– Поверьте моему слову, это никак не повлияет на закладку санатория, – закончил он. – За дело взялся такой мастер, такая величина, что можно готовить аплодисменты. Хоть на вид юн.
– Кто же? – спросил Танин.
– Ванзаров!
Фёкл Антонович преподнес это слово так, будто распахнул занавес, за которым прятался торт необъятного размера или сам граф Лев Толстой, танцующий с саблями. Звучная фамилия не произвела на Танина должного впечатления.
– Я не слежу за криминальными хрониками, – пояснил он. – Действительно хороший специалист?
– Не то слово!
– Разве могут быть в нашей полиции хорошие специалисты? Это же не Скотленд-Ярд. Посмотреть на нашего пристава, так засомневаешься в умственных способностях…
– Ай, как нехорошо! – Фёкл Антонович не любил, когда журили его подчиненных. Уж какие ни есть, а его. – И пристав наш кое-что умеет, уверяю вас.
– Чем прославился этот ваш Ванзаров?
Фёкл Антонович был рад продемонстрировать глубокие познания. Из того, что попало в газеты, вот, пожалуйста: случай на конкурсе красоты, случай в мире бильярдистов, происшествия вокруг салона госпожи Живанши и даже серия таинственных самоубийств. Ну и прочее…
– Если половина из этого правда, вас можно поздравить, – сказал Танин. – Да, чуть не забыл, а кого убили?
– О, это так грустно. Инженера Жаркова с Оружейного. Знали его?
Танин как-то странно посмотрел, будто ему назвали дату смерти, сбивчиво попрощался и буквально сбежал. Такое поведение Фёкл Антонович простил – молодежь, что с нее взять.
Розыски не были долгими. Как видно, пристав отлично знал, где в этот час можно застать доктора. А проводить время в компании со звездой сыска ему было не интересно. Полицейская пролетка подъехала к зданию вокзала. Извозчики ждали следующий поезд, который должен появиться на горизонте не раньше чем через час. На платформе царило запустение. На втором этаже, в привокзальном кафе, земский врач у окна потягивал чай с лимоном, созерцая обширные огороды сестрорецких обывателей.
– Садитесь, пристав, выпейте чаю, – сказал он. – Сегодня заслужили. Бегаете, как скаковая лошадь. Нашли что-нибудь?
Недельский сухо поблагодарил и представил гостя. Асмус пожал крепкую, почти стальную ладонь и посмотрел на Ванзарова в упор, словно пытался что-то вспомнить.
– Ванзаров… – наконец сказал он. – Мне кажется, года два назад читал в «Ведомостях» некролог. Запомнилась звучная фамилия и слишком юный для служебного подвига возраст. Это ваш родственник?
– Не совсем.
– Простите за нескромность: брат?
– В каком-то смысле.
– Но не отец же!
– В этом вы совершенно правы.
– Не хотите тайну открыть?
– Хотел бы. Но не могу.
– Как знаете. Ну, тогда садитесь чай пить. И вы тоже, пристав. Не пугайте своей героической шашкой мирных пассажиров.
– Господин Ванзаров, позвольте удалиться, – сказал Недельский.
Ему разрешили, но попросили подождать в пролетке, а заодно охранять важнейшую улику, которой пристав с большим удовольствием запустил бы в ближайшего воробья. Грохот каблуков затих на лестнице.
– При вас наш орел тих и кроток, – сказал доктор. – Буквально терапевтический эффект произвели. Случайно, не врач по образованию?
– Классическая филология, – ответил Ванзаров. – Кандидатскую по Сократу начал, но не закончил.
– А что так? Интересная тема.
– Потянуло в полицию.
Асмус изучал новичка с профессиональным интересом.
– Как это в полицию может «потянуть»?
– Сначала за романтикой. Затем искал победу истины и логики. Ну, а на пятом году службы…
– Не скрывайте, я врач, мне все тайны доверяют.
– Ловить негодяев – это то, что я умею лучше всего.
– Удовольствие?
– Вроде охоты.
– Но как же победа добра над злом?
– Об этом не стоит беспокоиться. Никуда от нас не денется.
– Это почему же?
– Мы все время побеждаем зло, но оно все время выигрывает. Процесс долгий и утомительный. Но ничего не поделать.
Доктор похлопал кончиками пальцев.
– Вы очень интересный человек. Как приятно, что оказались в нашем захолустье. Надолго?
– В некотором смысле зависит от вас, – ответил Ванзаров. – Я занимаюсь убийством Жаркова. У меня нет возможности вызвать криминалиста из Петербурга. Вы должны его заменить.
– Родион Георгиевич, я бы с радостью, но поймите, мое дело – простуды, насморки, катар желудка, вывихи, занозы, истерики, нервы и прочая уездная чепуха. У меня и знаний специфических нет.
– Понимаю. Вы осматривали труп?
– К сожалению, не смог отказать, – ответил Асмус и отодвинул чашку.
– Примерное время смерти установили?
– Я и не пытался. Зачем? Ну, пролежал всю ночь. Точнее не знаю.
– Так, температур не замерили. А причину смерти установили?
– Какая может быть еще причина, если ему полживота разворотили?
– Удар штыком был смертельным?
– Понятия не имею.
– Ногти осматривали? Следы на запястьях. Следы удушения.
– Господин Ванзаров, я больше занимался городовым, у которого случилась истерика. Потом вливал успокоительное в предводителя. Фёкл Антонович вздумал посмотреть на труп. Едва чувств не лишился.
