— Эрнест, — заговорил Браден, — это Джо Лукас. В Госдепе решили, что Джо может оказаться полезен в твоей «Преступной лавочке».
— Рад познакомиться с вами, Джо, — сказал писатель. Он пожал мне руку с силой, но не стараясь расплющить пальцы.
Его глаза сияли, он искренне улыбался, но на короткое мгновение в его взгляде мелькнуло беспокойство — вероятно, он пытался понять, что на самом деле может сулить мое присутствие.
Браден жестом предложил нам садиться.
Я быстро оценил физические данные Хемингуэя. Это был крупный человек, ростом чуть больше шести футов и весом около ста девяносто пяти фунтов, и эта масса в основном располагалась в верхней части его тела. Мы трое были в костюмах, а Хемингуэй носил грязноватые холщовые штаны, старые мокасины и легкую хлопчатобумажную рубашку, которую местные жители называют «гайаберра» — «рубаха навыпуск».
У Хемингуэя были массивные квадратные плечи, которые делали его еще крупнее, и длинные мускулистые руки. Я заметил, что левая рука писателя чуть вывернута в локте, и его пересекает неровный шрам. У Хемингуэя были выпуклая грудь и намечающееся брюшко, но из-за мешковатой рубахи его бедра казались очень узкими; он словно целиком состоял из мощного торса.
Как только он уселся и посмотрел на меня, я увидел, что у него прямые темные волосы — коричневые, почти черные, — а в густых, аккуратно подстриженных усах нет ни одного седого волоска. У него были карие глаза и яркий румянец — хотя он и загорел от долгого пребывания под карибским солнцем, на его лице проступала краска возбуждения, а от уголков глаз разбегались крохотные светлые морщинки. Улыбаясь, он показывал белые зубы, а на обеих щеках появлялись ямочки.
У него была массивная нижняя челюсть, но еще не заплывшая жиром, как это бывает в зрелом возрасте. У меня создалось впечатление, что при желании он способен вскружить голову любой женщине.
Как всегда, я невольно попытался представить, кто из нас взял бы верх в боксерском поединке. Хемингуэй перемещался по комнате, двигаясь, как заправский боец, и, даже замирая в неподвижности, сохранял напряженную позу. Разговаривая, он чуть покачивал головой из стороны в сторону, и это движение продолжалось и тогда, когда он слушал, тем самым создавая у собеседника впечатление подчеркнутого внимания к его словам. Когда они с Браденом обменивались любезностями, я отметил, что, невзирая на долгие годы пребывания за границей и в Канаде, Хемингуэй сохранил акцент, типичный для жителей Среднего запада. В его речи слышался чуть заметный дефект — вместо "л" и "р" он произносил "в".
Хемингуэй был более высок, массивен и мускулист, чем я, однако небольшой животик под рубахой свидетельствовал о том, что он находится не в лучшей спортивной форме. Поврежденная левая рука — вероятно, это была старая рана, поскольку он не пытался беречь руку или устраивать ее поудобнее — вряд ли была способна нанести сильный прямой удар, и это давало сопернику возможность уклоняться, смещаясь влево.
Я вспомнил, что в свое время Хемингуэя не взяли в армию из-за плохого зрения. Несмотря на длинные руки, он, вероятно, предпочитал действовать в ближнем бою, входить с противником в клинч и наносить короткие мощные удары, пока хватает дыхания. В схватке с Хемингуэем следовало постоянно заставлять его двигаться, а самому держаться слева, перемещаясь из стороны в сторону, чтобы ни на мгновение не оказаться для него неподвижной целью, а потом, измотав его, сократить дистанцию и нанести серию ударов по животу и ребрам...
Я заставил себя отвлечься от мыслей о боксе. Боб Джойс и Эллис Бриггз смеялись над замечанием Хемингуэя, который шутливо упрекнул Брадена в том, что сотрудники посольства постоянно проигрывают пари на матчах хай-алай. Я улыбнулся. Хемингуэй излучал веселье и жизнерадостность. Его присутствие ощущалось буквально физически — этого не могли передать никакие досье и фотографии. Он был одним из тех редких людей, которые становятся центром внимания в любой компании.
— Ну хорошо, Эрнест, — произнес посол, как только утих смех. — Теперь поговорим о твоей «Преступной лавочке».
— Я изменил название, — сказал Хемингуэй.
— Прошу прощения?..
Писатель просиял.
— Я решил назвать свое предприятие «Хитрым делом».
«Преступная лавочка» звучит глуповато.
Браден улыбнулся и бросил взгляд на бумаги, лежавшие на его столе.
— Очень хорошо, пусть будет «Хитрое дело». — Он посмотрел на Бриггза и Джойса. — Эллис и Боб ознакомили меня с твоими первоначальными предложениями, но, может быть, ты объяснишь все подробнее?
