Прошло десять месяцев, и мамы не стало. Все это время она пыталась скрыть от детей, что у неё рак, причем совершенно запущенный. Метастазы вгрызались в её органы, и она испытывала мучительную боль. Но держалась до последнего, лишь бы дети ничего не заподозрили.
Ей казалось, что детям будет легче перенести потерю матери, если они перестанут её любить. Так и случилось. К тому времени, как она умерла, детям казалось, что они уже давно потеряли мать.
До самого дня похорон Джорджина не ходила в школу, оставаясь дома. Почти все это время она проводила в комнате матери за трюмо. Перепробовала все духи, игралась с косметикой, примеряла на себя драгоценности. Здесь она чувствовала себя ближе к маме, к прежней маме. Повсюду она ощущала родной запах. И ещё там висела фотография, сделанная в день, когда мама с папой обручились. Мама на ней выглядела самой прекрасной женщиной на свете. И Джорджина мечтала, что когда-нибудь станет такой же.
На похороны детей не пустили, отправив на это время к тетке. Когда же они вернулись домой, о покойнице там уже ничто не напоминало: фотографии, одежда, предметы личного обихода - все исчезло.
Несколько месяцев спустя, когда Джорджина проснулась среди ночи, вся в слезах, на кровать к ней подсел отец.
- Я уже совсем забыла, как разговаривала мама, - пожаловалась она. - Я забыла её запах, не помню даже, как она выглядела.
На следующее утро, проснувшись, Джорджина нашла на своей тумбочке ту самую мамину фотографию, которую больше всех любила, и наполовину использованный флакончик духов. Отец ни словом об этом не обмолвился.
Чувство вины не покидало Джорджину и её брата ещё долгие годы. Почему умерла именно моя мама? Почему не бабушка? Или не я? Как она могла бросить меня на произвол судьбы? Знай я наперед, что случится, я была бы с ней поласковее. Простит ли она меня когда-нибудь за те ужасные слова, что я ей наговорила?
Сама Джорджина простила маму давным-давно. Теперь же, сидя на лоджии со стаканом вина, она молила бога, чтобы и мама её простила.
Рано утром её разбудил телефон. Звонил Майк. Была суббота, шесть утра, и яркие солнечные лучи уже пробивались сквозь белые жалюзи на окне.
- Она украла у нас ещё одну бомбу! - с места в карьер возвестил Майк.
- Кто? - оторопело спросила Джорджина, пытаясь стряхнуть с себя остатки сна.
- Эта стерва Шарон - кто еще! - взбешенно проорал Майк.
В течение нескольких недель их фоторепортеры караулили известную телезвезду, ведущую популярного шоу, пытаясь уличить её в супружеской неверности, и наконец долгие ночные бдения оправдались с лихвой. Во время очередной командировки её мужа, фоторепортер подстерег влюбленную парочку в пять утра. Любовник выходил из её дома, а телезвезда, в одной ночной рубашке, едва прикрывавшей пупок, легкомысленно вышла на крыльцо, чтобы поцеловаться с ним на прощанье. Снимки получились грандиозные.
И вот только что, по словам Майка, эти фотографии вкупе с разоблачительной статьей появились на первой полосе "Сатердей Трибьюн".
- Она за это поплатится, - процедила Джорджина, побелев от гнева.
У Келли было несколько жизненных принципов. Один из них звучал так: "Раздевайся наповал". Стоя перед высоченным, во всю стену, зеркалом, она с наслаждением любовалась собой.
Она прекрасно знала, что в новых туфлях на толстенных платформах будет возвышаться над Дугласом на целую голову, однако туфли эти придадут её ногам особый шик, а именно женские ножки всегда были и оставались главной слабостью Дугласа. Черные чулки с кружевным верхом от Уолфорда и ручной выделки лиф в талию подчеркивали изысканную эротичность глубокого декольте.
Невероятно, подумала Келли. Дуглас даже не замечал, как изменилась форма её грудей, пока не получил астрономический счет из нью-йоркской клиники, в которой Келли делали пластическую операцию. Как ни крутила перед ним Келли обновленным бюстом, Дуглас упорно не обращал на неё внимания. Черт бы его побрал!
В коротеньком черном платье от Диора, купленном в Париже всего неделю назад, Келли и впрямь выглядела сногсшибательно. Она обладала редким даром одеваться крайне вызывающе, будучи почти на грани бесстыдства, но на деле никогда её не достигая. Водитель Дугласа уже позвонил ей снизу, готовый везти в "Савой"* (Один из самых дорогих отелей Лондона, расположен на улице Странд).
Этот засранец может и подождать, подумала Келли. Как, впрочем, и все остальные. Сегодня я им всем нос утру. Пусть увидят, как должна выглядеть настоящая женщина. И Дуглас наконец поймет, чего может лишиться.
