юбка – слишком короткая для тогдашней погоды, но идеальная для папы.
Патрисия подмигнула мне и расплылась в улыбке.
– Привет, Лу.
Я терпеть не могла, когда она так меня называла.
– Привет, Пат, – ответила я, натянув улыбку.
Патрисия поняла, что я не в настроении для дружеской беседы, и наклонилась к Сати:
– Привет, пупсичек, как поживает наш зайчик?
Она взъерошила темные волосы Сати, и он попытался ускользнуть от нее.
– Нет, не хочу Патришу!
Я ликовала.
Ужин прошел так же скучно, как и в предыдущие разы. Папа без конца наглаживал свою лысеющую голову. У него были красные щеки – то ли из-за вина, то ли потому, что Патрисия постоянно прикасалась к его руке. Они были похожи на двух подростков. Мерзость. Патрисия сияла, излучала счастье и болтала без остановки. Она напоминала мне электронные игрушки, которые дарят на Рождество: такие мерцающие штучки, которые постоянно издают какие-то звуки и радостно повторяют одну и ту же фразу. Обычно родители очень скоро достают из таких игрушек батарейки, чтобы хоть немного отдохнуть.
– Слушай, Лу, – спросила меня Патрисия, когда мы перешли к десерту, – вашу школу тоже закрыли?
Я уже достаточно набралась наглости и просто пожала плечами вместо ответа.
– Да, у них там произошла драка, – ответил папа.
– В мире творится что-то неслыханное.
– Ты о чем?
– Вы не видели эти кадры? По телевизору с самого обеда крутят.
– У нас нет телевизора, – сказала я с чересчур фальшивой улыбкой. – Папа говорит, что от него тупеют. И я с ним согласна.
Патрисия даже не заметила мою колкость.
– А что происходит? – спросил папа.
– Не хотела об этом говорить, но…
Патрисия не договорила. Она смотрела на меня. Я с трудом смогла проглотить джем.
Патрисия достала планшет и подключилась к одному из новостных каналов.
Папа наклонился к ней поближе.
Я сидела не двигаясь. Застыла на одном месте, а моя рука с ложкой повисла над тарелкой. Я уже видела эти кадры, я уже слышала эти крики.
Сати закрыл уши руками.
У папы округлились глаза от того, что он увидел на экране.
– Но это же монтаж, разве нет?
Патрисия покачала головой:
– Нет, смотри. Даже министр здравоохранения об этом говорила.
На экране журналисты протягивали микрофоны к суровой женщине в костюме. Она торопливо шла по колоннаде какого-то дворца.
– Госпожа министр, что вы думаете о том, что происходит в учебных заведениях?
Женщина закрылась рукой от камеры.
– Я не буду комментировать ситуацию.
– Это опасно, госпожа министр? А насколько заразно? Это какой-то вирус? Что-то вроде мутации?
– Я не буду комментировать ситуацию, – снова отрезала министр и скрылась за спинами телохранителей.
– Поговаривают о пандемии, – прошептала Патрисия, качая головой.
– О пандемии?
– Да, кажется, подобные вещи происходят во всем мире. Никто не знает ни причины, ни что это вообще такое. Возможно, вирус.
– Это… ужасно.
Я сжала кулаки.
Патрисия кивнула и добавила:
– Самое странное, что жертвами становятся только девочки-подростки. Парням нечего бояться: ученые провели исследования и уверены в полученных результатах. Это происходит только с девушками в период полового созревания.
На кухне повисла тишина.
Папа повернулся ко мне. Я четко видела в его глазах вопрос, который он сам себе задавал.
Патрисия взяла папу за руку.
Это вывело меня из себя. У меня было впечатление, что Патрисия, совершенно посторонняя женщина, кстати, только что выставила напоказ перед папой тайную часть моей жизни.
Я провела по столу рукой и смела все, что на нем было.
