— Значит, вы вовсе не человек? — спросил Беглов.
Фарст Кибел рассмеялся.
— Знаете, за эти годы я как-то свыкся с тем, что окружающие считают меня человеком… Судите сами, кто я. Конечно, в нашей среде я выгляжу совсем иначе. Но ведь нас с вами роднит духовность, нравственные критерии, общий этический императив, не так ли? Вот это родство душ, так сказать, и обрекло меня на вечные скитания по вашей планете. Скитания и одиночество… К нему приговорили меня товарищи, поскольку я нарушил Космический Устав.
— Что же вы совершили такого, Фарст Кибел? Мне довелось встречаться с вами трижды, и всегда вы творили добро… Не могу поверить, что вы способны на безнравственный поступок!
Игорь Чесноков будто увидел сейчас, как улыбнулся при этих словах пришелец.
— До определенной степени любой из нас умеет персонально управлять временем, но в целом грядущее скрыто и для нас. Творя добро в сиюминутное мгновение, мы, не желая того, можем нанести жестокий удар будущему. Спасая мальчика, провалившегося под лед, мы, быть может, оставляем миру страшного и жестокого тирана, он станет им, когда вырастет… Потому нам строго-настрого заказано вмешиваться в события, происходящие на других планетах.
— По-моему, вы лично только и делаете, что вмешиваетесь, — проворчал геолог. — Так ведь?
— Совершенно верно, — согласился Фарст Кибел, — теперь мне уже ничто не грозит. Я исключен из отряда космонавтов.
— И все-таки… За что же вас?
— Давным-давно, когда наша экспедиция обследовала побережье Средиземного моря, я подружился с одним молодым человеком. Разумеется, мой юный друг не знал, кто я на самом деле, и пытался увлечь меня учением, которое распространял, бродя по стране с горсткой приверженцев-учеников. Мне нравились его одержимость и редкая в те времена бескорыстность. Этот человек был поистине не от мира сего. Только родиться ему следовало позднее…
Да… Но так или иначе, власти предержащие довольно скоро поняли ту опасность, которая содержалась в его проповедях. Его схватили и приговорили к смертной казни. А я так привязался к нему, что забыл о долге разведчика-небожителя, который ни при каких обстоятельствах не должен поддаваться чувствам. Другими словами, я решил спасти его. А чтобы не нарушить естественный ход событий, заменил его собой. Ведь казнь обязательно должна была совершиться.
— Вы дали себя казнить? — спросил Беглов.
— Не себя… Я принял облик того человека, вот сие физическое обличье и казнили. Потом вернулся на корабль, где был сурово осужден товарищами за вмешательство в земные дела.
Впоследствии я понял, что серьезно изменил ход человеческой истории. Конечно, трудно предугадать, что было бы, не подружись я с тем человеком и не прими на себя его муки. Но у меня есть все основания полагать, что, спасая одного, я обрек на мучительную смерть многие тысячи. Так и случилось в будущем.
— Но вы не могли заранее знать об этом!
— Не мог… Но все космонавты-разведчики знают, что вмешательство в развитие иного разума, иной цивилизации, давление на него извне в с е г д а безнравственны. И товарищи справедливо приговорили меня к тому, чтобы, оставшись на Земле в одиночестве, я собственными глазами увидел, что натворил, поддавшись однажды обаянию духовной общности.
— И надолго вы?..
— Трижды приходил срок, но за мной так и не прилетели. И вот я брожу по планете, накапливаю знания о человечестве и его природе. Мне нельзя долго задерживаться на одном месте… Тогда возникает привязанность, исчезает вдруг чувство одиночества. Я вспоминаю, что приговорен к нему, не могу нарушить условия предпосланного мне наказания, и заставляю себя идти дальше.
— Идти дальше… Но ведь нет никого, кто бы мог проследить за соблюдением этого жестокого приговора?! — вскричал геолог.
— А я сам? — услыхал Игорь Николаевич голос Фарста Кибела, и помполит будто увидел, как грустно улыбнулся он.
Наступило молчание. Крутилась невидимая в кассете магнитофонная лента. Молчали и Чесноков с ночным гостем. И вдруг голос Фарста Кибела произнес:
— Мне пора. Днем я получил сигнал. Кажется, срок мой кончился, и за мной прилетели. Пойду.
— Мне… Можно мне пойти с вами?
— Хотите проводить меня?
— Да… Если не возражаете.
— Хорошо. Только до палубы.
— Мы поднялись с ним наверх, — сказал Беглов, выключив магнитофон. — На палубе была ночь. Фарст Кибел пожал мне руку. Потом, не мешкая, через фальшборт спрыгнул на лед. Во тьме смутно угадывалась его фигура.