Налила себе третью и последнюю двойную порцию джина, закурила, а потом свирепо лягнула ногой одну из кошек, имевшую неосторожность потереться об её лодыжку.
- Пошла прочь, мерзкое отродье!
Дуглас тем временем уже нервничал не на шутку. Все остальные давно восседали за длинным столом отдельного зала с видом на Темзу. Келли опаздывала на целый час. Господи, мысленно молился он, хоть бы она не готовила свой очередной царственный выход!
Сегодняшний вечер имел для него особенное значение. Торжественный ужин был посвящен очередному ежегодному сбору Большой Семерки, могущественных и богатых людей, которые двенадцать лет назад помогли Дугласу захватить контроль над группой "Трибьюн", и их жен.
Дуглас восседал во главе стола, а Келли было отведено место напротив, в противоположном конце. Дуглас предпочитал в последнее время держаться от неё как можно дальше. Справа от Дугласа сидел Аарон Сеймур, глава знаменитого рекламного агентства "Маклейрдс", слева - сэр Филип Шарп, председатель Совета директоров группы "Трибьюн". Далее расположились сэр Роберт Биллинг, председатель правления банка "Модтерн", Эндрю Карсон, правая рука Дугласа и исполнительный директор группы "Трибьюн", Гэвин Мейтсон, директор компании "Новая технология", и Стивен Рейнольдс, один из наиболее влиятельных и пробивных людей в Лондоне, к мнению которого прислушивались все, от президента банка до премьер-министра.
За порядком во время всей торжественной церемонией надзирал личный дворецкий Дугласа. Если в ближайшие минуты ужин не начнется, дело грозило обернуться неприятностями. Дворецкий в очередной раз позвонил по мобильному телефону водителю Келли. Слава Богу, они уже подъезжали!
Как и желала Келли, вход её был обставлен по-королевски. Все не просто повернули головы, но вытягивали шеи, чтобы её получше разглядеть. Келли продефилировала прямиком к Дугласу, низко наклонилась над ним, чтобы все смогли вдоволь полюбоваться её новым бюстом, и страстно поцеловала мужа в губы. Дуглас уловил аромат дорогих духов, смешанный с джином. Опасный признак.
Пока она шла к своему стулу, он достал салфетку и вытер губы с такой тщательностью, словно поцеловался с прокаженной.
Разлили шампанское, и Дуглас встал, чтобы произнести речь. Присутствующие мысленно застонали. Хуже оратора, нежели Дуглас, невозможно было вообразить в страшном сне. Причем говорил он с видом побитой собаки, втянув голову в плечи, как бы подчеркивая, что он этого не хотел, но его вынудили. В прошлом Аарон Сеймур писал за него тексты речей, но за все годы Дуглас так и не сумел избавиться от своего франко-канадского акцента, и не каждому было просто понять его.
Он выложил перед собой на столе карточки с тезисами своей речи. Всего шесть штук.
- Прежде всего, - начал он, запинаясь, - я бы хотел поблагодарить вас за то, что все мы сегодня вновь собрались здесь, на двенадцатой ежегодной встрече Большой Семерки. После первой нашей встречи, состоявшейся в дешевом китайском ресторанчике в Пимлико* (*район в центральной части Лондона), мы сделали колоссальный шаг вперед. И это можно смело отнести ко всей группе "Трибьюн"...
Я просто сдохну, если буду вынуждена целиком выслушивать его идиотскую речь, подумала Келли. Чтобы скоротать время, она принялась играть в "числа", свою излюбленную игру. Себя она считала "десяткой", а остальным присутствующим в зале женщинам присваивала ту или иную оценку по десятибалльной шкале, в зависимости от их привлекательности.
Подобно многим красивым женщинам, она была безжалостна к тем особам женского пола, которые красотой не отличались. На её взгляд, они просто ленились. Либо не прикладывали труда, чтобы похудеть, либо небрежно одевались, либо не знали, какую следует сделать пластическую операцию. Любая женщина с длинным носом, отвисшими грудями, слишком тонкими губами или толстыми ляжками, автоматически получала оценку "ноль". Отсутствие самоуважения. Одежда, вышедшая из моды, влекла за собой снижение оценки ещё на пять баллов. Лучше иметь один потрясающий и убийственно дорогой наряд, чем десяток невзрачных и дешевых.
Когда-то и Дуглас любил эту забаву, подумала Келли. Особенно, когда она расписывала ему нижнее белье, в которое рядились те или иные дамочки, чтобы скрыть свой целлюлит. Но в последнее время Дугласу стало не до игр. Ему вообще, похоже, все обрыдло.
