Совет убеждал меня изменить свое решение, но я поклялся, что никогда не подчинюсь такому неразумному требованию. Тогда парнассы заявили, что я вынудил их пойти на крайние меры и у них нет иного выхода, как наложить на меня черем, или запрет, то есть изгнать меня из общины.
Запрет накладывался на членов общины часто. В основном он длился день или неделю, но иногда был постоянным. Как, например, в моем случае. Вдобавок Паридо недвусмысленно дал понять тадеско, что, если они допустят меня в синагогу, им придется поплатиться за свою доброту. Всем маамадам всех общин по всему миру он разослал письма с подробным, в сгущенных красках, описанием моих преступлений. Я стал изгоем с клеймом Каина, и идти мне было некуда.
Они сделали из меня злодея. И мне не оставалось ничего другого, как стать им.
5
Мигель познакомился с Гертрудой приблизительно за год до того, как она предложила ему вместе заняться торговлей кофе. Они встретились в таверне «Флибот» на Вармусстрат, которая находилась так близко от биржи, что торговцы считали таверну ее продолжением и местом, где можно было заключать сделки после закрытия биржи. Заведение принадлежало голландцу, но посетителям-евреям подавали напитки, соответствующие их правилам питания. Мальчики из португальских евреев отвечали за то, чтобы посуда, предназначенная для евреев, держалась отдельно и мылась в соответствии с еврейским законом, а время от времени являлся раввин и инспектировал кухни. Он ходил по помещениям с видом генерала, заложив руки за спину, открывал дверцы шкафов и заглядывал в бутыли. Хозяин брал чуть ли не двойную плату за пиво и вино, но евреи коммерсанты с готовностью переплачивали ради возможности совершать сделки в голландской таверне с чистой совестью.
Мигель продолжал беседу с торговцем сахаром после закрытия биржи. Они заняли столик и были готовы говорить часами, потребляя при этом напитки с голландской энергичностью. Торговец сахаром был одним из добродушных голландских коммерсантов, видевших в евреях, с их странными обычаями и верой, восхитительную загадку. Влойенбург был полон таких людей, которые приходили, чтобы изучать древнееврейский язык или иудейскую теологию, отчасти потому, что это помогало им лучше понять их собственную религию, но также и потому, что голландцев странным образом влекли к себе иноземцы. Строгий запрет маамада вести споры с иноверцами на религиозные темы делал Мигеля только еще более неотразимым, и голландец заказывал кружку за кружкой с явным намерением сломить оборону Мигеля. В конце концов он оставил попытки, объявив, что ему пора домой, если он не хочет навлечь на свою голову гнев жены.
Разгоряченному пивом Мигелю не хотелось возвращаться в одинокий дом, и он остался за столом, чтобы выпить еще и неспешно выкурить трубку хорошего табака. Вокруг него оживленно разговаривали, он слушал вполуха в надежде случайно вызнать что-нибудь полезное для себя. Вдруг он услышал нечто, выведшее его из оцепенения.
— …конец "Индийскому цветку", — сказал кто-то с пылом, характерным только для изрядно выпившего голландца. — Вынесли трюм подчистую, осталась кучка матросов без капли соображения, перепуганных до усрачки.
Мигель обернулся. У него были акции "Индийского цветка", собственно, довольно много акций. Борясь с опьянением, он пытался вспомнить, сколько именно им было вложено. Пятьсот гульденов? Семьсот? Не так много, чтобы погубить человека в его тогдашнем положении, но вполне достаточно, чтобы считать потери ощутимыми, особенно если учитывать, что ожидаемая прибыль уже была инвестирована.
— Что вы сказали? — спросил Мигель. — "Индийский цветок"?
Тут он увидел говорящего, седого мужчину средних лет, с лицом бывалого матроса. Его приятели принадлежали к более грубому типу голландцев, завсегдатаев таверн в районе доков.
— "Индийский цветок" захвачен пиратами, — сказал Мигелю старший. — Во всяком случае я слышал, что это были пираты. Все они на службе у испанской короны, вот что я вам скажу.
— Как вы это узнали? — спросил Мигель.
Он переплел пальцы, которые плохо его слушались из-за избытка выпитого, но голова уже начала проясняться.
— У меня есть приятель на "Триумфе пальмы", — объяснил мужчина, — которая сегодня днем вошла в док. Он мне и рассказал.
Сегодня днем. Значит, никто еще не знает. Он мог бы еще избежать ущерба.
— У вас личный интерес к этому кораблю? — спросил один из компаньонов пожилого мужчины. Он был моложе других, и море оставило на его лице меньший след.