– Очень жаль, что тратили время на ерунду, – сказал Ванзаров.
– А что вас беспокоит?
– Меня не беспокоит. Меня интересует, зачем убивать штыком человека на пляже, а потом сажать его в шезлонг.
– Да уж, вопрос, нечего сказать. Спросите лучше у пристава.
– Что именно?
– Он что-то из кармана вытащил у убитого, дал прочесть предводителю, потом они таинственно перешептывались.
Ванзаров легонько поклонился.
– Премного обязан. А говорили, что ничего не заметили.
– Но ведь это полная чушь.
– Иногда чушь ведет к неожиданным результатам. Главное – уметь наблюдать.
– А вы умеете? – спросил Асмус.
– Отчасти.
– Что же можете сказать, например, обо мне?
Доктора прощупали быстрым и тщательным взглядом.
– Живете один, давно потеряли любимого человека, не любите тратить деньги, бросили курить месяц назад, носите старый халат малинового цвета, который недавно порвался, однажды сильно отравились, когда пользовали пациента, и хотите выглядеть моложе своих лет.
Асмус подмигнул.
– Признавайтесь: навели обо мне справки? Когда успели? Фёкл Антонович поделился?
– Еще два часа назад о вашем существовании я счастливо не догадывался, – ответил Ванзаров. – Все сведения получены от вас. Вы все время трогаете ногти. Это признак того, что отучили себя от привычки их грызть. Почему? Очевидно, как-то раз занесли в рот какую-то заразу. После чего взяли себя в руки. В прямом смысле. Далее. Вы часто щуритесь, значит, страдаете близорукостью. Но очки не носите. Почему? Чтобы не казаться барышням стариком. На усах у вас заметен рыжий налет. Но табаком не пахнет. Значит, бросили курить не так давно. Ну, а след на безымянном пальце сам за себя говорит.
Доктор смущенно крякнул.
– Допустим. Но халат?
– У вас из кармана торчит кусочек фиолетового шелка. Скорее всего – не галстук и не память о любимой. Значит, домашняя вещь. Что? Скорее всего, халат. Вы его порвали, но так привыкли к старой вещи, что хотели бы такой же. Отрезали кусочек, чтобы заказать у галантерейщика. Очень вас понимаю, сам такой. Продолжать?
– Вы меня исключительно развлекли! Жаль, что не спросил про палку, которую отдали приставу. Но этому можно помочь. Не согласитесь ли отужинать со мной сегодня вечером? В благодарность за доставленное удовольствие.
– Готов принять от вас иную благодарность, – сказал Ванзаров. – В земскую больницу сейчас доставят труп Жаркова. Осмотрите его тщательно, как только сможете, и расскажите все, что найдете. Договорились? Ну, а ужин никуда не денется. Как-нибудь.
Доктор обещал сделать все, что будет в его скромных силах. Простились они тепло.
А вот пристав не проявил дружелюбия. Сидя в пролетке, демонстративно изучал чистое небо. Важнейшая улика валялась у него в ногах. Ванзаров запрыгнул на диванчик, поднял палку и слегка прижал пристава к дверце.
– Что же это вы, Сергей Николаевич, секретики от меня прячете.
– Не понимаю, о чем вы.
– Записка, что нашли в кармане убитого. Сделали вид, что к делу не относится.
– Так и есть, не относится, – ответил пристав, отвернувшись. – Глупость, и только.
– Не заставляйте меня сидеть с протянутой рукой.
Пробурчав что-то туманное, Недельский достал измятый комочек. Ванзаров развернул его.
– Вы правы, к делу не относится, – сказал он. – Эта записка останется пока у меня. Не возражаете?
– Как вам будет угодно. Теперь куда изволите?
– К дому Жаркова. Куда же еще.
Стася Зайковский не желал выходить из дома. Утро, испорченное непрошеным визитом, растянулось до полудня. Он напился чаю, послонялся по комнатам, побродил по саду, сшибая сорняки и землянику, приказал еще раз поставить самовар и даже лениво поругался с сестрой, перезревшей девицей неопределенной внешности, за которой ему было жалко давать приданое, а задаром она никому была не нужна. Сестра расплакалась и ушла на пляж, заявив, что ноги ее в этом доме не будет, так что раньше ужина ее можно было не ждать. Он сел перед самоваром и вгляделся в свое отражение, надувшее его лицо медным шариком. Тоска овладела его душой. Стася не мог понять причины этой тоски. Ну ладно, Усольцев мерзавец, так ведь он точно знает, что надо делать. Отчего же так муторно на душе, словно завелись в ней дохлые клопы? Отчего не радует день, который можно провести, как и все прочие, в свое удовольствие? Нет этому ответа. Только смутное предчувствие чего-то дурного, скользкого, как раздавленная улитка, нет-нет да и кольнет сердце.
Стася вконец расстроился. Крикнул кухарке, что чая не желает, взял одеяло и пошел в сад, где под смородиновым кустом было заветное место. В саду было хорошо и прохладно. Он устроился поудобнее на мелких кочках, прикрыл глаза рукой и погрузился в дремоту. И уже начал проваливаться в небытие, как вдруг чья-то тень заслонила солнышко. Стася приоткрыл один глаз, и точно – над ним возвышался силуэт, черный в прямых лучах солнца. Незнакомец молча рассматривал Стасю, словно насекомое, которое раздавить ничего не стоило. Только ногу подними. Это был не Усольцев.
