае как путь и метод достижения высшей цели, то вторая провозглашает тождество цели, пути и метода. Обе они одинаково ведут человека к исступленному восторгу осуществляющихся реализаций, но в мистериях этот восторг возносит человека к надмирной творческой силе и сопрягает его с Горним Смыслом, а в оргиях волевых действований этот восторг остается беспредметным и рассеивается в пустоту. В настоящий период истории человечество только вступает на путь преимущественного развития воли, подобно тому, как средние века характеризуются преимущественным развитием категории мистики, а гуманистическая культура — категории разума. В силу этого тяготение к односторонней оргийности волевых действований еще не достаточно выкристаллизовалось, и мы не имеем здесь таких ярко очерченных образов, как культ coitus'a как такового и культ познания и обмена мысЛей. Тем не менее у тех народов, которые и имеют своей миссией диалектическое раскрытие волевой категории, — в Англии, а в особенности в Штатах, — низшая воля и ее конкретно-эмпирическая деятельность не только занимают явно господствующее положение, но и воспринимаются как нечто онтологически самодовлеющее. Параллельно с вырождением категории мистики, малыми способностями к искусству и заменой благодатно-мистического элемента религии обыденной моралью происходит, с одной стороны, гипертрофированная рационализация религии, а с другой — религиозный окрас все более и более проникает категорию воли. По общему закону развития сопряжение с трансцендентным в историческом процессе прежде всего совершается путем высшей интуиции в категории мистики, затем в разуме, и только в конечном этапе — в воле. Равным образом, прохождение каждого диалектического этапа характеризуется гипертрофированием его значения и уничижением других. У англосаксов мы и замечаем определенный сдвиг общения с трансцендентным от мистики к разуму и воле. Для них волевая сила и деятельность есть первейшее свидетельство одаренности человека и силы его духа; именно в воле обнаруживается его иерархическое достоинство и божественность его ноуменальной природы. Отсюда становится понятным как отождествление религиозности с этичностью, так и сакрализация волевой способности вообще. Все англосакские страны являются грандиозной школой процесса воления и эмпирической волевой деятельности как таковых. При этом в подавляющем большинстве случаев утверждается самостоятельный смысл оргийности волевой деятельности и некий особый ее культ. Эмпирическая волевая сила не служит путем и методом реализации силы трансцендентной, но сама по себе исполнена как бы некой мистичности и есть не только конкретность, но и всеобщее. С особенной яркостью это просвечивает у гениального Джека Лондона, все герои которого являются как бы живым олицетворением воли, и вся их волевая деятельность есть волевой культ, оргийное волевое действо, иногда возвышающееся до мистериального, но в большинстве наглядно раскрывающее феноменологию оргии волевой деятельности. Как оргия плоти и coitus, как физиологический акт суть внешняя материальная природа мистериального мистического оргиазма и орудие его осуществления, а оргия мыслей и их взаимодействий в общениях представляют собой только периферию мистериального оргиазма в категории разума, так оргия волевой деятельности есть также только периферическое материальное раскрытие мистериального оргиазма в категории воли. Мистериальный оргиазм есть сложный синархический процесс, и его онтологическая сущность заключа-. ется в органическом перерождении отношения духа к природе. Материальный же состав элементов сознания, их непосредственные взаимодействия и единичные законы образуют лишь периферию общего синархического целого. Но при совмещении воспринимающего сознания с иерархическим уровнем этой периферии оно воспринимает только ее феноменологию, а потому и отождествляет оргиазм воли с переплетающимися воздействиями волевых способностей и элементов. Итак, оргия волевой деятельности есть только периферия мистериального оргиазма, его материальная природа и конкретно-эмпирическая феноменология, есть только феноменальный ноумен целостной синархической реальности.
