Надо нам хранить и оживлять в сердцах своих веру в этот Покров, без которой потеряем мы светоч жизни, останемся беспомощными среди людей и обстоятельств, враждебных нам, потому что каждый кругом заботится о себе самом, тогда как небожители заботятся не о себе, а о братии меньшей, бедствующей в плавании житейском, терпящей постоянно кораблекрушения в жизни, не могущей никак достигнуть спасительной пристани.
К небожителям будем чаще и с большею верою взывать. Будем молить Богоматерь: Покрый нас честным Твоим Покровом, и избави нас от всякого зла, молящи Сына Своего, Христа Бога нашего.
* * *
Как Бог испытывал Израиля в пустыне, так должны быть испытываемы и мы. Ибо как могли бы мы следовать за Христом, не взяв креста Его? Если бы не было в жизни нашей ничего скорбного, если бы все желания наши исполнялись, то могли ли бы мы освободиться от страстей, лишающих нас духовной свободы и отдающих в плен духовным врагам? Только когда у нас отнимаются предметы пристрастий и таким образом устрояется крест жизни, мы можем достигнуть духовной свободы. И как только молитвенно распростертые во образ Креста руки Моисея помогли Израилю победить Амалика, так и нас только подвиг внутреннего самораспятия, соединенный с усиленной молитвой, очищает от греховных страстей.
О скорбях
Научимся же, братие и сестры, и мы без ропота и уныния претерпевать очищающие нас скорби здешней жизни, ибо несть радоватися нечестивым, говорит Господь чрез одного из Своих пророков (см. Ис. 48: 22; 57: 21)! Самая вера наша чрез терпение скорбей сделается более твердою и молитва более дерзновенною, когда мы не будем видеть в скорбях что-либо случайное, но всегда будем прозревать в них научающую нас благодетельную Десницу Божию. Терпеливо ожидая конца нашего терпения от Господа (см. Иак. 5: 11), мы будем замечать, как, хотя бы после долгого времени, исполняются на нас слова Христовы: Если пребудете во Мне и слова Мои в вас пребудут, то, чего ни пожелаете, просите, и будет вам… да радость Моя в вас пребудет и радость ваша будет совершенна (Ин. 15: 7, 11). И не только сами мы будем иметь в себе радость, но и сделаемся еще утешителями других. Ибо лишь тот может быть утешителем других, кто сам претерпел многие скорби и сохранил веру среди них; утешения же человека, не испытавшего скорбей, бывают недействительны, как для Иова недействительны были утешения друзей его.
* * *
Страдания Христовых мучеников превосходят всякую меру человеческих сил. Неужели не претерпеть нам хотя бы тех мелких мучений, какие являются последствиями наших собственных страстей, влекущих за собой терзание совести, расстройство в жизни нашей и окружающих? Сладость греха мы готовы пить полною чашею, неужели не должны выпить горькие капли очистительных страданий? Забывая, сколько грехов совершаем пред Богом каждый день, какое бесчисленное множество совершили их за всю жизнь, не позаботившись вымолить прощение, мы склонны бываем вопрошать: «За что Бог так наказывает? Если все это приходится терпеть, то есть ли и Бог? Ведь Он видел бы и слышал все». Пусть говорящие так вспомнят о св. Георгии, в котором подлинно никто не может отыскать какой-либо вины и который столько страдал. Неужели эти страдания говорят, что нет Бога? Только совсем ослепшие духовно и окаменевшие сердцем, как Диоклетиан и некоторые его сановники, не хотели видеть силы Христовой. Прочие же, даже бывшие врагами Христа, исповедали Его.
* * *
Когда люди впадают в тяжелую беду и не видят выхода из нее ни в окружающих условиях жизни, ни в тех учениях и идеях, коими они привыкли руководствоваться, то, оглядываясь туда и сюда, они силятся вспомнить тех учителей и пророков, которые в свое время старались вразумить их.
Воспоминания о священномученике Фаддее (Успенском)
Из воспоминаний А. И. Кузнецова
Я взял на себя непосильный труд воспроизвести на бумаге облик архиепископа Фаддея (Успенского), заранее зная, что этого сделать не могу: не хватит писательского таланта. Перед мысленным взором того, кто прочтет эти записи, я должен воссоздать образ человека необычайной монашеской красоты: мистического склада души, аскетических подвигов, ревностного, до самоотверженности, отношения к Церкви, смирения, кротости, беспредельной доброты и любви к людям. Какая-то необычайная гармония царила во всем существе этого человека. Я чувствовал эту гармонию, соприкасаясь с ним; она явственно мне слышится и сейчас, когда я пишу эти строки. Но как передать ее тем, которые не видели его? Для этого нужно владеть огромным художественным воображением.
