Ты как будто говоришь, что готов обрушить на других свой хаос при первом же удобном случае. Допустим, так и случилось, вспыхнула ссора. Зачастую после ссоры мы чувствуем себя лучше, а вот наши близкие — нет. Возможно, мы затем разыгрываем примирение и прикидываемся добренькими: «Хватит, пора успокоиться…» Это ситуация перверсивного нарциссизма. Один инцидент не сделает из вас перверта, но важно обратить на него внимание и принять меры, чтобы больше таких эпизодов не было.
«Идеальный» нарциссический перверт извращен на структурном уровне. Он не испытывает ни страданий, ни угрызений совести. Он не болеет, но из-за него болеет его окружение. Если, например, вечером мы возвращаемся домой и докучаем родным из-за того, что нам плохо, то на следующий день, проснувшись, мы сразу же ощущаем стыд. Мы страдаем, ощущаем вину и, чтобы выйти из этого состояния, просим прощения. В этом случае мы ближе к неврозу, чем к перверсии. Нарциссический перверт не страдает, вместо него страдаем мы. Он весьма уязвим. Вообще-то страдать должен он, и очень сильно, однако благодаря системе проекций, в первую очередь проективной идентификации, он отделывается оправданиями: «Все из-за тебя…» Он виновен в ошибке или проблеме, но свой проступок сваливает на другого. Его выгода в таком случае (кроме бегства от страданий и своего сумасшествия) заключается в том, что ему не придется спрашивать с себя. Есть люди, которые часто используют эти механизмы, когда им плохо. Но когда они возвращаются в нормальное состояние, если отрицание не берет верх, им приходится признавать свою вину, и тогда они чувствуют страх отвержения из-за отыгрывания вовне и из-за последствий, которые возникнут, когда их призовут к ответу. Такие люди подвержены рецидивам, и тогда они снова принимаются использовать те же механизмы перверсии. Они испытывают серьезные страдания. Возможно, поработав над собой, они смогли бы решить свои проблемы. Не сразу, но с высокой долей вероятности.
Поль-Клод Ракамье говорит: «Нарциссические перверты приходят на консультации, когда они еще не закоренелые перверты». Психотерапевту с ними нужно быть очень внимательным, чтобы не уводить их еще дальше в их перверсии, поскольку, как мы уже знаем, эти механизмы очень сложно заметить в рассказах того, кто называет себя жертвой, и специалист должен быть бдительным и не снимать с пациента ответственность, а, наоборот, побуждать его задуматься над своими истинными мотивами.
Передача дефектов другому
Защитные механизмы, которыми пользуется нарциссический перверт (расщепление, отрицание и проективная идентификация), типичны также для параноидных расстройств. Дискриминация (расовая, социальная или половая) — яркий пример использования перверсивных механизмов, прежде всего расщепления объекта. Расщепление объекта, как мы уже выяснили, служит защите от страха перед диссоциацией «я» с проекцией части себя на часть объекта, назначенного плохим.
Например, последователи ку-клукс-клана делили объект «общество» на две части: на хороших белых и на плохих черных. По ночам они прятали лица за масками-колпаками и выходили на улицы «разбираться со сбродом». Днем они становились почтенными отцами семейств и, конечно, законопослушными гражданами. Они поочередно проецировали свою потаенную натуру ночью и благополучную днем. Так идеология — политическая, расовая, религиозная или сексистская — превращается в «фаллический протез», легитимируя сомнительное поведение.
Истоки расщепления
Фрейд первым выдвинул предположение, что младенец высвобождает основной заряд напряжения во время контакта с грудью матери. Когда у него возникает потребность (прежде всего голод или жажда), он тут же делается нетерпеливым (неудовлетворение его потребностей чревато быстрой смертью).
Мы уже говорили о том, что Мелани Кляйн называет испытываемый ребенком гнев ненавистью; это чувство сопровождается желанием уничтожения. В первые три месяца жизни ребенок связан лишь с ограниченным зрительным объектом[30] матери. Мелани Кляйн под этим ограниченным объектом понимает грудь. Ребенок проецирует свои влечения к жизни и ненависти на нее. Грудь воспринимается как все доброе или все злое. Добрая грудь — та, что дарит безопасность; злая — та, что докучает ребенку. Из-за неудовлетворения потребностей возникает и растет тревога. Ребенок чувствует постоянное присутствие злого объекта, который воспринимает как угрозу. Чтобы защититься и выразить свою тревогу, ребенок начинает галлюцинировать двумя объектами: один добрый — грудь, которая успокаивает, а другой злой — грудь, которая не дает покоя. Теперь он может проецировать любовь на один объект, а ненависть на другой без риска разрушить первый. Мелани Кляйн называет эту фазу параноидно-шизоидной. Это расщепление объекта. Оно позволит защититься от расщепления «я», чреватого страхом перед диссоциацией. Проецирование ненависти на один объект, а любви на другой спасает субъект от разделения надвое, которое приводит к диссоциации личности (добрый субъект, злой субъект), как при некоторых психозах, или от направления ненависти на самого себя.
Таким образом, в параноидно-шизоидный период развития ребенка мы наблюдаем зарождение двух защитных механизмов — расщепления объекта и проекции. Расщепление объекта позволяет перверту оградить себя от страха перед диссоциацией, вызванной расщеплением «я». Выбрав кого-то из множества, как при расизме, перверт может проецировать свою ненависть на часть объекта (общество), а любовь — на другую его часть (на тех, кто похож на него, тех, кто одного с ним пола, цвета кожи или социального положения).
Фаза депрессии
Ребенок продолжает развиваться и приближается к этапу различения. Теперь он понимает, что есть другой, что он не всегда откликается на его желания и что он отдельный. Этот другой, который из объекта постепенно превращается в субъект, позже позволит ребенку обнаружить, что он тоже субъект. До этого ему приходится интегрировать чувство двойственности, чтобы покончить с иллюзией существования двух объектов.
За параноидно-шизоидной фазой следует так называемый период депрессии. К четырем месяцам ребенок понимает, что существуют не два объекта, а один. И в этот момент он выходит из галлюцинаторного периода первых месяцев жизни. Теперь он видит мать как единое целое, которое он и любит, и ненавидит. Чтобы не допустить риска ее уничтожения или утраты, ребенок будет утаивать от нее свои агрессивные желания. Он станет обращать гнев на себя, чем заложит основу депрессии. Ребенок сможет преодолеть ее, только если в его восприятии мать будет доброй: добрый объект станет усваиваться долго и последовательно. Внутренний образ матери успокаивает ребенка, когда ее нет рядом. Если параноидно-шизоидная фаза окажется невыносимой (мы рассмотрим возможные причины в главе «У истоков перверсии»), возникнет риск того, что ребенок остановится в развитии на параноидно-шизоидной фазе. И во взрослом возрасте он будет предрасположен к расщеплению, проекции, идеализации и оскорблению другого — типичным защитным механизмам нарциссических первертов. Если ребенок не преодолеет депрессивный период, то вполне вероятно, что он сохранит механизмы расщепления и проекции своих эмоций, чтобы избегать депрессии.
