— Слишком долго, — соглашаюсь я.
— Прости, просто… мне нужно было заняться своими делами, понимаешь? Ничего личного.
Когда ты сталкиваешься с чьим-то холодным приемом, это, конечно, кажется личным. Тем не менее я легкомысленно говорю:
— Я понимаю.
— Знаю, что в последнее время я отдалился. Этот дырявый дом наводит тоску, а время, проведенное с тобой, напоминает о… — Он несколько раз моргает, когда его голос стихает.
У меня подрагивает мышца на челюсти, а взгляд по-прежнему прикован к сверкающему озеру.
— Я напоминаю тебе о том, что мама не любила нас настолько, чтобы остаться, у отца больше проблем, чем в журнале People за всю историю публикаций, а дом нашей мечты находится в шаге от того, чтобы превратиться в кучу щепок. Рад, что мы это прояснили.
— Я не это имел в виду.
— Конечно это. — Я делаю несколько глотков воды, и они обжигают горло по пути вниз. — Все в порядке.
— Макс, да ладно. Ты всегда был золотым ребенком. Даже когда мама… — Он тяжело вздыхает и взъерошивает свои лохматые волосы. — Мама и папа всегда предпочитали тебя.
— В каком смысле, предпочитали меня?
— Мама брала тебя с собой по всем делам и на счастливые, полезные обеды. Папа брал тебя на рыбалку, потому что я не умел плавать до девяти лет. Именно с тобой он беседовал о строительстве и строительных нормах. Я всегда был лишним.
— Это чушь. В детстве у нас были равные условия.
— Спроси у папы, — выпаливает он в ответ. — Давай поспорим. Спроси его по секрету, какой сын ему больше нравится, и поймешь, о чем я говорю.
Гнев проникает в меня, горячий, как солнце на моей коже.
— Ну, вини в этом только себя. Это я слежу за его безопасностью и трезвостью. Я убираю за ним рвоту и мочу, когда он напивается почти до смерти. Это я поддерживаю чистоту в доме, готовлю и стираю твою гребаную одежду. Не пытайся изображать из себя беспомощную жертву, Маккей.
Его глаза на мгновение вспыхивают яростью, прежде чем он смаргивает ее. Вздохнув, качает головой и бьет ногой по зазубренному камню.
— Ладно. Ты прав.
— Я знаю, что я прав. — Сердито смотрю на него. — Кроме того, твоя жизнь не так уж плоха. У тебя потрясающая девушка. Бринн обожает тебя до чертиков. У тебя хорошие оценки, ты постоянно занят баскетболом, и осталось меньше года до окончания школы и отъезда из этого города.
Он поджимает губы.
— Наверное.
— Я не прав?
— Ну… оценки не имеют значения в долгосрочной перспективе, баскетбол может помочь мне продвинуться, но у меня нет реальных планов после окончания школы. Я не знаю, что хочу делать со своей жизнью, — мрачно говорит он. — Бринн — приятное отвлечение, но она собирается во Флориду.
Я хмурюсь.
— Она уже поступила?
— Поступит. Она чертовски умная и хочет изучать уголовное правосудие.
Кивнув, я допиваю остатки воды и сжимаю пустую бутылку в руке.
— Ты мог бы последовать за ней.
В ответ брат равнодушно пожимает плечами.
Не знаю, чего я ожидал от этой импровизированной беседы по душам, но надеялся, что она не перерастет в это. Я скучаю по тем отношениям, которые у нас были раньше. Скучаю по своему брату-близнецу, который всегда прикрывал мне спину, ходил за мной по пятам, как за королем, и ни разу не взглянул на меня с горечью и негодованием.
Ненавижу то, во что мы превратились.
Проводя ладонями по шортам, я поворачиваюсь к нему, замечая его ссутуленные плечи и пусто выражением лица.
— Если тебе от этого станет легче, то у меня нет возможности уехать после окончания школы. Пока папа жив, я буду здесь.
В его глазах мелькает намек на сочувствие.
— Это необязательно должно быть так. Мы могли бы уехать отсюда вместе. Путешествовать, открыть свой бизнес, снять квартиру. Пустить корни в большом городе с яркими огнями и волнением на каждом углу. — В его словах звучит надежда. — Мы могли бы сделать все, что угодно, Макс. Увидеть весь гребаный мир, если захотим. Как мы и договаривались раньше.
Я сглатываю.
— А папа?
— Папа сам себя приговорил.
— Он был почти парализован после несчастного случая.
