– К сожалению, – вздохнул Трентон.
– Что ж, – бодро заявил Альварес, – Это тоже поможет вас вычислить. Расскажите теперь, какой формы ваш модуль?
– Он довольно бесформенный, – пожаловался Гаррис. – Когда мы заходили сюда по коридору, он напоминал шаровидное тело с коническим навершием. Ну, так казалось изнутри. Но теперь появились как минимум две прямые ровные грани. В общем, мы в какой-то не то призме, не то пирамиде.
– Отлично! – выразил оптимизм Альварес. – Будем искать.
– Мы тоже! – присоединился к их диалогу в эфире весьма не по доброму знакомый голос.
Домби? Ему всё ещё что-то нужно? Ах, ну да: принудительной дезинфекции от щедрот Альянса избежали два тела.
2
Гуттиэрес обратился к Домби на «вы». Должно быть, не потому, что забыл его хамство, не говоря уже об учинённой на станции масштабной зверской расправе. Просто вести диалог на этой официальной тональности имперскому флотскому офицеру намного привычней и проще, чем на площадном языке личных выпадов. О, фамильярность от Гуттиэреса надобно ещё заслужить!
– Вы смешны, майор, – сказал коммодор. – Всё ещё отслеживаете уничтоженную вами смену по модулям станции, которой больше нет?
– Я майор Альянса, – горделиво сообщил Домби. – Мы в Альянсе всегда на совесть выполняем приказы.
– Ещё бы, – коммодор подтвердил с отчётливым презрением, – ваша совесть работает, как часы – но по той лишь причине, что за малейший её сбой начальники вас раздавят, как тараканов.
– А ваши начальники вас всегда предадут, – огрызнулся Домби. – Предадут кому – а? Да нашим начальникам, разумеется. А уж те – да, словно тараканов, это подмечено верно.
Коммодор сразу не нашёлся с ответом. Надо же, тупой предводитель горилл сумел его подловить. Правда, на чём – на том, чем его Галактический Альянс подловил всю империю, и далеко не одну эту.
Домби мигом почувствовал пропущенный удар, голос его зазвенел провинциальным злорадством колониальных планет, но долго праздновать ему не пришлось. Коммодор сменил тему, отодвинув всякое начальство – жестокое, подлое – в далёкое будущее, несбыточное для многих.
– Вы себя чувствуете победителем? – спросил он для начала. – Героем, который справился с тайной миссией?
– Да, конечно.
– Странно, что человека вашего склада так сильно волнует посмертная слава.
Ну что, отыгрался коммодор? По Родригесу, так очень даже. Но майор поражения не признал:
– С чего это вы заговорили про посмертную?
– Вы перевели систему «Карантин» в автономный режим, – пояснил Гуттиэрес, – в котором существование человека не поддерживается. Более того, вы сами взорвали Жилой модуль. Интересно, думали ли вы тогда, где вам и вашим людям придётся жить?
– Как где? В своих собственных каютах на крейсере «Антарес»! – отчеканил майор Домби с такой уверенностью, словно всё это время и в мыслях не допускал, что из упомянутых кают его подразделение выселили.
– И как же вы надеетесь туда вернуться?
– Разумеется, вы нас впустите.
– Нет.
– Тогда впустит кто-то из ваших людей, – Домби снова принялся раскручивать угрожающий тон. Однако…
Однако перехода на «ты» бесцеремонный майор больше не допускал. Что это значит, спросил себя Родригес, не опасается ли чего смельчак-эпидемиолог? Вывод напрашивался сам: Домби избегает Гуттиэреса дополнительно злить. Знает под собой нетвёрдую почву!
Но вслух майор излучал всё такую же безоговорочную самоуверенность:
– Знаете, почему вы нас впустите? Потому что таковы условия миссии.
– В нашей миссии подобного пункта не было, – холодно возразил Гуттиэрес. – Как, впрочем, и массового убийства людей на станции.