Полярной противоположностью оргийному внедрению во множественность волений и действований и гармоничным феноменальным соответствием платоническому волению является волевой аскетизм. Если в платоническом волений человек стремится только к воле духа, т. е. замыкается в одностороннем утверждении трансцендентного, то в волевом аскетизме он только отрицает стихию периферических сопряжений в волениях и эмпирическом действований. Волевой аскетизм связан с платоническим волением, есть его феноменальный ноумен, но все же входит в иерархический lavoc, оргии волевых действований, и они являются величинами одинакового иерархического порядка. Волевой аскетизм есть культ отрицания периферической феноменологии воли, и этим исчерпывается весь его смысл. Если платоническое воление в отказе от деятельности низшей воли видит лишь путь к достижению высшей цели — реализации волевой способности духа, то волевой аскетизм в этом отказе провозглашает тождество цели, пути и метода. В волевом аскетизме человек потому отходит от динамических общений с внешним, что желает избежать разлитого в мире страдания, уйти от трагичности бытия и жизненного пути. Он отвергает необходимость постепенного эволюционного процесса, последовательного преодоления одних препятствий за другими, принятия на себя креста изживания трагичности и ее победного просветления напряженным непрерывным трудом. Он полагает возможным сохранить в полной неприкосновенности все особенности своей эмпирической личности через отказ от всякой деятельности и подавление в зародыше всех к ней стремлений. Это есть йога воздержания, надменное противопоставление замкнувшейся в себе личности всему течению актуальной жизни. Это есть провозглашение полной самобытности и абсолютной дееспособности эмпирической личности, есть ее обожествление. Отказ от эмпирической деятельности и эволюционного процесса предопределяет так же и невозможность эволютивного сопряжения с высшими волевыми центрами, а потому самозамыкание эмпирической личности есть онтологически центрирование на ovkov'g. Как в аскетизме плоти физическая природа человека получает доминирующее значение, все высшие цели отходят на задний план и все усилия сосредоточиваются и направляются исключительно на борьбу с физиологическими потребностями, а в аскетизме интеллектуальном, аналогично, центр тяжести переноситься из разума как онтологического начала в эмпирическое интеллектуальное содержание сознания в его субъективных окрасах, так в аскетизме волевом действует только периферическая природа волевой категории. Равным образом ясно, что если пафос платонического воления при отказе от периферических сопряжений преисполнен хотя и нирваническим, но положительным содержанием, то пафос волевого аскетизма только отрицателен. Оба они одинаково ведут человека к восторгу победы над относительностью и трагичностью жизни, но если в платоническом волении этот восторг возносит человека до сопряжения со стихией воли Всеобщего, то в волевом аскетизме этот восторг остается одиноким и влечет в пустоту. В исторической действительности культ принципиального отрицания волевой самобытности актуального сознания человека и подавления его конкретно-эмпирической деятельности выливался в различные формы. Всякая общественная жизнь — политическая, социальная или религиозная, вообще всякая государственность необходимо накладывает путы на самодеятельность индивидов. При гипертрофировании этого тяготения возникает абсолютная деспотическая регламентация не толь-ко деятельности, но и непроявляющихся вовне волении человека, имеющая целью совершенно его обезличить и сделать только слепым орудием исполнения коллективной воли. В наше время это исполняет парламентаризм и публицистика. С особенною же яркостью это стремление проявлялось во всех тайных обществах во все века, как, например, в масонстве и у иезуитов. Если вместо подчинения воли определенному коллективу человек одинаково пассивно склоня? гея перед течением жизни как обнаружением Воли Божества, то возникает фатализм Востока и «непротивление злу» Толстого. Все эти виды подавления личной инициативы и независимой волевой деятельности осуществляются через воздействия извне и уже затем внедряются во внутреннюю природу эмпирического сознания. Но возможно и непосредственное воздействие на внутреннее самосознание, под влиянием чего личность начинает сама подавлять свою волевую деятельность: это есть крайний буддийский пессимизм (Шопенгауэр), уход от мира через подавление не только действований, но и самой способности эмпирически волить, как путь преодоления трагедии мира и его страдания.