— С удовольствием. — Хемингуэй встал и заговорил, двигаясь легким шагом и покачивая головой. Чтобы подчеркнуть свои слова, он делал короткие скупые жесты мощными грубоватыми ладонями. — Господин посол, Куба находится в девяноста милях от берегов США, и здесь быстро увеличивается число людей, сочувствующих нацистам. Паспортного контроля на острове практически не существует. У ФБР здесь есть свои люди, но их слишком мало, им не поставлены конкретные задачи, и они выделяются из толпы, словно уличные торговцы во время карнавального шествия. Мы с Бобом рассчитали, что только в Гаване живут более трех тысяч сторонников фашизма, и многие из них имеют возможность помогать немецким агентам проникать на остров и скрываться здесь.
Хемингуэй мягкой поступью приблизился ко мне на расстояние шага и повернул обратно. Руки и голова писателя находились в непрерывном движении, но не до такой степени, чтобы отвлекать внимание от его слов. Он не спускал темных глаз с посла.
— Черт возьми, Спруилл, большинство испаноязычных общин острова откровенно настроены против Штатов. Их убогие газетенки ликуют всякий раз, когда войска Оси добиваются успеха. Ты уже прочел сегодняшние выпуски центральной прессы Кубы?
— "Diario de la Marina"? — отозвался Браден. — Просмотрел мельком. Ее отношение к Америке никак не назовешь уж очень дружелюбным.
— Ее редактор, он же и владелец, плясал бы от радости на улицах, если бы немцы захватили Нью-Йорк, — сказал Хемингуэй. Он вытянул вперед мозолистую ладонь. — Я знаю, что на это можно было бы не обращать внимания, если бы в Карибском бассейне не шныряли стаи немецких субмарин.
Но ситуация именно такова. Танкеры союзников тонут едва ли не каждый день. Черт возьми, в море уже нельзя забросить крючок на марлина, не попав при этом в рубку подводной лодки! — Хемингуэй улыбнулся.
Посол потер пальцами щеки.
— И что же твоя «Преступная лавочка»... или «Хитрое дело»... называй, как хочешь... намерено противопоставить подлодкам, Эрнест?
Хемингуэй пожал плечами.
— Я не склонен преувеличивать свои возможности, Спруилл, но у меня есть яхта «Пилар», тридцативосьмифутовая красотка с дизельной тягой. Я приобрел ее в тридцать четвертом. Два двигателя, основной и вспомогательный. Если у нас появится информация о немецких субмаринах, я мог бы выходить в море и проверять ее. У меня отличный экипаж.
— Эрнест, — вмешался Боб Джойс. — Расскажи послу о разведывательной сети, которую ты организовал в Испании.
Хемингуэй вновь пожал плечами, как бы из скромности.
Я знал из досье, что, когда Хемингуэй говорит о подобных вещах, ни о какой скромности не может быть и речи.
— Ничего особенного, Спруилл. В тридцать седьмом я был в Мадриде и помог наладить работу частной разведывательной организации. Около двадцати агентов, действовавших на постоянной основе, и примерно вдвое больше людей, поставлявших информацию от случая к случаю. Нам удалось добыть кое-какие полезные сведения. Да, все это были любители, но если бы нас разоблачили, немедленно расстреляли бы.
Я заметил, что при этих словах голос Хемингуэя стал более пронзительным и отрывистым. Возможно, так случалось всякий раз, когда он лгал.
Браден слушал, кивая.
— С кем ты намерен работать на Кубе, Эрнест? Эллис говорил о каком-то священнике.
Хемингуэй вновь просиял.
— Дон Андрее Унтзайн. Мой добрый друг. Когда-нибудь он станет епископом. Он служил в испанской правительственной армии пулеметчиком. Дону Андресу нет никакой разницы, пристрелить ли нациста или отпустить ему грехи. Пожалуй, при случае он сделает и то и другое.
Я старался ничем не выразить своих чувств, хотя в это мгновение Хемингуэй стоял ко мне спиной. Выдавать имена своих агентов в разговоре с посторонними, даже если тебя об этом не просят — верх глупости и непрофессионализма.
Посол Браден, казалось, был одновременно изумлен и доволен.
— Кто еще?
Хемингуэй широко развел руками.
— У меня на Кубе десятки надежных людей, Спруилл.
Сотни. Официанты, шлюхи, газетчики, игроки хай-алай, рыбаки, которые еженедельно встречаются с немецкими подлодками, испанские аристократы, которые были бы счастливы разогнать свору мерзавцев, вынудивших их эмигрировать... все они будут рады принять участие в игре и дать отпор нацистским крысам, которые хлынули на берег, словно устричная икра.