— Прощайте, я ушел, — донесся снизу его негромкий голос. — Меня ждут. И помните: надо в е р и т ь первому движению души. Оно всегда бывает благородным.
— До свидания, — ответил я невпопад и услыхал в ответ тихий смех.
Беглов умолк. Погладил ручку магнитофона.
— Что же дальше? — спросил первый помощник.
— Вот и все… Фарст Кибел ушел. Он двинулся в направлении Северного полюса.
Комиссар вздохнул.
— Что скажете? — спросил геолог.
Игорь Чесноков снял телефонную трубку.
— Мостик? — спросил он. — Четвертый штурман на месте? Пошлите его ко мне.
— Что вы хотите предпринять? — осведомился Беглов.
Когда молоденький паренек, постучав, вошел в каюту первого помощника, Игорь Николаевич попросил его принести судовую роль и документы матроса Феликса Канделаки.
Вернувшийся через несколько минут штурман был растерян.
— Вот судовая роль, — сказал он. — Но тут нет никакого Канделаки. И документов таких я не помню, у меня их попросту нет. И не было. Может быть, он из пассажиров?
Геолог и Чесноков переглянулись.
— Ну ладно, хорошо, — сказал помполит. — Идите. А судовую роль мне оставьте.
Едва штурман вышел, оба они склонились над списком экипажа.
— Вот здесь он был записан, — проговорил Игорь Николаевич и ткнул пальцем. — Калугин Сергей Леонидович, потом шел Канделаки, затем, после него, Лучковский Евгений… Вот эти-то есть… А где Канделаки? Калугин — и сразу за ним Лучковский… Куде же исчез Канделаки?
Беглов улыбнулся.
— Ему удавались шутки и посложнее этой… Постойте!
Он метнулся к магнитофону и перемотал кассету, включил его. Они ждали минуту, другую, третью… Аппарат не воспроизводил никаких звуков.
— Если бы я сам не принимал от него документов, то подумал бы, что вы меня разыграли, — медленно и тихо произнес помполит. — Попробуем еще…
Он позвонил и вызвал к себе боцмана.
— Что вы скажете, боцман, об этом новом матросе? — спросил Чесноков. — Об этом Феликсе Канделаки…
Боцман недоуменно смотрел на первого помощника капитана.
— Простите, Игорь Николаевич… Вы кого имеете в виду?
— Кого, кого… Ну, конечно же, новичка. Того самого… Мы взяли его в Диксоне. Вы, боцман, еще недавно говорили мне, добрый, дескать, паренек. Оставить бы его на «Воровском» насовсем…
Обалдение боцмана было таким неподдельным, что Чеснокову стало неловко. Боцман смотрел-смотрел на первого помощника, и вдруг виновато улыбнулся. Он решил, что где-то и чем-то проштрафился, и помполит придумал суперхитрую методу для разноса.
Чеснокову стало жалко судового д р а к о н а. Он махнул рукой. Идите, мол…
Когда боцман вышел, Беглов и Игорь Николаевич воззрились друг на друга.
— Знатно он нас разыграл, — сказал геолог.
— Да, нашему судну выпала честь быть местом деятельности этого инопланетянина… Везет же пароходу! Писатели на нем плавали, кинорежиссеры и артисты. Теперь вот товарищ с Лебедя закончил на нем срок.
— Небось он уже в объятиях друзей, — заметил Беглов. — Если только у них принято обниматься… Шутка ли: без малого две тысячи лет скитался.
Внезапно донесся извне отдаленный рев. Смягченный расстоянием, грохот казался знакомым. Помощник и геолог переглянулись.
— Может быть, это они? — прошептал Владимир Петрович.
— Кто «они»? — недоуменно спросил помполит.
Геолог растерянно глянул на Игоря Николаевича.
«Что я делаю здесь, в этой каюте? Да еще в такую рань», — подумал он, мельком взглянув на часы.
Первый помощник капитана силился припомнить, по какому такому поводу пригласил он к себе этого человека. Тут комиссар заметил листки судовой роли, лежащие на столе, и решил, что, видимо, произошла путаница при оформлении документов. Чесноков собрал бумаги, поднял глаза на гостя и увидел, что тот уже стоит, прижимая к груди магнитофон.
— Значит, мы с вами обо всем договорились, — с бодрым наигрышем в голосе проговорил помполит, мучительно пытаясь вспомнить, зачем пришел в его каюту этот человек.
— Да-да, конечно, — пробормотал геолог, пятясь к двери. — Мы с вами уже… того… Договорились.
«О чем?! Ну о чем мы договорились с ним?» — лихорадочно думал он.
