В Африке, в лагере Морского Корпуса, она была поневоле окружена толпой мальчишек и молодых людей разного домашнего воспитания, взглядов, моральных понятий, молодых людей, у которых этот же переходный возраст проходил в той же обстановке, не менее мучительной, чем у Ирины.
Кроме жалоб и печалиБольше песен нет.Тихим стоном прозвучалиВосемнадцать лет.
В эти годы всякая девушка мечтает о своем суженом. У Ирины, благодаря ее поэтической натуре, это чувство выливалось неудержимым потоком в ее стихах, в дневниках, в бесконечных увлечениях, влюбленности, которые в ее холодном анализе иногда представлялись любовью. Вообще, тема о «неведомом друге» с момента пробуждения этого чувства проходит красной нитью через множество стихотворений Ирины в тот период ее жизни.
Мой странный друг, неведомый и дальний,Как мне тебя узнать, как мне тебя найти?Ты мне предсказан думою печальной,Мы встретимся на вьющемся пути.
Обещанный бессолнечными днями,Загаданный печалью без конца,Ты мне сверкнул зелеными глазамиСлучайного, веселого лица.
Прости за то, что самой нежной ласкойВесенних снов и песен был не ты.Прости, прости, что под веселой маскойМне часто чудились твои черты.
Несмотря на то, что упоминаемые здесь «зеленые глаза» принадлежали определенному лицу, объекту ее очередных увлечений, все же все стихотворение обращено к будущему. Положительно удивительно, как эти стихи, прочитанные на упомянутом собрании поэтов в Париже, могли посчитаться «ломаньем».
Как тяжесть страшного недуга,Тоска все шире и темней,Тебя, неведомого друга,Опять я видела во сне.
Пусть страшен день и ночь тревожна,Ведь в жизни — пусто и темно.Душа, в тоске о невозможном,Все чаще просится на дно.
И все сильнее запах тленьяОт комьев вспаханной земли.И, как безумные виденья,В даль уползают корабли.
И все мучительней и чащеЯ вижу чувственные сны…Ты будешь мне вином пьянящим,Дурманным воздухом весны.
Так что ж? Люби, целуй, замучай,Сотри в моих глазах испуг,И будь мне радостью певучей,Загадочный, далекий друг!
16. I. 1925. (Бизерта). Сфаят
Это стихотворение, из цикла «Трепет», между прочим, послужило поводом для разговоров с матерью (разговоры на эту тему, конечно, у нас были часты). Вот что она записала в дневнике 9 февраля 1925 г. (еще в Сфаяте).
«Сейчас глаза болят от слез. Много плакала. Читала мамочке последние стихи, в том числе «Трепет». Она после долгого размышления сказала: «Да. У тебя сейчас есть только одно желание, оно сильно обнаруживается в тебе»… — «Ни одного!» — «Нет. Желание любви». Через несколько секунд я в слезах пришла в свою комнату. Мамочка всячески меня успокаивала, убеждала пить бром, нервничала сама, чуть не довела себя до истерики. О, стихи мои, горе мое! Все это правда, хотя немного уже и отстала. И что я могу еще желать? Стихи я люблю больше любви, а ведь больше я ничего не знаю. Ведь жизнь, ту настоящую жизнь, о которой говорит мамочка, я знаю только по книгам. Господи, что будет, что будет дальше?!»…
Не часто это бывает, чтобы любовь, любовные волнения вызывали не радость, а слезы. Бедная Ирина! Не легко ей далось это пробуждение Эроса — ее всегда больно ранили стрелы Амура
***
…Необходимо подчеркнуть, что у девочки, уехавшей из России в четырнадцать лет, представления о родине были очень узки и ограничены. Эти отрывочные сплетения памяти и случайные черты того смутного времени очень характерно выражены ею в стихотворении, к заглавию которого она прибегала не раз.
РОССИЯ
Россия — плетень, да крапивы,Ромашка и клевер душистый;Над озером вечер сонливый.Стволы тополей серебристых.
Россия — дрожащие тени:И воздух прозрачный и ясный,Шуршание листьев осенних,Коричневых, желтых и красных.
Россия — гамаши и боты,Гимназии светлое зданье,Оснеженных улиц пролетыИ окон замерзших сверканье.
Россия — базары и цены,У лавок голодные люди,Тревожные крики сирены,Растущие залпы орудий.
Россия — глубокие стоныОт пышных дворцов до подвалов,Тревожные цепи вагоновУ душных и темных вокзалов.
Россия — тоска, разговорыО барских усадьбах, салазках…Россия — слова, из которыхСплетаются милые сказки.
1924
Через два года Ирина подходит к этой теме чисто романтически, отбрасывая реальные черты, и создает образ родины стилизованно по картинам художника.
Но время шло, Ирина подрастала, училась и много думала не только над своей судьбой, но и над судьбой близких ей людей, стараясь разобраться в создавшейся политической обстановке беженского окружения. Конечно, в шестнадцать лет она не могла создать собственных взглядов в этом отношении, но она много слышала разговоров на самые жгучие темы современности, особенно, в своей семье. Без сомнения она там и подслушала те мотивы, которые вскоре зазвучали в ее стихах. И, прежде всего, это коснулось самого больного для нее вопроса: жива Россия или погибла? Благоприятный ответ на этот вопрос для Ирины явился величайшим праздником ее сознания. Оно выражено ею в восторженном стихотворении.
***
Покоя нет. Степная кобылицаНесется вскачь.А. Блок
Вокруг меня тоска и униженье,Где человек с проклятьем на лице,Забыв давно земное назначенье,Мечтает о конце.
Но где-то есть она, страна родная,Она не умерла…Напрасно сквозь снега, в тоске рыдая,Гудят колокола.
Пройдут тревоги долгого страданья,Пройдут они,Из темноты-тоски и ожиданьяДругие вспыхнут дни.
Пусть не для нас грядущие сплетеньяЕе игры…Мы для нее слагаем песнопенья,Для той поры.
Она взрастет, величием играя,Пора тревог прошла,И в новой радости поют колокола:Она жива, родная.
1923
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
