а потом приподнялся на цыпочки и что-то шепнул ему на ухо.
— Ладно. Мы об этом позже поговорим, — заявил мистер Вуозо, как только Зак замолчал.
Потом повернулся ко мне и спросил:
— А так все в порядке, Джасира?
Я кивнула.
— Ну и хорошо, — сказал он и ушел на кухню.
Потом я пошла домой, и, когда выходила со двора Вуозо, увидела мужа соседки, подъезжающего к гаражу. Он водил старый синий грузовик, и я сразу подумала, что на нем, должно быть, синие джинсы, но ошиблась. Одет он был в серый костюм, а в руках держал дипломат.
— Привет, — поздоровался он, и я кивнула в ответ.
Думала было спросить, как там Сиракьюс, но он уже ушел.
Когда вечером пришел папа, то принес письмо, адресованное мне. Письмо, все в иностранных марках, явно отправлял человек, который не знал, как правильно писать адрес. Город, штат и почтовый индекс были выписаны не в строчку, а столбиком. Я посмотрела на обратный адрес: письмо пришло от женщины, о которой я никогда раньше не слышала.
— А кто эта Натали Марун? — спросила я.
— Твоя бабушка, — ответил папа и велел вскрыть письмо.
Оказалось, что оно на французском. Я попросила папу прочесть мне его, но он отказался. Сказал, что надо отнести его в школу и попросить учительницу французского мне помочь. И чтобы к завтрашнему вечеру я показала ему перевод.
После ужина я уселась на диван, изучая бабушкино письмо. Она пользовалась такой же тонкой бумагой, как и папа, а почерк у нее был изящный и вытянутый.
“Ma chère Jasira”, — писала бабушка. Это значило “Моя дорогая Джасира”. Я перечитывала эти слова снова и снова, удивляясь, как же можно назвать дорогим человека, которого никогда не видел. Наверное, если бы я постаралась, то даже смогла бы прочесть письмо целиком, но мне не очень-то хотелось этим заниматься. Мне не хотелось слушать приятные слова от человека, которого я не знаю. Все равно они ничего для меня не значили.
На следующий день на уроке французского я отдала письмо мадам Мэдиган и попросила ее мне помочь. Она пришла в полнейший восторг, вышла из класса, а через пару минут вернулась со стопкой отксерокопированных листов. Потом разбила весь класс на пять групп, каждой из которых досталось на перевод по абзацу. Моя группа переводила кусок, в котором говорилось: “Надеюсь, однажды мы встретимся, и я смогу расцеловать тебя в щечки и сказать, как сильно я тебя люблю. Твоя ливанская семья для тебя очень важна. Пожалуйста, приезжай в Бейрут как можно скорее. Бабушка”.
К концу урока все одноклассники называли меня чуркой. А еще песчаной ниггершей и верблюжьей погонялой — я таких ругательств никогда раньше не слышала. Даже Томас Брэдли, сам черный, обзывал меня ниггершей.
Всю дорогу домой я чувствовала себя просто ужасно. В автобусе я села на заднее сиденье и сжимала ноги, думая о девушке в гольф-карте, и мне стало немного легче. Когда я пришла к Вуозо, то обнаружила на столе записку в заклеенном конверте от миссис Вуозо, адресованную мне. Я спросила у Зака, что это, но он заявил, что понятия не имеет. Тогда я вскрыла конверт и прочитала: “Дорогая Джасира, недавно я заметила, что у меня из туалета пропадают тампоны. Может, это ты их берешь? Если да, то я была бы рада, если бы ты так больше не делала. Они довольно дорогие, и я уверена, что твой отец купит тебе их, если ты его попросишь. Спасибо. Миссис В.”.
— Чего там написано? — тут же заинтересовался Зак.
— Ничего, — ответила я, убирая записку в карман.
— У тебя неприятности?
— Нет.
— Тогда в чем дело?
— Пойдем к соседям, заберем воланчики, которые вчера к ним закинули.
— Зачем? — удивился он. — У нас же еще много осталось.
— Я пошла, — уведомила его я.
— А я не хочу, — ответил Зак.
— Ну и оставайся.
— Ты же должна за мной приглядывать, — возмутился он.
— А я думала, тебе нянька не нужна.
Он проигнорировал мою шпильку и сказал:
— Если хочешь идти к соседям, иди, но только платить тебе за это время не будут.
— Ничего, перебьюсь как-нибудь.
Он взглянул на часы:
— Вот прямо с этого момента тебе и не будут платить.
— Перебьюсь, — повторила я и ушла.
Я подошла к соседскому дому и постучала. Сначала никто не открывал, но чуть позже вышла она сама, в штанах от пижамы и футболке.
— Привет, — поздоровалась я. — Можно забрать воланчики?
— Конечно, — разрешила она. — Проходи.
Я проследовала за ней сквозь гостиную на кухню. Она как раз ставила на полку стойку для приправ, и я заметила, что у нее полно таких же специй, что и у папы: тмин, кориандр, куркума, кардамон, пажитник.
— А где твой друг? — поинтересовалась девушка.
— Зак?
Она кивнула.
— Остался дома.
— Ужасно невоспитанный ребенок, — заявила она, качая головой.
— Да он не хотел. Ему же всего десять.
— Какая разница, сколько ему лет.
Девушка начала раскладывать приправы по алфавиту. Похоже, она была аккуратисткой, как и мой папа. Хоть и одевалась немножко неряшливо. Чуть погодя я вышла во двор и собрала воланчики. Вернувшись, я все пыталась придумать, о чем бы с ней поговорить, чтобы не возвращаться к Вуозо.
— А как вас зовут? — наконец решилась я.
— Мелина.
Я кивнула.
— А у вас нету тампонов?
Она рассмеялась.
— Тампонов? Зачем, интересно, они мне?
Я не очень поняла, что она имела в виду. А она вдруг остановилась и посмотрела на меня.
— Когда беременеешь, месячные прекращаются, — объяснила она. — Вся кровь остается внутри и окружает ребенка, чтобы ему было удобно.
— О-о…
— А что? Тебе нужен тампон?
— Не прямо сейчас, — сказала я, — но скоро понадобится.
— А почему родители тебе не купят?
— Ну, у меня же только папа, — протянула я. — Я же с ним живу.
— И что, ты не можешь его попросить?
— Нет, — замотала я головой.
— Почему?
— Мне нельзя ими пользоваться, — разъяснила я, — во всяком случае, пока не выйду замуж.
— Ничего себе! — удивилась Мелина. — Никогда о таком не слышала.
— Такое правило у папы.
— А откуда он? — поинтересовалась она.
— Из Ливана, — ответила я, и впервые мне было не стыдно об этом говорить.
— Ого, — повторила она. — А как же флаг?
— А что?
— Ну, вы ведь рядом с Вуозо живете, правильно?
Я кивнула.
— Так почему у вас американский флаг висит?
— Папа ненавидит Саддама, — сказала я.
Она уставилась на меня, явно не понимая, в чем дело.
— Мистер Вуозо думает, что папа любит Саддама, — попыталась объяснить я, — а это не так. Поэтому он