— А если это так?
Он не собирался нападать. Они оба испытывали друг друга.
— Возможно, я могу оказать вам услугу, — сказал видавший виды торговец. — Завтра слух разойдется, и эти ваши акции сгодятся, только чтобы задницу подтирать. Но сегодня за них можно еще что-то выручить.
— Чуть больше, чем стоит то, чем подтирают задницу, — пояснил его приятель.
— Что за них можно получить сегодня?
Махинаторов Мигель распознавал сразу, но махинации были в крови, текущей по венам этого города, и только глупец отказался бы слушать.
— Если продадите за пятьдесят процентов, я готов избавить вас от обузы.
Мигель не хотел терять половину своих вложений, но терять все он не хотел еще больше. И все же что-то его настораживало.
— Если корабль разграблен, зачем вам эти акции?
— Я их продам, разумеется. Завтра, когда откроется биржа, я сбуду их за семьдесят пять или восемьдесят процентов. До того как слух дойдет до биржи, я от них избавлюсь.
— Тогда почему я сам не могу это сделать? — спросил Мигель. — Выручить восемьдесят процентов гораздо лучше, чем пятьдесят.
— Можете, — сказал мужчина. — Но где гарантия, что слух не опередит вас? Кроме того, вас знают на бирже, и если вы будете продавать — это нанесет вред вашей репутации. Я веду свои дела в Гааге, поэтому моя репутация здесь не пострадает.
Мигель задумался. Он не мог не принимать во внимание и моральную сторону вопроса. Продать акции этому человеку все равно что намеренно продать незнакомцу то, что не имеет никакой ценности. Разве не говорят мудрецы, что человек, укравший у другого хотя бы самую малость, так же грешен, как убийца? С другой стороны, любые инвестиции связаны с риском. Когда Мигель покупал акции, он не знал, что корабль будет захвачен пиратами, но раз тот был захвачен, может быть, так было и суждено. Конечно, Господь знал о судьбе корабля, но Мигелю и в голову не приходило, что Господь, слава Тебе, его обманул. Какая разница, если кто-то знает наперед?
Маклер почувствовал нерешительность Мигеля:
— Делай как хочешь, еврей. Я пробуду здесь еще час-другой. Если хочешь провернуть сделку, лучше поспешить.
Прежде чем Мигель успел ответить, он услышал новый голос:
— Поспешить так, чтобы этот человек не успел узнать правду.
Женщина говорила, словно актриса со сцены. Она стояла руки в боки, выпятив вперед внушительную грудь, вызывающе глядя на мужчин.
В черном с желтым платье она походила на пчелу, причем очень симпатичную, хотя и была немного старше женщин, которые обычно нравились Мигелю. Мигель не мог решить, кто перед ним — девица легкого поведения или мегера.
— В чем заключается правда? — осторожно спросил Мигель, в котором крепло недоверие к этим махинаторам.
Против этих побитых жизнью мужчин выступила красивая женщина, уверенная в себе и решительная. Мигель тотчас решил, что она вызывает в нем гораздо больше доверия, чем этот моряк и его товарищи.
— В том, что корабль, о котором они говорят, цел и невредим, — сказала она. — И им это отлично известно.
Мужчины за столом переглянулись.
— Мы с вами встречались, мамаша? — спросил старший. — Вам следует хорошо подумать, прежде чем обвинять человека публично, наносить вред его деловой репутации и прочее. Иначе, — добавил он, взглянув на своих товарищей, — он, а также его друзья могут обидеться и отшлепать вашу круглую попку.
— Вы меня знаете. Я Гертруда Дамхёйс, а вы были тем добрым незнакомцем, рассказавшим мне о крушении "Милости ангела", корабля, акциями которого я владела. Вы были настолько добры, что купили у меня акции за полцены. А потом через несколько недель корабль пришел в порт — строго по плану и с полным грузом.
— Вы ошибаетесь, — сказал старший.
— Я не могу гарантировать, что все слухи, которые до меня доходят, правдивы, — одновременно с ним сказал маклер.
Поняв, что они себя выдали, компания одновременно поднялась из-за стола и бросилась к выходу.
— Бежать нам за ними или вызвать ночной патруль? — спросил Мигель.
Гертруда Дамхёйс покачала симпатичной головкой:
— Я точно не побегу, задрав юбки, в темноте за шайкой негодяев, которые собьют меня с ног одним ударом.
Мигель засмеялся, почувствовав внезапный прилив дружеских чувств и благодарности:
