– Стенфордский университет.
Так. Раскрылись прямым текстом, уверенные, что большинству он неизвестен как одно из важнейших подразделений Комитета. Сердце ответило мимолетным спазмом. Евгений кивком выразил удовлетворение и попытался улыбнуться. Получилось вымученно, он так и застыл с этой вымученной улыбкой, не зная, что сказать, чтобы выглядеть заинтересованным собеседником. И от напряжения, с которым давалось ему участие в этом разговоре, он почувствовал усталость и досаду на то, что позволил втравить себя в тяжелую внутреннюю работу, пустую и никчемную.
– Хорошо, я подумаю, – с нарочитым спокойствием кивнул Евгений. – Не торопите меня.
– Конечно, конечно! – в один голос воскликнули собеседники, – подумайте, взвесьте… Но время не всегда работает на нас, иногда и против, – с приятнейшей улыбкой снова напомнил журналист и многозначительно взглянул на сэра Бэкхема. Он быстро пробормотал несколько слов по-английски, означавших «Сказать? Не слишком ли?». Сэр Бэкхем сделал едва заметное движение головой, понятное мистеру «переводчику». Лицо его по-прежнему было непроницаемым, темные очки, скрывающие глаза, довершали впечатление.
– Человек смертен, и порой внезапно, – продолжал мистер Джеймс.
– Это что, угроза? – вскинулся Евгений. В нарастающей сумятице чувств он едва не выдал свое знание английского. Сердце билось уже где-то в горле. – Но с моей смертью вам препарата не видать…
– Вот именно! – нашелся сэр Бэкхем. – Этого мы и боимся, ваша гибель нам невыгодна. Я имел в виду непредсказуемость нашей жизни. Сколько в мире несчастных случаев, стихийных бедствий, транспортных катастроф… Особенно в вашей стране – ведь наверняка у вас есть и конкуренты, и завистники…
«И это знают», – обреченно подумал Евгений.
– Я просто хотел подчеркнуть, что не стоит надолго откладывать хорошие дела, – продолжал сэр Бэкхем. – О вашем решении вы дадите нам знать через мистера Джеймса, не так ли? Вот наши визитные карточки…
Евгений согласно кивнул и поспешил распрощаться.
Сильнейшее напряжение разрядилось опустошающей усталостью. Усилия словно выпотрошили его, он чувствовал себя так, будто по нему прошлись асфальтовым катком. Зная из книги Колемана о средствах и возможностях Комитета, Евгений стал впадать в тихую панику. А тут еще этот намек на жизненные случайности… Ясное дело, они не оставят его в покое, если он не согласится на их предложение. А он соглашаться не хотел. Больших денег у него никогда не было, но он к ним и не стремился. Воспитанный в равных условиях с большинством сограждан, Евгений был невзыскателен, не испытывал потребности в роскоши, в вилле на Лазурном берегу или собственной яхте. Его помыслы сосредоточились на науке, он хотел быть автором мирового открытия, и он им стал. А теперь важнейшее дело его жизни у него хотят отнять. Если он поставит иностранцам условие – обнародовать открытие и его авторов, они на это не пойдут, Евгений был уверен в этом. Они потому и стремятся завладеть открытием, чтобы не давать делу ход. «Прекращение всех научно-исследовательских работ кроме тех, которые Комитет считает полезными» – эта одна из многих задач Комитета прочно засела в его памяти. Интересно, думал Евгений, к какому типу они относят наше с Зотовым открытие? К полезным или тем, которые надо задавить на корню? Наверное все-таки к полезным – для себя. Они богаты, счастливы и хотят так жить всегда. Остальное человечество для них мусор. Для «бесполезных едоков» возможность справиться с болезнью и выжить должна быть закрыта. То, что сейчас величайшее достижение науки окружено молчанием, доказывает, что им уже занялись.
Мысли Евгения метались в поисках выхода. Всеобщая заинтересованность здесь, в России могла бы сейчас спасти дело. Субсидии под испытания, фармацевтическое производство, мертвая хватка государства, газетный шум вокруг открытия заставили бы иностранцев отвязаться. Но как всего этого добиться?
Евгений отправился в институт, решив посоветоваться не только с Зотовым, но и со своим директором, особенно расположенным к нему с тех пор, как они с Андреем вылечили его жену.
* * *
В приемной академика Бородина кипела жизнь. То и дело кто-то заглядывал, звонил, секретарша Инга, держа у каждого уха по телефонной трубке, объяснялась с входящими мимикой и жестами. На вопросительный взгляд Акиншина кивнула – «у себя» и, прижав трубку плечом, освободившейся рукой показала на дверь кабинета, выбросив три пальца – это означало, что там трое. Войдя, Евгений увидел там троих сослуживцев, директор сделал отстраняющий жест: «Подожди». Посетители вскоре вышли, и Евгения позвали. Академик встал из-за стола, выпрямился во весь свой гренадерский рост и протянул руку для пожатия.
– Я просил тебя подождать не потому, что не хотел, чтобы ты их слышал, а чтобы они слышали тебя. Ну давай, рассказывай. По лицу вижу, что расстроен.
Евгений Иванович Бородин, тезка Акиншина, был еще не стар, но уже налезал животом на не вмещавшее его чрево брюки, носил по этому случаю просторный пиджак, застегивая его на одну пуговицу, что действительно скрадывало полноту и оставляло впечатление просто крупной фигуры. Над упитанным лицом с курносым носом красовалась шапка волнистых каштановых, чуть тронутых сединой волос. Его можно было назвать даже интересным мужчиной, если бы не сильно выступающие надбровья, переходящие в узкий лоб, – таким в школьных учебниках изображают древнего человека. Он сам подшучивал над этой чертой своей внешности и, разговаривая с хорошо знакомыми людьми, порой передавал кому-нибудь привет «от питекантропа». Несмотря на узкий лоб, что обычно не ассоциируется с высоким интеллектом, он был очень умен, проницателен и, что ценили сослуживцы, добр и отзывчив к чужой беде. «Нормальный мужик», как его характеризовали подчиненные, еще и прекрасно рисовал – стены директорского кабинета и институтские коридоры были увешаны его картинами маслом.
Оба Евгения сели друг против друга, и Акиншин подробно, в лицах рассказал о своем визите в «Вестник Академии наук» и своих тревогах, связанных с интересом иностранцев к его открытию. Бородин молча слушал, полузакрыв глаза и занавесившись надбровьями. Поднял на Евгения проясневший взгляд:
– Не горюй. Публикации у тебя будут. В журнале «Общая биология» – тоже солидное издание. Я там член редколлегии. Поговорю с редакторами и других журналов – пусть публикаций будет несколько. Сделаешь варианты с небольшими изменениями – в зависимости от направленности издания…
– А статья Сухиничева…
– С Сухиничевым шпаги не скрещивай, его статью игнорируй, как будто её и не было. Гни свою линию. На тебя, конечно, оппоненты и тут набросятся – а как же! Монополисты, «цеховики» ревниво охраняют свои методики, написанные по ним брошюры, кандидатские, докторские, и если дать дорогу тебе, признать твой метод – значит всему, что делают они, место на свалке… Думаешь, почему Сухиничев так поспешил высказаться? Он же миллионер! А кто после твоего открытия к нему пойдет? Пойдут к тебе. Между прочим, уже после публикаций к тебе повалят толпы больных – держись тогда!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