Пиалы с джемом вдребезги разлетелись по полу. Сати закричал, а я заорала еще громче.
* * *
Школа была закрыта еще несколько дней.
Я сидела дома, глядя в экран компьютера. Шерсть начала расти и ниже лопаток, но под свитером ничего не было заметно. Удалять волосы не было никакого смысла: через несколько часов они отрастали вновь. Это был самый настоящий кошмар, кошмар, который затронул весь мир.
После того как в Сеть хлынул поток фотографий девушек, покрытых волосами, правительство в конце концов признало, что началась пандемия, природа которой была совершенно неизвестна. Откуда она взялась и почему именно сейчас, не знал никто.
СМИ транслировали пустые пространные речи президента и министров. Думаю, они до конца не понимали, как стоит действовать в сложившейся ситуации.
– Сейчас мы находимся на этапе диагностики, – заявила наконец министр здравоохранения. – Проблема коснулась лишь нескольких девушек, ничего страшного не происходит. Мы призываем семьи сохранять спокойствие. К тому же мы тесно сотрудничаем с нашими зарубежными коллегами и специалистами Всемирной организации здравоохранения, чтобы еще лучше разобраться в проблеме.
– Вы подтверждаете, что эта болезнь опасна только для молодых девушек? – спросил журналист.
Министр кивнула.
– Да, юноши вне группы риска.
То тут, то там в мире кожа девушек покрывалась шерстью.
Политики, религиозные лидеры, врачи и эксперты по очереди появлялись в телестудиях. На экранах постоянно мелькали фотографии Алексии, Фатии, той девушки из Азии и десятков других жертв.
Наши тела стали предметом обсуждения.
В очередной раз.
Вопрос был в том, кто же мы такие. Мы сами этого не знали, но все вокруг делали вид, что им известна правда. Однозначного ответа не было ни у кого.
Некоторые принимали нашу сторону из корыстных побуждений. Для них Мутация была явным и очевидным подтверждением вреда парабенов, эндокринных разрушителей, ГМО, пестицидов, глифосата, излучения, радиоактивных веществ.
Другие же видели в нас монстров. Они во всеуслышание заявляли, что мы доказательство духовного падения целой цивилизации. Они считали, что наши тела – результат противоестественного смешения рас и полов.
Тогда я впервые увидела на экране лицо Оскара Савини. Весь в белом, темноволосый, молодой, привлекательный, харизматичный – этакий идеальный зять или руководитель какого-нибудь стартапа. Но он был пресс-секретарем Лиги Света. Мы для него были воплощением упадка, первой язвой на умирающем теле человечества, признаком неизбежной катастрофы, предвестием апокалипсиса. Когда журналистка спросила его, не преувеличивает ли он и есть ли у него доказательства, он ответил: «Правда всегда на стороне Бога».
Всех, кто принял ту или иную сторону, объединяло одно: они говорили за нас и принимали решения от нашего имени.
Ни одной из нас не позволили высказаться. Но как бы то ни было, я уверена, что ни одна из девушек не воспользовалась бы такой возможностью. Мы были настолько… настолько опустошены тем, что с нами происходило. Кто бы стал по собственной воле показывать по телевизору свое тело и шерсть?
Поэтому мы молчали.
Мы укрылись в темноте и тишине, там, где, как нам казалось, и есть наше место.
Мы молчали. Потребовалось совсем немного времени, чтобы это начали использовать против нас.
Нас больше не называли Камий, Манон, Ясмин, Алексия, Фатия, нет. Они украли наши имена и окрестили наc так, как считали нужным. Во всех речах, статьях, газетах и граффити, которые заполонили улицы городов, нас называли не иначе как «монстры», «животные», «твари».
Действительно, отняв у нас имена, они лишили нас всякого права называться людьми.
Конечно, случилось это не за один день, все происходило постепенно. Так же медленно с приходом тепла ломается на кусочки и трескается лед в водоемах. Невозможно
