— Я слышал о ваших потерях. Мне очень жаль, — ответил Мигель, говоря так быстро по-голландски, что сам себя едва понимал. — Я сам понес большие убытки, — поспешно добавил он, словно оправдываясь.
В конце концов, это он уговорил Иоахима вложить все его деньги в неудачные фьючерсы на сахар, надеясь, что, если он найдет достаточно инвесторов, ему удастся удержать высокие цены. Однако эти усилия были не более чем мешки с песком на пути наводнения, и цены все равно упали. Убытки Иоахима были несравнимо меньшими, чем у Мигеля, но и его состояние было меньше тоже, поэтому его крах наступил раньше.
— Какую чудесную одежду вы носите! — Иоахим окинул его взглядом с головы до ног и провел рукой по своему лицу. Щетина была такой неровной, словно он пытался бриться тупым лезвием. — Они оставили вам одежду, — сказал он. — Мою одежду забрали. Заставили продать ее им.
О ком он говорил? О кредиторах, ростовщиках? Мигеля похищали несколько раз и насильно удерживали в тавернах, пока он не соглашался заплатить долги. Ему приходилось переживать унижение, когда разгневанный торговец вином сбивал с него шляпу и та падала в грязь. Его запугивали и оскорбляли, он сталкивался с необузданной яростью. Но его не заставляли продавать свою одежду.
Трудно даже предположить, что может произойти с таким странным человеком как Иоахим. Он был сыном владельца рыбной лавки, разбогатевшего во время тюльпаномании тридцать лет тому назад. Он вырос с убеждением, что зарабатывать на жизнь трудом — удел глупцов и что вместо этого можно покупать и продавать. Но при этом единственное, что он знал о бирже, — это какие таверны находились по соседству, и в результате полностью зависел от маклеров в своих решениях. Что делать с деньгами, он понимал не многим лучше самого последнего пьянчужки и трясся над своими сбережениями, сердился, когда приходилось терять стювер то здесь, то там, и относился с подозрением к тому способу зарабатывать деньги, который сам избрал.
— Биржа похожа на погоду, — сказал ему как-то Мигель. — Можно увидеть признаки скорого дождя, но затем выглянет солнце.
— Да, но что с моими гульденами? — спрашивал его Иоахим, потеряв жалкие пятьсот гульденов в ост-индской сделке, когда все сложилось не совсем так, как предполагал Мигель.
Мигель делано засмеялся:
— Куда девается ветер после того, как он подул вам в лицо?
Он чуть не добавил, что человеку, который задает подобные вопросы, лучше всего забрать свои деньги с биржи и заняться обычной торговлей. Мигель считал, что Иоахим не подходит для этого нового типа коммерции, но, с другой стороны, у Мигеля было не так много клиентов, чтобы ими разбрасываться.
Теперь Иоахим стоял перед Мигелем, тяжело дыша, как собака, прямо ему в лицо. Впереди раскрылись ворота биржи, и маклеры устремились внутрь, некоторые от нетерпения расталкивали друг друга локтями, как озорные мальчишки.
Хотя все были заняты своими делами, Мигель волновался, что его могут увидеть с этим жалким человеком. Амстердамские власти запретили евреям выступать посредниками для неевреев, и, несмотря на то что маамад грозился наказывать за этот проступок отлучением от общины, это был второй, самый часто нарушаемый закон (первым был закон, запрещающий маклерам совершать сделки с целью получения выгоды и для себя, а не только для своих клиентов). Тем не менее человек в положении Мигеля должен был соблюдать особую осторожность, ибо мог быть обвинен в преступлении, которое другим сошло бы с рук. Разговор с Иоахимом надо было заканчивать.
— Мне жаль, что на вас обрушились все эти неприятности, но сейчас я не располагаю временем, чтобы поговорить об этом. — Мигель попробовал шагнуть назад.
Иоахим кивнул и сделал шаг вперед:
— У меня есть к вам деловое предложение. Я хочу попытаться компенсировать свои потери. Возможно, как вы говорите, в том, что случилось, не было злого умысла.
Мигель растерялся. "Не было злого умысла". Неужели этот человек осмелился обвинить Мигеля в обмане, в том, что убытки Мигеля на сахаре были уловкой, дабы заполучить у Иоахима его пятьсот гульденов? Дня не проходит, чтобы маклер не дал кому-нибудь неправильного совета, и те, кому он стремится служить, иногда разоряются. Люди, неспособные рисковать, не должны играть на бирже.
— Я хочу, чтобы вы вернули то, что мне причитается, — настаивал Иоахим.
