— Она кажется милой девушкой, — замечает он, наклоняя голову к гравийной дороге, и его тонкие волосы развеваются от дуновения ветерка.
— Милая — это не то слово, которое я бы использовал. Скорее… угрюмая. Неприступная.
Назойливо интригующая.
— Ха. — Отец делает шаткий шаг вперед, затем смотрит на голубое небо с белыми вкраплениями облаков. — Твоя мать… она тоже была увертливой. Трудно поймать. Еще труднее удержать.
Я напрягаюсь при упоминании матери.
— Меня не интересует Элла в таком смысле.
Нет.
Конечно, возможно, я пытался поднять ей настроение у костра в прошлые выходные. И да, конечно, я считаю ее красивой. Так и есть. Она — фарфоровая статуэтка, которая стоит на верхней полке, в недоступном месте, только для показа. Пыльная и находящаяся в тени. Хрупкая. Люди смотрят на неё с любопытством и восхищением, но не осмеливаются прикоснуться.
Но она меня не интересует.
Не в этом смысле.
О романтических отношениях для меня не может быть и речи, и, учитывая ее реакцию на мой безобидный флирт, Элла во многом согласна со мной.
Такова реальность.
— Я никогда не видел тебя с девушками, Максвелл, — говорит мне папа с мрачным выражением лица. — У твоего брата есть девушка. Ты такой же симпатичный. Я хочу этого для тебя.
— Я в порядке. Я всегда занят. — Поправив бейсболку, я взмахиваю рукой в воздухе, демонстрируя плоды своего труда.
Отец делает еще один медленный шаг вперед и бросает взгляд на огород, где растут фасоль, репа и капуста. Крошечная искорка в его глазах гаснет. Оглянувшись вокруг, он несколько раз моргает, вглядываясь в сияющую зелень травы, ухоженные хризантемы и выполотые клумбы, словно видит все это в первый раз.
— Макс… — От волнения у него перехватывает горло, и он пошатывается. — Это слишком, сынок. Я чувствую… — Он почти задыхается. — Я чувствую, что подвел тебя.
Я хмурюсь, снимаю бейсболку и убираю со лба растрёпанные волосы.
— Это не так. Мне нравится этим заниматься.
— Ты должен наслаждаться молодостью. Вечерами с друзьями, прогулками на лодке по озеру, походами, девушками.
— Это все для Маккея. Меня все устраивает.
Его голова качается туда-сюда, он с усталым вздохом ошеломленно смотрит на фасад дома.
— Мы так и не закончили, — тихо говорит отец. — Это одно из моих самых больших сожалений.
Я стискиваю зубы, следя за его взглядом.
Много лет назад, незадолго до несчастного случая и последующего ухода мамы, я, папа и Маккей начали строить этот дом с нуля. Это должен был быть наш семейный проект, труд любви. Мы проводили выходные, работая над ним — пилили, забивали и смеялись под теплым солнцем. В фундамент закладывались не только кирпичи и раствор, но и надежды, мечты и представления прекрасного будущего. Идея заключалась в том, чтобы создать не просто здание, а настоящий дом.
Теперь полуразрушенное строение — лишь оболочка того, чем оно должно было стать, как и наша семья. Каждая балка, каждая недостроенная комната хранит в себе разбитую мечту. Печальное воспоминание. Хотя дом стоит недостроенным, он пригоден для жизни. Нам удалось установить крышу до того, как все развалилось, а стены, хотя и неокрашенные, и необработанные, обеспечивают надежную защиту от непогоды. Слой прочного пластикового покрытия, прикрепленный с внутренней стороны каркаса, служит одновременно изоляцией и защитой от ветра и дождя.
Дом стоит на прочном фундаменте. Доски пола могут скрипеть под ногами, а водопровод протестующе стонать, но свет горит, а вода течет горячая и холодная. Мы с Шеви установили дровяную печь, которой хватает не только на приготовление пищи, но и на то, чтобы в холодное время года не замерзнуть. Незастекленные окна временно заделали прозрачной пленкой, которая пропускает свет и защищает от непогоды. Мы сделали дом пригодным для жизни с помощью быстрых мер — пластыря на глубокой ране.
