«Присутствие этой зверюги, казалось, даже стало необходимым моей матери, хотя она ни за что на свете и не призналась бы, — писал Гарп. — В ее глазах пес олицетворял ненавистного Перси, врага номер один во плоти и крови. Все в нем — и запах псины, и вонь из глотки — подогревало ее ненависть. Думаю, ей приятно было видеть, как я вырос и окреп, а пес все больше и больше хирел».
Собаке исполнилось четырнадцать лет, когда Гарпу пришло время идти в первый класс. К этому времени и у Дженни заблестели в волосах первые нити благородного серебра. Она прослушала все до единого мало-мальски серьезные курсы и рассортировала их в порядке занимательности и практической ценности. Гарп уже учился, когда Дженни Филдз получила традиционный сувенир, который вручали учителям и сотрудникам, проработавшим в школе пятнадцать лет, — знаменитый столовый сервиз «Стиринг». Рисунок на больших плоских тарелках изображал строгие кирпичные здания школы, среди которых угадывалось и больничное крыло. Все это было щедро расписано в цветах Стиринга. В добрых старых кроваво-голубых тонах.
3. Кем он хотел стать
В 1781 году вдова и дети Эверета Стиринга основали школу его имени, «Академию Стиринга», как они ее назвали. Разрезая последнего в жизни гуся, Эверет сказал домашним: только одно в его городе плохо — нет школы, где бы его сыновья готовились к дальнейшему образованию. Это он, Стиринг, не удосужился построить ее. О дочерях он не упомянул. Он был корабелом, строил корабли в городке, жизнь которого была неразрывно связана с морем и зависела от реки, которой суждено было исчезнуть. Эверет знал, что река обречена. Он был умный, серьезный человек, не склонный к шумным подвижным играм, но после того рождественского обеда вдруг затеял с сыновьями и дочерьми игру в снежки. И к ночи скончался от апоплексического удара. Эверету Стирингу было семьдесят два, да и дети его давно миновали возраст снежковых баталий, но ведь он имел право называть город Стиринг своей вотчиной.
Город был наречен его именем после окончания Войны за независимость. Во время Войны по его инициативе в стратегических пунктах вдоль берега были установлены артиллерийские орудия для отражения англичан, которые, как ожидалось, подойдут к городу по реке со стороны Великого залива. Англичане так и не появились, а река, тоже называвшаяся Великой, стала носить имя Стиринга, как и городок, не имевший прежде никакого названия; в обиходе его именовали Лугом, так как вокруг простирались обширные низины и болота, засоленные и пресные. Городок находился всего в нескольких милях от Великого залива.
Жизнь многих семей Стиринга была испокон веков связана с постройкой кораблей или другим бизнесом, зависящим от судоходства по реке. Все время, пока городок звался Лугом, он служил внутренним портом для морских судов. Высказав в тот день желание построить для сыновей школу, Эверет Стиринг добавил к этому, что городу не долго оставаться портом. Река захлебывалась от ила.
Однажды в кругу семьи Стиринг сказал:
— Единственная река, названная в мою честь, и та оказалась заболоченной.
От Стиринга до океана тянулись сплошные болота; и если жителям города безразлично, останется ли он портом, и если фарватер реки не расчистить, очень скоро даже на лодке нельзя будет спуститься вниз по реке во время отлива. Он предвидел, что недалек день, когда приливная волна докатится до его дома.
В следующем столетии Стиринги, будучи людьми прозорливыми, поставили крест на строительстве кораблей и занялись текстильным производством. Построили ткацкую фабрику на порогах в том месте, где вода в реке была уже пресной. Ко времени Гражданской войны единственным предприятием города на реке Стиринг была ткацкая фабрика Стирингов. Семейство переключилось с кораблей на текстиль — и вполне своевременно.
Другая семья местных корабелов прозевала благоприятный момент. Последний построенный ими корабль застрял на полпути к морю в печально знаменитой излучине, которая называлась Слепая кишка. Он навечно увяз в иле и многие годы был хорошо виден с дороги. Во время прилива торчала из воды его верхняя часть, а в отлив он весь открывался на всеобщее обозрение. На нем любили играть дети, пока он не накренился и не задавил чью-то собаку. Фермер по имени Гилмор снял с него мачты и построил из них свинарник.
Когда Гарп учился в школе Стиринга, школьная команда гребцов могла плавать на восьмерке только при высокой воде, во время же отлива река от Стиринга до океана становилась сплошным грязным месивом.
