— А ты можешь мне в этом помочь? Они любят увеселительные заведения, может, они заглядывали и к тебе.
Она задумчиво провела щеткой по волосам.
— Давно. Один раз. Это был молодой мальчик, максимум лет пятьдесят. Он вел себя настороженно, всего боялся… ну, ты знаешь, как это с ними бывает. Было бы глупо ожидать от создателя, который насильно обращает кого-то, ускоренного курса «как быть вампиром».
— И что же мальчик?
— Поискал жертву, но никто не отозвался. И он ушел ни с чем. Скорее всего, уехал из города. А теперь… теперь тут либо никого из них не осталось, либо они хорошо прячутся. И, скорее всего, последнее. Этот город создан для таких, как они.
Я сел на кровать, потом лег и замер, глядя в потолок. Мара примостилась рядом, свернулась клубочком и положила голову мне на грудь.
— Назови мне свое настоящее имя, — попросила она.
— Хочешь попробовать меня приворожить? Я могу притвориться, что у тебя получилось.
— А как же Лорена?
— Лорена — это особый разговор.
Она вздохнула и потянула на себя разноцветное лоскутное покрывало.
— Я немного подремлю, — заговорил я. — Но тебе я спать не советую.
— Это почему же? — удивилась Мара.
— Когда я сплю потому, что чувствую усталость, мне иногда снятся плохие сны. Если кто-то спит рядом с нами, то ему снится то же самое.
— Хорошо. Тогда я просто полежу с закрытыми глазами, а ты отдыхай. Я буду охранять твой сон.
(2)
Ирландские луга и озера прекраснее всего весной. Нигде в мире нет такого воздуха, даже возле океана, даже в горах, даже на далеких островах, куда не ступала нога человека. Сама природа прикасается к тебе, ты чувствуешь себя ее частью, продолжением. Полдень уже давно миновал, солнце продолжает свой путь к линии горизонта, стало прохладнее, но наша кровь слишком горяча, чтобы это чувствовать. Хотя, наверное, слишком холодна, чтобы обращать на это внимание. Мы с Даной спускаемся к озеру, прокладывая себе путь в высокой траве и обходя немногочисленные деревья. Я держу ее за руку, а она смотрит на солнце, прикрывая глаза ладонью.
— Для моих предков появление на солнце означало смерть, а я смотрю на него без страха, — говорит она мне. — Мне кажется, это прекрасно.
Я оглядываюсь.
— Похоже, мы тут не одни.
Дана прислушивается.
— Да, тут кто-то есть. Но далеко… рядом с озером. — Она неожиданно вырывает руку и бросается вперед, крича на ходу: — На перегонки!
Я знаю, что догнать ее у меня не получится, но все же пробегаю сто-двести метров, останавливаюсь и смотрю на удаляющуюся фигуру. Дана на секунду оборачивается, показывает мне язык, и вот уже фигура в длинном белом платье снова отдаляется от меня.
— Винсент, догоняй! — слышу я ее голос, но все мои шансы, если они и были, упущены.
Через пару минут Дана спускается к озеру и пропадает из виду. Я изучаю обстановку и после недолгих колебаний взбираюсь на ветвистое дерево. Отсюда можно хорошо разглядеть окрестности, в том числе, и озеро. На берегу сидит светловолосый молодой человек. Чуть поодаль пасется стадо овец, которое охраняют большие мохнатые собаки.
Дана, конечно же, видит молодого человека, но не торопится приближаться к нему. А он слишком сосредоточен на своих мыслях и не замечает, что теперь не один. Несколько минут она бродит по берегу в некотором отдалении от него, осторожно опускает ногу в воду и пробует температуру — холодная, почти ледяная, как и должно быть в такое время года — после чего сбрасывает платье и с разбегу прыгает в озеро.
Молодой человек, встрепенувшись, поднимает голову и испуганно осматривается. Собаки уже навострили уши, но, осознав, что опасности нет, успокаиваются. Пастух поднимается, не отрывая взгляда от спокойной глади озера — неужели ему показалось? Он ждет, а Дана не торопится показываться из-под воды — скорее всего, опустилась на самое дно и ищет там что-то интересное, что можно было бы привезти домой в качестве сувенира. Она может позволить себе не дышать под водой хоть несколько дней, но пастух, конечно же, этого не знает. Он идет по берегу и, наконец, находит ее платье: белый шелк запутался в ветвях колючего кустарника. Пастух поднимает платье, стараясь не касаться колючек, натыкается на одну из них, и на ладони появляется крошечная красная капля.