– В официальной части миссии, – поправил его майор, – да, там действительно такого не было. Но в этой части такого рода заданий никогда и не пишут. Зато в неофициальной части – вот там уже другое дело. И знаете, – Домби заговорил демонстративно «заговорщически», – я начинаю думать, что координатор Муньес от вас эту секретную часть скрыл. Если же это так, объяснение может быть только одно: он вам не доверяет. Вам, коммодор, и вашему крейсеру. Не доверяет. Заранее.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
И снова майор попробовал потоптаться по предположительно болезненной для коммодора теме, но на сей раз не тут-то было. Кажется, на доверие координатора Муньеса Гуттиэрес чихал ничуть не менее смачно, чем бортовой врач Гонсалес. Ещё бы: самому координатору Муньесу нельзя доверять – в этом-то и проблема. А станет ли тот, лишённый доверия, кому-то доверять сам – да какая кому с того разница?
Правда, напакостить Муньес может, сомневаться не приходится. Он явно из тех, о ком Домби сказал «продадут нашим». Или майор тогда сказал: «предадут»? Да и в том разница несущественна.
– …в общем, даже если вы думаете сейчас иначе, вам придётся впустить десант обратно на пассажирские места, ведь иначе вы будете объявлены военными преступниками и судимы по законам Альянса. Муньес первый об этом позаботится.
– Нет, – вскричал коммодор, – Муньес не таков! Он всем нам доверяет, как самому себе! – и что характерно, голос-то звучал серьёзно, а вот кают-компанию Гуттиэрес обводил плутоватым взглядом.
Он играет, понял Родригес. Он не верит в то, о чём говорит, но старается, чтобы сказанное на него сыграло. Ну и на «Антарес» заодно.
– И если к официальному документу Муньес ничего не приложил, то это может свидетельствовать лишь о том, что ни о каких планах относительно массового убийства станционной смены… – а сейчас Гуттиэрес говорил по-возможности скучно. Бдительность усыплял?
Да, перед главным тезисом, высказанным с полной безмятежностью.
– Я буду исходить из той идеи, что ваше подразделение, майор, опорочило светлый образ Альянса своим кровавым самоуправством.
– Что?
– Поэтому вы останетесь на станции – насколько хватит ресурса ваших гермокостюмов. То есть, недельку наверняка проживёте. При идеальном везении – месяц.
3
Зачем Гуттиэресу, высокопоставленному имперскому офицеру, снова и снова объясняться с недалёким предводителем зверюг Альянса – и как бы лишь потому, что тот с некоторого момента настойчиво инициирует переговоры? Родригес бы на месте коммодора уж точно проявил имперское высокомерие и отказался что-либо отвечать: пусть мразь бесится.
Нет сомнения, и у Гуттиэреса высокомерие было не в дефиците. Значит, имелись какие-то особые мотивы, вынуждающие его смирять. Какие? Коммодор их не прояснял, но напрашивалось предположение, что ему очень важно выиграть время, чтобы спасти тех двоих, которые сохранились от смены после «дезинфекции». Просто по-человечески? Наверное, не только.
Ради хоть какого-то выигрыша? Всё-таки крейсеру, чтобы их спасти, и так уже пришлось задержаться в гиблом закарантиненном месте. Да, отчасти, но это уже следствие.
Ага, вот… Гуттиэреса, вспомнил Родригес, не на шутку зацепила тема предательства – там, на родине. Можно подумать, что он всерьёз опасается военного трибунала. С какой стати, если коммодор точно следовал букве имперского устава?
Ах да, с такой стати, что на судей надавят, и те постараются вынести решение, выгодное Альянсу. Чтобы хоть отчасти обезопасить себя и экипаж, Гуттиэресу важны свидетели кровавого злодеяния горилл. Если показания Трентона и Гарриса прозвучат достаточно громко и разнесутся далеко, Альянсу будет проще отказаться от верного служаки Домби, чем топить Гуттиэреса. Видимо, так. Понимает ли это Домби? Не исключено.
Но вот и новый разговор в продолжение старого.
– Нет уж, – упрямо говорил майор, идеально изображая беспечность, – никакого самоуправства не было. Все мои действия напрямую вытекают из воли и интересов Альянса, ни в каком пункте не перешли положенной им черты.
– Это ваше мнение, Домби. Оно не подкреплено ресурсами.
– Это правда. Как и то, что ваши действия по недопущению десанта на судно будут однозначно расценены как преступные.