— И обратился к выпивке, а не к своей семье, которая помогла бы ему справиться с этим, — возражает Маккей. — Есть дома престарелых, программы, которые могут…
— Нет. — Я прерываю его. — Мы не можем себе этого позволить.
Надежда угасает, окрашивая его глаза в знакомый горьковато-серый оттенок. Он засовывает пустую бутылку из-под воды в рюкзак.
— Не могу сказать, что я не пытался. — Прежде чем подняться с бревна, он колеблется, его внимание привлекает что-то над нами и немного левее. — Это Элла?
Я прослеживаю за его взглядом. Конечно же, Элла снова стоит на мосту, ее длинные волосы в лучах солнца отливают гипнотическим красным оттенком. Они соответствуют цвету велосипеда, который я ей подарил, и который сейчас прислонен к ограждению. Я рад, что он ей пригодился.
На мгновение я ей сочувствую. У нее тоже есть брат, который изменился, с которым она больше не может связаться. Я вижу тяжесть этого бремени в ее глазах, такого же тяжелого, какое я несу по поводу Маккея. Это совсем другой вид борьбы, но я все равно не могу не принять ее.
Элла смотрит на воду, держа в руках две палочки. Я смотрю на нее несколько секунд, наблюдая за тем, как она выравнивает палочки, колеблется, а затем отпускает их. Они плюхаются в воду, и девушка переходит на другую сторону ограждения, спиной к нам.
— Да, это она, — говорю я.
— Бринн узнала от Мади, что произошло вчера за обедом, и пожаловалась директору Уолкеру. У Хита всю неделю отработки.
— Хорошо. Он придурок.
— До меня дошли слухи, что Колфилд также попала под удар из-за комментариев, которые она сделала Элле в классе. — Маккей делает паузу. — Ты видел то видео? Когда Элла плакала перед журналистами?
Моя защита резко обостряется.
— Ее брат только что убил двух человек. Я бы тоже плакал.
Он ничего не говорит.
Я задаюсь вопросом, является ли Маккей частью команды всех остальных, думая, что Элла не лучше, чем ее брат. Если так, то это дерьмово. У бедной девушки почти не было шансов после того, как ее имя опорочили в СМИ, а видео, на котором она запечатлена в самый тяжелый момент своей жизни, стало предметом насмешек по всему интернету. Ей всего семнадцать, а она уже злодейка, которая не совершила никакого преступления, кроме как питала любовь к тому, кто поступил по-настоящему плохо.
Дети нашего возраста — гребаные стадные овцы.
Общество — выгребная яма.
Человечество движется по нисходящей спирали, и будь я проклят, если приму участие в этой хрени, руководствуясь менталитетом толпы. Если мы все направляемся к одному и тому же краю пропасти, я предпочитаю живописный маршрут.
Маккей поднимается с бревна, перекидывая рюкзак через плечо. Снова бросает взгляд на мост, в то время как Элла тянется за палочками, сложенными у ее ног.
— Она тебе нравится? — интересуется он, кивая в сторону моста. — Как раньше, когда мы были маленькими? Помню, ты всегда говорил, что собираешься жениться на ней.
Я хмурю брови.
— Нет. Мы были просто детьми. Это просто глупость.
— Я видел, как вы двое мило общались у костра.
— И что? Она классная. Забавная и умная. — Я сглатываю, проследив за его взглядом. — Может, ей просто нужен друг?
Он качает головой.
— Оставь эту дружелюбную хрень Бринн. У нее это хорошо получается.
— Возможно, я хочу быть ее другом.
Это правда.
Поначалу я избегал Эллу, потому что в моей жизни не было места для новых дружеских отношений. Не то чтобы меня волновало ее интервью для СМИ. Меня не волновала ни ее репутация, ни моя.
Я просто хотел, чтобы меня оставили в покое.
Но… не думаю, что сейчас хочу этого.
Маккей бросает на меня озадаченный взгляд, несколько раз моргает, прежде чем медленно кивнуть.
— Тогда ладно. Удачи. Пойду домой и проверю папу.
Я скрежещу зубами, наблюдая, как он уходит. «Проверю папу» — это кодовое обозначение для «сяду на задницу и послушаю подкасты, пока Макс не вернется домой, чтобы проверить папу». Я бормочу: «увидимся», чего он не слышит, а затем снова смотрю на мост. Элла снова стоит ко мне спиной и смотрит вниз, на воду, наполовину перевалившись через ветхие перила. Любопытство подталкивает меня встать, а жгучее желание снова узнать эту девушку заставляет пойти к ней.
