и установил флаг. Чтобы доказать это.
— А почему твоего папу волнует, что о нем думает этот Вуозо?
Я задумалась на секунду, а потом призналась, что не знаю.
— Он жуткая свинья, — заявила Мелина.
— Кто? — не поняла я.
— Да этот Вуозо. Читает “Плейбой”.
— Правда? — Внезапно я поняла, что об этом лучше не распространяться.
Мелина кивнула.
— Нам сегодня случайно его почту доставили.
— А вы отдали ему журналы?
— Еще чего! — возмутилась она. — Я их выбросила.
— Вы выбросили его “Плейбой”?
— А что, не надо было?
На это я промолчала.
— Я буду выбрасывать все, что захочу.
Тут я и правда расстроилась. Не потому, что Мелина выбросила “Плейбой”, а потому, что она явно считала его чем-то плохим. А я бы не хотела, чтобы она так думала. Мне хотелось, чтобы ей нравились такие журналы так же, как и мне, чтобы мы одинаково думали обо всем на свете.
— Ну ладно, — наконец сказала я. — Пожалуй, мне пора.
— Иди, конечно.
— Извините за воланчики, — сказала я.
— Да ничего страшного.
До Вуозо было идти всего ничего, но я не стала срезать дорогу и прошла через переднюю дверь. Как только я вошла в дом, Зак тут же спросил:
— Ты что там делала так долго?
— Меня не было всего десять минут.
— Неправда, пятнадцать. А это значит, ты потеряла пятнадцать центов.
— Плевать, — отмахнулась я.
Мне было все равно. Больше всего мне хотелось думать о Мелине. И о том, как забавно торчал ее пупок, просвечивая сквозь футболку.
Когда домой пришел мистер Вуозо, Зак попытался было наябедничать, что я ушла и оставила его одного, но не вышло.
— Ты что, не в состоянии на пятнадцать минут остаться один? — спросил отец, и Зак ответил, что, конечно, в состоянии.
Тогда мистер Вуозо заявил, что не видит, в чем тут проблема. Потом, когда он ушел на кухню, Зак показал мне средний палец и прошептал, что я гребаная чурка, а я прошипела в ответ, чтобы он больше никогда меня так не называл.
Тем же вечером папа попросил меня перевести письмо. Когда я закончила читать, он похвалил меня, сказав, что я отлично справилась, и поинтересовался, много ли мне помогала мадам Мэдиган. Я собралась рассказать ему, как меня обзывали в школе, но не решалась повторить вслух все те ругательства. Почему-то я была уверена, что папа воспримет их на свой счет.
На следующий день, играя в бадминтон с Заком, я закинула четыре воланчика за забор к Мелине.
— Ну ты и корова! — закричал Зак.
— Извини, — ответила я, — сейчас принесу.
— Нет! — завопил он, но я уже ушла.
— Воланчики? — спросила Мелина, открыв дверь, и я кивнула.
Из неряшливого пучка волос у нее торчали карандаши.
Впустив меня, она первым делом поинтересовалась, ровно ли, по моему мнению, она повесила картину в гостиной, и я подтвердила, что да, ровно. На рисунке красовался дом песчаного цвета, примостившийся на обрыве скалы.
— Что это за дом? — поинтересовалась я.
— Там раньше жил Гил.
— Это Сиракьюс? — спросила я, хотя на Сиракьюс это совершенно не походило.
Она рассмеялась.
— Нет, это в Йемене.
Я попыталась припомнить, где же находится этот Йемен.
— Он там жил, когда работал в Корпусе мира, — объяснила Мелина.
— И чем он занимался?
— Много чем, — пожала плечами она. — В основном канализацией.
— О, — промолвила я.
— Туалетами, — уточнила она.
Я кивнула.
— Сядь на корточки, — вдруг сказала она.
— Что?
— Согни ноги и присядь.
Я села, но она велела присесть еще больше. Я попробовала еще.
— Опустись еще ниже. Так низко, как сможешь, но чтобы попа пола не касалась.
Наконец, когда я опустилась почти на пол, она сказала:
— Вот так там и ходят в туалет. Там нет нормальных туалетов. Просто дырка в полу, над которой они сидят.
— Серьезно? — ответила я, поднимаясь на ноги. Бедра болели ужасно.
Она кивнула.
— А представляешь, каково это делать беременной женщине?
— Нет.
— Вот и я тоже не представляю, — сказала она, поглаживая себя по животу.
— Ну, я, наверное, пойду заберу воланчики.
— О, конечно. Иди.
Я прошла сквозь кухню и вышла на задний двор. Мне не очень-то нравилось стоять и смотреть, как Мелина трогает свой живот, и о ее беременности мне говорить тоже не хотелось, хоть я и не понимала почему. Это, наверное, не очень-то хорошо с моей стороны, но так уж вышло.
Зак уже вернулся домой, когда я пришла. Он сидел в гостиной и таращился в телик, пытаясь углядеть голых женщин по Эйч-би-о. У его родителей не было подписки на этот канал, но иногда сквозь мелькание полос на миг прорывалась расплывчатая картинка.
— Ты больше не хочешь играть в бадминтон? — спросила я.
Он помотал головой, не отрывая глаз от экрана.
— Почему?
— Потому что ты специально закидываешь мячики к этой тетке, чтобы потом идти и с ней трепаться.
— Неправда, — возразила я.
— Я с тобой больше никогда не буду играть в бадминтон, — заявил Зак и ушел к себе в комнату.
Я выключила телевизор и подошла к книжному шкафу, где отыскала энциклопедию с картой на последней странице. Я нашла, где находится Йемен, — прямо под Саудовской Аравией.
Вечером за ужином я спросила папу:
— А ты знаешь соседей, которые въехали в дом рядом с Вуозо?
— Знаю ли я их? Нет, я их не знаю.
У него такая привычка. Понимает ведь, о чем его спрашивают, — так нет, ответит точно на заданный вопрос.
— Ты знаешь, что в дом рядом с Вуозо въехали новые жильцы? — вздохнув, уточнила я.
— Да, — на этот раз ответил он. — Знаю. Женщине стоило бы прикрывать живот, когда она выходит из дома. Никому не нравится смотреть на ее пузо.
— Кстати, — сообщила я, — ее муж раньше жил в Йемене.
Папа вгрызся в хрящик от куриной ножки, обсосал его и спросил:
— А ты откуда знаешь?
— Мне Мелина сказала, — ответила я. — Ну, его жена.
— Взрослых нельзя называть просто по имени, — выговорил мне папа.
— Она сама разрешила.
— Меня это не волнует. Выясни ее фамилию и называй миссис такая-то.
После ужина папа взял кое-что из одежды и уехал с ночевкой к Тэне. После того свидания они стали часто видеться, но к нам домой папа ее больше не привозил. Сказал, что его бесит, как она суетится вокруг меня со своим макияжем.
— Ты привлекаешь все ее внимание, — сказал он. — Не знаю, как тебе это удается, но это факт.
А потом добавил, что ему ее внимание тоже нужно и что я уже взрослая и пару ночей вполне могу провести в одиночестве.
Меня это