Таким образом, благодаря удивительному «водяному» чутью Эверета Стиринга и была основана в 1781 году «Академия Стиринга» для мальчиков.
«Гены прозорливости Стиринга, — писал Гарп, — из поколения в поколение слабели, «водяное» чутье притуплялось». Гарп шутливо писал про Мидж Стиринг Перси, что именно на ней знаменитое «водяное» чутье Стирингов завершило крут земного существования. «Водяное» чутье Мидж так причудливо извратилось, что сперва погнало ее через океан на Гавайи, а потом бросило в объятия Толстого Персика, служившего тогда на флоте.
Мидж Стиринг Перси была последней в роду Стирингов. После нее осталась только «Академия», и старый Эверет, видимо, это предвидел. Но ведь многие семьи вообще ничего после себя не оставили. В годы учения Гарпа «Академия» продолжала хранить верность поставленной когда-то цели — «готовить юношей к дальнейшему образованию». Мать Гарпа относилась к этой цели совершенно серьезно, как и он сам; даже Эверет Стиринг остался бы ими доволен.
В школе Гарп умел выбирать учителей и предметы, от чего зачастую зависят успехи в учебе. Особой одаренностью он не отличался, но видел перед собой цель; вдобавок к этому школьные предметы были еще свежи в памяти Дженни, и она оказалась хорошим репетитором. Пусть Гарп и не обладал блестящими способностями, но он, как и мать, любил порядок и дисциплину. Ведь медицинской сестре положено иметь врожденное чувство порядка, а Гарп старался во всем подражать матери.
Если и были у Дженни пробелы в руководстве занятиями сына, то это был спорт; она даже не знала, какой вид спорта ему посоветовать. Ей не составило труда объяснить ему, что история Англии эпохи Тюдоров в изложении мистера Лангделла понравится ему куда меньше курса восточных цивилизаций, который читал мистер Меррил. Но она понятия не имела, какие радости и огорчения таят в себе футбол или регби и какие у той и другой игры преимущества и недостатки. Сын ее невысок, крепок, ловок, уравновешен и предпочитает одиночество. И ей казалось, что он сам знает, какой вид спорта предпочесть. Но он не знал.
Гребля, по его мнению, была спортом для дураков. Дружно налегая на весла вместе со всеми, ты уподобляешься рабу на галерах, бурлящих веслами ненавистную воду, тем более что вода в реке Стиринг вряд ли располагала к добрым чувствам. В нее сбрасывали отходы ткацкие фабрики, выливали свое зловонное содержимое канализационные трубы, так что после отлива заболоченные берега покрывала солоноватая грязь, похожая на застывшее свиное сало. Река, носившая имя Стиринга, была полна нечистот, но даже если бы вода в ней была прозрачная как слеза, Гарп все равно не стал бы заниматься греблей. И теннисом тоже. Учась в первом классе, Гарп в одном из своих ранних эссе писал: «Я не люблю игр с мячом. Мяч подчиняет себе естественные движения тела. Равно как и шайба в хоккее, и волан в бадминтоне. Коньки и лыжи мешают движению ног по земле. А когда человек берет в руку клюшку, ракетку или биту, чистота движения, сила и точность сводятся на нет». И хотя ему было тогда пятнадцать лет, в нем уже чувствовалась тяга к индивидуальному творчеству.
Для футбола он был слишком мал ростом, а, играя в регби, без мяча, как известно, не обойдешься, вот он и стал бегать на длинные дистанции по пересеченной местности. Кроссовки у него были вечно мокрые, и осенью он всегда простывал.
Хуже было с зимними видами спорта. Дженни очень расстраивалась, видя, как терзается сын. Она не понимала, почему он не может сделать такой в общем пустячный выбор, почему до сих пор не знает, какому виду физических упражнений отдать предпочтение. Ведь в сущности любой спорт — это прекрасный отдых. Но Гарп никогда не относился к физкультуре, как к отдыху. Впрочем, ни одно занятие не было для него отдыхом. По-видимому, он изначально был убежден, что все достигается ценой напряженных усилий. «Писатель никогда не читает для развлечения», — писал Гарп впоследствии, выражая свое кредо. Еще до того как он понял, что будет писателем, и даже до того как понял, кем ему хочется стать, он ничего не делал развлечения ради.
В тот день, когда надо было сделать окончательный выбор и записаться в секцию, Гарп лежал с очередной простудой, и Дженни в школу его не пустила.
— Все равно ты не знаешь, куда записаться, — сказала она.
