Он снова приподнялся в своем кресле, очевидно прощаясь с Доулишем.
Доулиш остался сидеть на месте.
— Вы нам очень поможете, сэр, если ответите сейчас на несколько вопросов… Это сбережет время позднее.
— А, хорошо, — ответил Тэвнотт не очень дружелюбно и опустился в кресло.
— Сегодня утром у вас были какие-либо посетители? — спросил Доулиш.
— Нет.
— Знаете ли вы всех, живущих в поместье, лично?
— Я знаю тех, кто арендует фермы… Но не тех, кто живет в квартирах или в этих модернизированных коттеджах.
— Можете ли вы поручиться за честность тех, кого знаете?
— Я могу поручиться только за то, что они платят арендную плату, — холодно ответил Тэвнотт.
— И, по-видимому, хорошо себя ведут.
— Меня не касается их личная жизнь, мистер Доулиш, только бы они не нанесли урона той собственности, которую арендуют, и не приставали ни к кому. Все они ведут себя хорошо. Так же, как те, что живут в квартирах. Я не восторгаюсь их внешностью или одеждой, но держатся они пристойно. Мой сын может рассказать вам о них больше. А теперь, мистер Доулиш…
— Я почти закончил, сэр, — прервал его Доулиш. — Знаете ли вы человека по фамилии Коллис?
Тэвнотт помедлил какое-то время, потом ответил:
— Я знаю Джеймса Колиса, партнера в фирме «Колис, Марсден и Смит» в Иннер-Темпле.
— Я знаю эту фирму, — сказал Доулиш. — Но меня интересует Коллис с двумя «л».
— Тогда я его не знаю.
— Знаете ли вы человека по имени Элберт Халл?
— Нет, не знаю, — без колебания ответил Тэвнотт.
— Спасибо. Зачем вы посылали свою племянницу в Бэнфорд… и почему полиция не должна была знать о вашем поручении? — спросил Доулиш, не меняя интонации, как бы продолжая фразу.
Сначала то, что он сказал, не дошло до сознания сэра Хьюго Тэвнотта. Когда же наконец он понял, о чем его спросили, резкая перемена его лица, самого его облика была поразительна: казалось, внезапно он стал одержим духом своего сына.
9
Ярость
Доулиш даже отодвинулся назад в кресле, как бы в страхе, что Тэвнотт бросится через стол. Губы старика напряглись и задрожали, ноздри раздулись, а суставы пальцев, вцепившихся в край стола, побелели, как фарфор.
— Кто вам это сказал? — требовательно спросил он резким звенящим голосом. — Кто вам это сказал? Если это Рут сказала, я ее научу разговаривать, я ее научу… — Он оборвал себя, все еще не отпуская край стола. — Кто вам это сказал?
Доулиш встал. Он возвышался, как башня, над сидящим стариком, который, казалось, стал еще меньше, как-то съежился, когда Доулиш приблизился к столу. Наклонившись над столом, так что его руки оперлись о стол прямо перед Тэвноттом, он произнес:
— С меня уже хватит Тэвноттов, хоть сумасшедших, хоть нормальных. Три человека были убиты за последние двенадцать часов на вашей территории или рядом с ней. Трое! Мне нужно ваше полное содействие. Если у меня его не будет, я получу ордер на обыск и перетряхну здесь все, пока не узнаю правду. А теперь отвечайте на вопросы немедленно. Зачем ваша племянница поехала в Бэнфорд? Почему полиция не должна была об этом знать?
Выражение лица Тэвнотта снова медленно изменилось, очень медленно. Ощущение зла исчезало. Почти обычным голосом он спросил:
— Что вы имеете в виду, говоря «нормальных или сумасшедших»?
— Я имел в виду, что вы сейчас выглядели как сумасшедший.
— Моя… моя жена больна!
— Меня не касается, что происходит с вашей женой. Что случилось вчера ночью?
Тэвнотт сел поглубже в кресло, и Доулиш увидел испарину, выступившую у него на лбу и лысине. Тэвнот потянулся к графину с водой, налил себе немного и выпил.
— Могу ли я ответить неофициально?
— Я никому не расскажу, если только это не имеет отношения к расследованию убийства! — согласился Доулиш.
— Это… это не может иметь никакого отношения. Мой… мой сын… — Тэвнотт глотнул. — Сегодня — тот день, когда я плачу жалованье работникам поместья. Я взял вчера из банка больше тысячи фунтов для выплаты жалованья. Мой сын… мой сын украл… позаимствовал их в течение ночи. Он употребил их для уплаты долгов… личных долгов. Рут поехала достать еще денег. Она поехала к моему другу, управляющему банком, который для нее открыл банк пораньше. Он знал, что надо всем заплатить, чтобы ни в коем случае не было скандала. Я… я не хотел сообщать об этом полиции, они могли… они могли бы считать себя обязанными возбудить против моего сына уголовное дело.
— И может быть, это было бы к лучшему, — пробурчал Доулиш.
— Мне… мне этого не вынести, — беспомощно пробормотал Тэвнотт. — Я никак не могу этого допустить.
— Он раньше делал подобные вещи?
— Он… да, делал.
— Зачем ему понадобилось столько денег?
— Уплатить долги. Я же говорю вам… карточные долги этого молодого дурака.
— И вы не можете прекратить его игру? — требовательно спросил Доулиш.
— Я пришел к выводу, что это невозможно, — беспомощно ответил Тэвнотт. — Сомневаюсь, что я могу это сделать. Но он мой сын, мистер Доулиш. В прошлом я делал… я делал все возможное, чтобы как-то его дисциплинировать, даже несмотря на серьезные личные переживания. И своими попытками я очень расстроил его мать. Это произошло много лет назад. И… и я несмогу вынести снова… видеть его опозоренным или… — его голос упал до шепота, — или быть опозоренным самому. У меня гордое имя с гордой историей. Я не хочу его замарать. — Теперь он съежился в своем кресле, напомнив Доулишу, как выглядел Биверидж, но здесь была слабость духа, а не тела. — Я слишком устал, чтобы заниматься этим. Пожалуйста… пожалуйста, попросите сюда мою племянницу. Нам надо заняться жалованьем.
— Я поищу ее, — пообещал Доулиш, наконец вставая.
Он вышел из комнаты, слишком громко закрыл за собой дверь, потом тихо приоткрыл ее и заглянул в комнату. Тэвнотт откинулся в большом кресле, поникнув головой, закрыв глаза, его поза и лицо выражали огромную усталость. Доулиш снова закрыл дверь, на этот раз беззвучно, и медленно повернулся. Его движения были по-кошачьи вкрадчивыми, что редко бывает у таких больших людей.
У другой двери стояла Рут и глядела на него с нескрываемым отвращением на лице.
— Мне было бы противно быть полицейским, — сказала она.
Доулиш сохранил невозмутимый вид.
— В ближайшем будущем вам это не грозит, — сухо заметил он. — Ваш дядя хочет вас немедленно видеть.
Она кивнула и прошла мимо него в дверь.
Когда она скрылась в большой комнате, Доулиш стал действовать со скоростью, невероятной для его обычно спокойных движений. Он быстро вышел из дома и, свернув налево, стал около одного из окон комнаты Тэвнотта. Он остановился сбоку от окна и заглянул в него.
Рут стояла с противоположной стороны стола и смотрела на дядю с несомненным участием и симпатией. Тот поднял левую руку, и она села в кресло, в котором перед этим сидел Доулиш, пододвинув его ближе к столу. Тэвнотт открыл ящик стола и вытащил пачку банкнотов и бумажные мешочки с монетами. Они занимались тем, чем и собирался заниматься старик.
Доулиш обернулся.
Примерно в двадцати футах от него стоял Дэвид Тэвнотт и глядел на него с такой ярковыраженной упорной злобой, что она казалась просто нереальной, как будто он позировал для картины «Ненависть».
— Где это вы научились издавать такой звук? — требовательно спросил Доулиш.
— Матерью клянусь, — ответил Дэвид, — если еще когда-нибудь вы коснетесь меня своими толстыми лапами, я вас убью. Понятно? Я вас убью.
Он повернулся на каблуках и пошел прочь.
Доулиш, наблюдая за ним, вдруг понял, что еще кто-то стоит с другой стороны окна за большим кустом рододендрона. В третий раз за несколько минут к нему приближались, а он не замечал. Он либо потерял свою способность к наблюдению, либо оглох.
Внезапно он вспомнил о ватных тампонах в ушах. Неудивительно, что люди могут спокойно к нему подкрадываться!
Он сдержал порыв вытащить их, и ему вдруг подумалось: каким же пронзительным, оглушающим был бы без них визг Дэвида? Гораздо, гораздо громче, чем ему это показалось. Он сделал вид, будто не замечает, что за ним наблюдают, сделал шаг вперед, искоса поглядел и узнал Сима.
Дэвид исчез за углом дома, направляясь к конюшням.
Сим выступил вперед.
— На вашем месте, сэр, я был бы поосторожнее с этим молодым негодяем, — произнес он. — Он всерьез говорил, что убьет вас.
Лицо полицейского из Скотленд-Ярда потемнело от отвращения и было серьезным. Уже то, что на него произвела впечатление эта угроза, было необычным. Какое-то время они постояли вместе около окна, любуясь богатой зеленью лужайки и великолепных деревьев и уголком беседки, из которой вышел Дэвид, чтобы тут же исчезнуть в ней.
— Да, — ответил наконец Доулиш. — Я буду присматривать за ним. Что-нибудь новенькое есть в рапортах?