Я бросаю косой взгляд на отца, его лицо испещрено морщинами от бремени и сожаления. Я чувствую его печаль. Чувствую его боль. Физически он никогда не сможет достроить этот дом, а Маккей не заинтересован в этом. Остаюсь только я. А без финансовых средств или лишней пары рук, которые могли бы мне помочь, дом, скорее всего, так и останется недостроенным. Я смирился с этим, поэтому делаю все, что в моих силах: поддерживаю порядок в саду и слежу за тем, чтобы овощи оставались спелыми и здоровыми.
Маккей говорит, что я полирую дерьмо.
А я говорю, что питаю надежду.
Отец смотрит в небо, щурится на солнце, все еще качая головой, словно горящий маяк чем-то его лично обидел. Кажется, что он ненадолго отключается, потом бормочет:
— Пожалуй, я приготовлю лодку. Найди мне рыболовные сети, ладно?
Должно быть, я ослышался.
— Что?
— Сети. Я… — Подняв руку ко лбу, чтобы заслониться от солнечных лучей, он в замешательстве щуриться. Затем несколько раз моргает, прежде чем повернуться и посмотреть на меня. — Пойду, вздремну.
Он ковыляет обратно в дом, и дверь снова захлопывается.
Я хмурю брови. Видеть отца не в себе и не понимающим, что происходит, не так уж и ново, но он выглядел вполне вменяемым. Трезвым. Полагаю, когда ты почти десять лет борешься с алкоголизмом, несколько винтиков просто обязаны открутиться.
Сделав длинный вдох, я поднимаю глаза к желтому солнцу и позволяю теплу омыть меня. Прекрасный октябрьский день, работа во дворе закончена, папа проходит детоксикацию, а Элле не нужно идти пешком шесть миль. Я не знаю, чем занимается Маккей, но, скорее всего, трахается. Так что все хорошо.
Пока что.
Я ополаскиваюсь из шланга для полива, затягиваю шнурки на кроссовках и направляюсь к озеру на свою ежедневную пробежку.
ГЛАВА 8
ЭЛЛА
В понедельник утром я просыпаюсь очень рано и сажусь за стол, чтобы успеть переплести книги до школы. Вот уже несколько недель я не занималась своим любимым хобби из-за стресса, поиска работы, домашних заданий и месячных. Я всегда любила читать, поэтому занялась переплетным делом еще в подростковом возрасте, после того как прослушала курс по этому предмету на уроке рисования в младших классах. Это был способ глубже погрузиться в мир литературы. Ощущение бумаги, ритм стежков, хитросплетения сгибов… это медитация.
Мое рабочее место — это отдельная маленькая вселенная: набор инструментов, ниток и бумаги. Иногда я создаю свои собственные книги, используя листы кремового цвета, которые аккуратно складываю вместе, выравнивая края, а затем складываю их пополам, чтобы создать книгу. А потом начинаю сшивать, и это моя любимая часть. Это как терапия, в дополнение к моей настоящей терапии в виде ежемесячных очных сессий со школьным психологом.
Когда не создаю новую книгу для памятного альбома или дневника, то делаю обложки для своих любимых романов. Это мой личный взгляд на мир, который автор воплотил в жизнь. Я всегда покупаю две копии любимых книг — одну, чтобы сохранить оригинальный дизайн обложки, а вторую — чтобы создать свою собственную концепцию, используя кожу, картон и фактурные ткани. Моя самая любимая работа на сегодняшний день — это переделка коллекции «Винни-Пух», которую Джона помог мне собрать несколько лет назад. Это всегда была наша любимая история. Я — его Пятачок, а он — мой медвежонок Винни-Пух.
Ну… был.
Когда я тянусь за шилом, на столе вибрирует мобильный телефон и высвечивается знакомое имя.
Бринн: Доброе утро! Мы с Маккеем сегодня прогуливаем школу и едем кататься на тюбингах в Биг Беар! Хочешь с нами?