Дана тут же выныривает из-под воды и смотрит на молодого человека, но не подплывает к берегу. Он машет ей рукой, а она качает головой и снова ныряет, а через минуту показывается на другой стороне озера и выходит на берег. Она поворачивается к пастуху спиной и потягивается, а потом садится на траву, скрестив ноги, принимает выжидательную позу и манит его пальцем. Но тот, похоже, не собирается купаться в холодной воде.
Наконец, Дане эта игра надоедает. Она снова соскальзывает с берега в воду и, подплыв к пастуху, протягивает руку, требуя, чтобы он вернул ей платье. Но и эта просьба остается без внимания. Дана повторяет свой жест, на этот раз, более настойчиво, и, понимая, что платье ей не отдадут, выходит из воды, остановившись на расстоянии нескольких шагов от пастуха. Он смотрит на нее во все глаза, гадая, что же это за существо, сумевшее пробыть под водой так долго и плавающее так быстро. Длинные, почти до колен, волосы, с которых крохотными ручейками стекает вода, делают ее похожей на русалку.
Пастух делает шаг по направлению к ней, и Дана поднимает руку, предостерегая его, но он и на этот раз решает ослушаться. Когда между ними остается всего лишь несколько сантиметров, Дана бросается наутек, а молодой человек после секундного колебания пускается в погоню, забывая про стадо и собак. Она зовет меня мысленно, но я не отзываюсь — мне интересно, что будет дальше.
Дана, тело которой и без того является воплощением женской красоты, бежит как львица или пантера: ее движения исполнены изящества и природной силы. Сначала она двигается медленно, стараясь, чтобы пастух не потерял ее из виду, и водит его кругами, но в какой-то момент дыхание его сбивается, а силы заканчиваются, и тогда она использует свои способности для того, чтобы скрыться. Когда она приближается, я зову ее по имени, и она поднимает голову.
— Высоко же ты забрался, Винсент!
Я спускаюсь с дерева и смотрю на нее.
— Кажется, ты что-то потеряла?
— Наглый смертный мальчишка украл у меня платье.
Она падает на траву, раскидывает руки и смотрит на небо. Я ложусь рядом.
— И как же мы теперь вернемся? В городе нас не поймут.
Дана гладит меня по щеке, проводит пальцем по губам и улыбается.
— Мы переночуем тут. Я уже нашла, чем подкрепиться. — Она закрывает глаза и мысленно зовет пастуха: — Мы тут мальчик. Иди сюда.
— Я люблю тебя, — говорю я ей.
Вместо ответа она приподнимается и целует меня. Я беру в руки ее лицо, заправляю влажные волосы за уши, а потом опускаю ладони ниже, лаская плечи и спину. Дана поднимает голову, подставляя моим губам шею.
— И я люблю тебя, — произносит она тихо, почти шепотом. — И раздевайся уже. Или ты боишься замерзнуть?
Я прижимаю ее к себе и чувствую, как бьется ее сердце. Я могу почувствовать это на расстоянии сотен километров, но сейчас мне хочется прикоснуться к ней.
— Оно бьется так, будто я перепуганная смертная, — выдыхает Дана мне в ухо и смеется. — Ты — первый мужчина, рядом с которым оно бьется так часто… а ведь мое сердце обычно бьется медленнее твоего, правда?
Она не дает мне ответить — легко отталкивает и смотрит в какую-то точку за моей спиной, по-прежнему улыбаясь.
— А вот и мальчик. Подумать только, как быстро он нас нашел, Винсент! Если бы я его не позвала, он блуждал бы тут целую вечность!
Увидев нас, пастух останавливается, как вкопанный. Он до сих пор держит в руках платье Даны, так аккуратно, будто это самый дорогой в мире материал. Он переводит взгляд с меня на нее и обратно, пытаясь отдышаться. Дана снова ложится на траву и принимает довольно-таки развязную позу, при виде которой щеки нашего гостя заливаются краской. Теперь я вижу, что он действительно очень молод — ему не исполнилось даже двадцати, и в очертаниях его лица еще угадывались плавные детские линии.
— Тебе нужно попросить прощения, мальчик, — сообщает ему Дана. — Мы с моим мужчиной кое-чем занимались, а ты нам помешал. И, если уж на то пошло, это нехорошо — красть у женщины платье и подглядывать за ней, когда она купается.
Пастух качает головой, и я перевожу ему сказанное. Если до этого он был смущен, то теперь у него такой вид, будто он готов провалиться в Ад — только бы мы оставили его в покое. Наконец, он, не поднимая глаз, отвечает мне парой слов.