И тут Мигель понял, кто посылал ему странные записки. Он понял, кому принадлежит этот неровный, нервный почерк.
— Это вы посылали мне эти записки.
— Я хочу, чтобы вы вернули мои деньги, — подтвердил Иоахим. — Я хочу, чтобы вы помогли мне их вернуть. И не меньше, чем вы мне должны.
Мигель больше слышать не мог о долгах. Он просчитался, и только. Они оба пострадали. На этом нужно поставить точку.
— О каких деловых отношениях можно говорить, когда вы посылаете подобные записки? Как я должен это понимать?
Иоахим молчал. Он смотрел на Мигеля, как собака — на человека, который ее ругает.
Мигель сделал еще одну попытку.
— Мы поговорим об этом, когда я буду свободен, — сказал он Иоахиму, нервно озираясь в страхе быть увиденным шпионами маамада.
— Я понимаю, что вы занятой человек, — развел руками Иоахим. — У меня, как вы видите, полно свободного времени.
Мигель бросил взгляд в сторону биржи. Каждая минута, проведенная здесь, могла означать потерянные деньги. А что, если человек, которому он мог бы сбыть свои фьючерсы на бренди по вполне приемлемой для него цене, сейчас покупал эти акции у кого-то другого?
— Однако я спешу, — сказал он Иоахиму. — Поговорим позже. — Он снова шагнул назад.
— Когда?!
Вопрос был задан с такой решимостью, что скорее походил на приказ. В нем была такая страстность, словно Иоахим крикнул: «Стоп». Лицо того изменилось тоже. Теперь он смотрел на Мигеля сурово, как мировой судья, объявляющий вердикт. В мясных рядах несколько человек остановились и посмотрели в их сторону. У Мигеля бешено заколотилось сердце.
Иоахим продолжал идти с ним рядом по направлению к площади Дам.
— Как вы собираетесь со мной связаться, если не знаете, где меня искать?
— Это правда, — согласился Мигель, глупо хихикнув. — Как непростительно беспечно с моей стороны. Поговорим в понедельник, после закрытия биржи, в таверне "Поющий карп".
Это была небольшая тихая таверна, в которую Мигель заходил, когда ему нужно было выпить и что-то обдумать.
— Хорошо-хорошо! — радостно закивал Иоахим. — Я позабочусь, чтобы все было сделано как надо. Можно все вернуть назад. А теперь пожмем руки как деловые люди.
Но Мигель не намеревался дотрагиваться до Иоахима ни за что на свете, поэтому он поспешил прочь, притворившись, будто не слышал. Нырнув в толпу у входа в биржу, Мигель отважился оглянуться и, не увидев Иоахима, решил передохнуть, прежде чем войти. Биржевые дельцы проходили мимо, устремляясь к воротам, некоторые приветствовали его. Мигель поправил шляпу, глубоко вдохнул и прошептал на древнееврейском молитву, возносимую при получении плохих новостей.
7
Не двигаться на бирже с места было ошибкой. Как только Мигель остановился, на него набросилась дюжина маклеров самого низкого пошиба, испытывая степень его платежеспособности.
— Сеньор Лиенсо! — кричал едва знакомый Мигелю человек в нескольких шагах от него. — Я хотел поговорить с вами о поставках меди из Дании.
Другой отталкивал первого:
— Уважаемый сеньор, вы единственный, кому я могу это сказать, но у меня есть сведения, что цены на корицу сильно изменятся в ближайшие несколько дней. Но пойдут ли они вверх или вниз? Хотите это узнать, пойдемте со мной.
Молодой маклер в португальской одежде, которому на вид было не больше двадцати, пытался вытащить его из толпы:
— Я хочу вам рассказать, насколько вырос рынок сиропа за последние три месяца.
После тягостной встречи с Иоахимом у Мигеля не было настроения общаться с этими мусорщиками. Среди них были представители всех народов, их сплачивала нужда, которая не требовала единого языка или происхождения, достаточно было желания выжить, готовности перепрыгивать с одного обрыва над пропастью на другой. Мигель пытался пробиться сквозь толпу, чтобы двинуться дальше, когда увидел, что к нему идет его брат в сопровождении парнасса Соломона Паридо. Ему было крайне неприятно, что Даниель и Паридо видят его в столь недостойной компании, но теперь, когда его уже увидели, скрываться было поздно. Все зависит от того, как себя держать.
— Господа, господа, — обратился он к окружающим его неудачникам, — боюсь, вы приняли меня не за того человека, который мог бы вести с вами дела. Всего вам доброго.
Он пошел прочь, чуть не натолкнувшись на брата, который теперь находился всего в нескольких футах от него.
