– Галина теперь станет ненавидеть Николая Евсеевича?
– Что ты. По основному времени акт произошел слишком быстро. Просто при общении с ним будет возникать непонятное напряжение. Дама она нервная и этого топтуна к себе уже не подпустит.
Николай Евсеевич тем временем уже завершил танец и, сделав напоследок фуете, сел на свое место.
– Насосался, гад – видишь, какой мордоворот красный стал, – не без зависти отметил Трофим, – сейчас будет переваривать. Заодно и ментальным валорисом III обогатился: пара новых идей – от Галины. Плюс эмоцию позаимствовал от Лукреции, валорис II – любовь к сидению на стуле от звонка до звонка... Но, кажется, недолго длилось счастье дяди Коли...
Из смежной комнаты появился Петр Петрович, начальник отдела, и поманил к себе в кабинет Николая Евсеевича.
– Вот она, централизация. Не для себя старался, – злорадно прошептал Трофим, – смотри, какие рожи корчит.
И действительно, на лице Николая Евсеевича были мимические движения, не заметные ни для кого, кроме зрителей, то есть Трофима и Летягина. Лицо выражало и страх, и жадность, и мольбу, и «последнее прости».
Летягин хмыкнул, несмотря на то, что теперь ему было жалко Николая Евсеевича.
– Твоя афиша не лучше была перед тем, как он тебя сегодня приголубил, – напомнил Трофим.
– Как, Николай Евсеевич уже взял мою кровь? – искренне удивился Летягин.
– Уже. И так будет всегда, пока блеять не перестанешь и не начнешь рыкать в ночи. А теперь пошли к следующей двери и полюбуемся Петром Петровичем.
– И он тоже? – Летягин был просто растерян.
– И он, и он. От природы силен в нашем деле, но силен варварски. Дилетант одним словом.
Трофим приоткрыл дверь начальника отдела и вежливо пропустил Летягина поближе к щели.
Петр Петрович немало говорил о Летяговщине и феномен Летягина отнюдь не ставил в вину Николаю Евсеевичу, но постоянный рефрен: «Вам не стоило полагаться на собственные силы. Ведь и у вас они не безграничны» отражался на лице начальника сектора тенью беспомощности и покорности. Потом у Николая Евсеевича голова стала никнуть, а нос у Петра Петровича удлиняться и утончаться. Когда процесс увенчался созданием хоботка, на виске у младшего начальника расцвел и, тихо побулькивая, раскрылся красный тюльпан. Как большой шмель, немного даже жужжа, старший начальник опустил хоботок в чашечку и втянул столько крови, что стал шире в плечах и расстегнул, отдуваясь, пуговицы пиджака. Несколько капель, правда, упало на пол, но Петр Петрович тут же растер их подметкой.
– Плохой солдат, а хорошо стреляет, – восхищенно шепнул Трофим, – имеются, однако, у него навыки, которые можно развивать.
Начальник отдела тем временем опустился в свое кресло, а Николай Евсеевич очнулся, окрашенный в цвета свежего трупа, и выслушал от старшего начальника интересные мысли по коренному изменению работы сектора, которые, как давно знал Летягин, принадлежали именно младшему начальнику.
Глядя на то, как шатающийся от усталости Николай Евсеевич бредет по коридору, Трофим добавил:
– Почему бы тебе не поменяться с ним местами? Он – в загон, на твое место, что в социальном плане означает понижение по службе, а ты как раз переместишься на его освободившийся стул.
– Я же не заслужил, – смутился Летягин, – мой объем знаний, мягко говоря...
– Чего стесняться? Если выберешься из загона, то вполне сгодишься. Не все же этим упырям-самоучкам пустошить тебя, Георгий. Лукреции бегать в 55 годков, как девочке, за счет твоей энергии, а Галине тыкать тебе в нос твоими же идеями. Она же сперла у тебя концепций на целую диссертацию! У кого дыра энергетическая, тот со всем своим добром распрощается. Что, между прочим, совершенно справедливо.
– Но разве я, став полноценным вампиром, обрету независимость и защиту? Коли Лукреция Андреевна, Галина, Николай Евсеевич, Петр Петрович – кровопийцы, то почему они тянут валорис друг у друга? И есть ли смысл при таком раскладе становиться в ваши ряды?
– Смысл есть, – принялся терпеливо объяснять Трофим, – названные тобой личности – несознательные и неорганизованные упыри, у которых существует известная тебе из учебника пищевая пирамида. Да, да, нижняя ступень служит провизией для верхней и так далее. Будь уверен, что Петра Петровича скоро вызовут на коврик и там отведают... Слышь, уже звонят...
И, в самом деле, Летягин услышал карканье телефона и торопливый поджавшийся голос начальника отдела: «Автандил Зурабович, но на зарплату-то нам хватает... не пускаю я пузыри в лужу, Автандил Зурабович... хорошо, сейчас еду...»
– Георгий, никто не просит тебя подключаться к этому упырьскому бардаку, хоть на нем держится все общество. Мы, сознательные вампиры-профессионалы, создали необходимые условия, чтобы ты вошел полноправным членом в наш вампирский круг, где валорис каждого неприкосновенен и дозволен только один вид работы – с донорами, нечленами круга. Кстати, Петр Петрович не очень-то нам и годится – утробный эгоист. Ты другой... А теперь пошли добивать раненного орла Николая Евсеевича, он и так огорошен собственной никудышностью, обрабатывать долго не надо, – и Трофим потянул Летягина за собой.
Начальник сектора метался в курительной комнате возле туалета, и встреча с Летягиным его обременила настолько, что он решил отделаться от вредного сотрудника навсегда.
– Летягин, я понимаю, вы, конечно, человек не бесталанный, вдумчивый, не то что всякие Галины и Лукреции. Вам интересен поиск какой-то там истины. Но у нас в секторе все направлено на то, чтобы получить быстрое, пусть даже поверхностное, далеко не оптимальное, зато устраивающее всех решение...
– Извините, товарищ, – проходящий Трофим больно наступил кирзой на летягинскую ногу и пробубнил краем рта, – начальничек хочет тебя сбагрить, потому что уже боится.
– Вы что-то сказали? – обратился к бубнящему человеку Николай Евсеевич.
– Слушай, ученый, тебе налево, а мне направо, – огрызнулся Трофим и, закурив, пристроился неподалеку, – или моя личность тебя не удовлетворяет?
– Товарищ, я ничего не имею против вас лично, хотя бы потому, что вижу в первый раз, – расстроенным голосом заметил Николай Евсеевич.
– Ты хочешь сказать, что даже одного раза для тебя много, и тебе непонятно, как ты, такой образованный профессор, должен стоять рядом с простым работягой, – «обиженный» Трофим набряк кулаками.
– С чего вы взяли... извините, у меня болит голова. Пойдемте отсюда, Летягин.
– А, значит, у таких, как я, и голова болеть не может? Что же получается, гражданин ученый, у вас там мозги, а у меня кость одна и пустое место, – Трофим выразительно постучал по лбу и загородил выход. Николай Евсеевич понял, что покинуть помещение так просто не получится – можно задеть разгневанного гегемона.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
