Если учебные лекции требовали в большинстве случаев утренних часов (хотя много лекций, в силу эмигрантских условий, читалось по вечерам), то литературная жизнь молодых поэтов имела склонность складываться в богему, с сиденьем в кафе, с курением папирос, легкой выпивкой, с блужданием по ночному Парижу в поисках всевозможных впечатлений и, в результате, иногда, благодаря опозданию на последний поезд, с поздним возвращением домой. В общем, критические мозги Ирины подмечали довольно ясно слабые стороны этой какой-то искусственной, невсамделишной жизни русской литературной молодежи в изгнании, всю эту мелочную, подчас очень нездоровую, литературную шумиху с неизбежными столкновениями самолюбий, тщеславия, зависти и проч. Но вращаться в этом кругу для Ирины было неизбежностью — нужно было всем этим переболеть. В наших же беженских условиях такой распорядок времени требовал больших физических сил и значительного свободного времени, а в этом отношении у нас дело было не так просто.
Сейчас же, чуть ли не с первого дня приезда в Париж, Ирине пришлось искать работу, как и мне с женой. Жизнь на готовом пайке в Африке связывалась с моей педагогической работой в Морском Корпусе. Нужно было искать в Париже работу. Лично для меня это оказалось делом довольно трудным. Имея узкую специальность «русского» историка, я должен был довольствоваться нерегулярным заработком в газете и некоторым количеством уроков на курсах для взрослых в Народном Университете. Жена сначала работала на фабрике духов «Убиган», затем в мастерских — занималась вышиванием модным тогда «киевским швом», потом, наконец, остановилась на кукольной мастерской. Пройдя известные стадии рукоделья, Ирина устроилась в той же мастерской, где работала и мать. Если случалась спешная домашняя работа, то нередко приходилось сидеть до глубокой ночи, и тогда я читал им вслух какую-нибудь книгу и этим облегчал их работу. Непривычная к такой утомительной работе, Ирина стала сильно уставать, и показались тревожные симптомы. Вообще ее здоровье уже в Африке стало возбуждать некоторые опасения, но тогда это касалось, главным образом, нервной системы. Теперь же, с общим недоеданием и недосыпанием, Ирина становилась вялой, появилась сонливость, и, в заключение, рентген показал затемнение в бронхах. «Это туберкулез», — сказал доктор Манухин, который и начал лечение по своему способу просвечивания селезенки. Это делалось один раз в неделю (на другой день нужно было лежать в кровати до двенадцати часов дня) и требовало усиленного питания, особенно, всякого рода кашами. С таким режимом образ жизни Ирины совместить было невозможно. Требовалось прибавление в весе, и когда, однажды, Ирина, придя на очередной сеанс к доктору, обнаружила потерю в весе на килограмм за несколько дней, Манухин прямо заявил, что при таких условиях он не может продолжать лечения. Курс лечения у д-ра Манухина закончился все же прибавлением в весе, хотя не в такой степени, как обычно у него бывало.
Кое-как покончив с затемнением в бронхах, Ирина встретилась с новым заболеванием, более страшным.
Вдруг мы заметили, что Ирина начала заметно худеть (в это время, между прочим, она уже заневестилась). Усиленное питание не помогало. Появилась сильная жажда и крайняя усталость.
ЖЕЛАНИЯ
Я двух желаний не могу изжить,Как это ни обидно и ни странно;Стакан наполнить прямо из-под кранаИ крупными глотками воду пить.
Пить тяжело и жадно. А потомСорвать с себя замызганное платьеИ, крепко вытянувшись на кровати,Заснуть глубоким и тяжелым сном.
1928
Я вспоминаю эти жуткие моменты, когда Ирина, придя вечером домой, подходила к умывальнику и стакан за стаканом начинала пить воду из крана, так и не утолив жажды. Катастрофическое падение веса и неутолимая жажда очень нас обеспокоили и заставили сделать анализ. До сих пор помню озабоченный вид аптекаря, который на мой вопрос сказал: «Очень, очень больна!», указав на огромный процент сахара. Я ничего не знал о сахарной болезни, и поначалу мы думали, что усиленное питание и принятые меры лечения скоро поставят Ирину на ноги, но как громом меня поразили слова доктора М.Л.Дельбари, сказавшего: «Я не скрою, что здоровье вашей дочери меня сильно беспокоит…» Скоро мы узнали, что эта болезнь неизлечимая. Помню, как я был убит встречей с М.В.Вишняком, в ограде русской церкви, когда М.В. спросил меня о здоровье дочери и, узнав, что у нее диабет, схватился за голову: «Диабет!», и рассказал про своих знакомых, у которых дети заболевали этой болезнью и «все умирали», — так и сказал он.
Но у меня все-таки теплилась некая надежда на чудо. Вскоре Ирина была принята профессором Ляббе в госпиталь «Питье». Началось лечение инсулином, который сразу стал действовать чудесным образом. Ирина стала прибывать в весе буквально не по дням, а по часам, что приводило нашего аптекаря в полное изумление. «Это невероятно!» — говорил он каждый раз, отмечая после взвешивания огромную прибавку в весе. Профессор, лучший специалист по диабету во Франции, в несколько дней поставил Ирину на ноги — она окрепла и физически и морально. Но она каждый день должна была ходить в госпиталь на уколы инсулина: без инсулина она не могла жить… Потом диабетикам стали давать инсулин на руки, и больные научились сами делать анализы и пикюры и, таким образом, следить за своею болезнью. И с тех пор инсулин сделался неизменным спутником ее жизни… Гораздо труднее было устроиться с режимом питания — без сахара и без мучного! — это легко сказать: не есть сладкого, пирожных, булок, хлеба и проч. И за каждое нарушение этого режима платиться появлением в анализе сахара и страшных ацетонов… Но как-никак с инсулином Ирина примирилась, могла вести нормальную жизнь и совершать впоследствии со своим мужем длительные экскурсии по Франции на велосипеде. Применение инсулина, этого изумительного средства при диабете, и более-менее строгое выполнение режима питания давало возможность Ирине существовать, не особенно тяготясь своею болезнью, даже порою ее не замечая. Но… так могло быть только в условиях более-менее спокойной и нормальной жизни…
Некоторые явления — осложнения — этой болезни, например, ложная кома, или накожные осложнения — заболевания своим страшным видом очень пугали. Ложная кома появлялась в результате несоответствующей дозы инсулина. Ирина теряла сознание; если не удавалось привести ее в чувство, приходилось везти в госпиталь в бессознательном состоянии. Несмотря на то, что эти приступы повторялись довольно часто — к ним невозможно было привыкнуть. Нельзя забыть этих минут (хотя и ставших бытовым явлением в нашей семье), когда, бывало, ночью нас с женой будили торопливые шаги босых ножонок Игоря, который вбегал к нам в комнату с жуткими словами: «Бабушка, маме плохо!» Картина была обычная: Ирина лежала в полубессознательном состоянии, тяжело дышала, иногда стонала. И трудно было решить, какая это кома — настоящая или ложная? В первом случае нужно было вспрыснуть инсулин, а во втором, наоборот, влить сахар в рот… Установить это может только анализ. И вот мы все около ее постели стараемся привести ее в чувство, обращаясь к ее сознанию всяческими способами — прибегаем к логическим доводам, чуть не крича ей в ухо, называем ее нежными словами… Обычно, через полчаса — час она начинала приходить в себя, а иногда приходилось вызывать карету скорой помощи или самим везти ее в госпиталь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