Не так много прошло со времени его кончины, но обычное среди людей забвение вступает и по отношению к нему в свои права. Образ его тускнеет, расплывается в отрывочных воспоминаниях, хотя и рисуется в верных очертаниях тем, кто знал его лично и знает со слов других. И уходит, таким образом, из памяти верующего общества замечательный русский человек, которому был дорог родной народ и Святая Церковь, которую он любил до самозабвения. Именно вот эти кусочки его жизни, из которых я решился воссоздать его образ, помогут задержать архиепископа Фаддея (Успенского) в памяти, не дадут ему уйти совсем и отдадут его под покровительство современного и будущего поколения людей, которые не утратили и не утратят способности распознавать в людях прошлого их величайших нравственных качеств и уважения к ним.
Владыку Фаддея (Успенского) считали святым, и эта репутация святости создавалась не только верующими-астраханцами: в кругах иерархических о нем отзывались точно так же.
Аскетический строй жизни, разумеется, сохранился у владыки и во времена служения его в Астрахани. Может быть, его духовные дарования здесь даже стали выше и глубже, если, рассуждая по-человечески, учесть, что, покинув Владимиро-Волынскую кафедру, он на протяжении почти пяти лет, с небольшим перерывом, был лишен свободы. Сознание ответственности от жизни, от людей, которым он служил своими монашескими идеалами, житейская скорбь, естественно, должны были углубить в нем чувство самоотрешенности и проявиться в высшей форме. Во всяком случае, астраханцы увидели в нем всю необычную красоту монашеского духа, духовного созерцания и богомыслия. Именно таким предстает владыка Фаддей (Успенский) в памяти тех, кто его знал и видел.
Я неоднократно испытывал непонятное состояние грусти от встречи с владыкой Фаддеем. Смирение, детская незлобивость души, застенчивая улыбка этого святого человека волновали меня, покоряли мое воображение и открывали в нем для моего внутреннего созерцания неисчерпаемые источники человеческих добродетелей. Но вот мы расставались с ним, и мне становилось грустно.
Мне представлялось, что монашеский строй жизни выработал у владыки Фаддея (Успенского) познание, что, помимо монашеского духа — созерцания и богомыслия — его внешняя миссия как епископа должна состоять в постоянной апостольской связи с народом, в назидании верующего сердца. Все остальное приложится. Именно такое, чисто духовное управление душами верующих, составляющих тело Церкви, импонировало внутреннему убеждению владыки. И не случайно говорил он часовые проповеди за каждым богослужением, вел беседы за акафистами, объяснял Священное Писание, предпринимал апостольские поездки по епархии.
И верующие люди, следовавшие за ним тысячами, видели в нем не только отрешенного от всего мирского, святого человека, но и своего духовного вождя — внешний притягательный центр…
Я был у владыки Фаддея в Твери в 1931 году, затем в январе 1933 года. В Твери, как и в Астрахани, владыка был окружен всеобщей любовью верующих. Зримо ощущал я эту любовь в несметной массе богомольцев за его богослужениями. И сам владыка отвечал народу любовью, единением с ним, каждодневным посещением храмов, постоянными проповедями и поучениями, самоотверженным служением Церкви.
Скорбью легло на мою душу известие о кончине владыки. Тем сильнее была эта скорбь, что владыка скончался в тяжелых условиях заключения. Верующие знают, что переселился этот подвижник веры в лучший мир. Но, говоря о смерти, я не встречал человека более живого, чем владыка Фаддей. Трудно представить, что его нет среди нас, среди верующих, окружавших его святой любовью. Он живой, потому что живет в памяти современников как пламенный провозвестник Христовой Истины, как апостол, как человек, не знавший других интересов, кроме интересов Церкви. В унижении, гонениях, узах, но в величии духа и несгибаемой воли стоит он на Божественной страже в нашем живом сознании и указывает путь в жизнь лучшую, вечную. Он животворил в людях христианский дух — в этом его память и бессмертие.
Из воспоминаний М. Смыслова
С восторгом и радостью прочитал я записки Аркадия Ильича о владыке Фаддее (Успенском). Образ этого необыкновенного человека, который был близок мне и моей семье, предстал передо мною во всем величии и красоте. Многое из того, что содержится в записках, мне неизвестно лично, и особенно та часть, в которой упоминается о ежедневных богослужениях и проповедях приснопамятного владыки. Не могу не вспомнить тысяч благоговейных богомольцев, неизменно присутствовавших на его богослужениях и огромной толпой сопровождавших его из церкви домой.
