А потом начались неприятности. Может быть, во времена папы эта впадина и была проходимой, но сейчас она представляла собой сплошной бурелом. Труднее всего приходилось, когда поперек оврага, на его склонах, лежало мостом поваленное дерево. Опустив вниз свои частые ветви, оно перегораживало овраг, как зубья дракона.
Но я все-таки упорно преодолевал трудности, оставляя на острых сучьях клочки своей одежды.
Потом я оступился на камне и сильно ушиб ногу. Пришлось отклониться от маршрута, чтобы срезать подходящую палку. Ножик у меня был перочинный, не очень острый, и я провозился довольно долго. Потом меня напугала огромная гадюка, которая, свернувшись в кольца, грелась на теплом камне. Я чуть не наступил на нее больной ногой. Но змея вовремя зашипела, и мы бросились в разные стороны. Я – прихрамывая, она – легко скользя по камням, будто маленький черный ручеек побежал. С узором на спине.
Надо было компенсировать потерю времени. Я разглядел среди поредевших деревьев, что гребень делает заметный изгиб, и решил срезать свой путь. Экономия во времени в пространстве.
Спустившись с гребня, через короткое время я понял, что сделал глупость. Здесь, в низине, были такие густые заросли, что в ином месте и на бульдозере не прорвешься. Я обошел один завал, другой, третий… И наконец, мне показалось, что я немного отклонился от нужного направления.
Поправился по компасу. Но когда через полчаса вновь взглянул на него, он показывал… что я иду в обратном направлении. Я послушался его и вернулся назад, снова сверился с компасом… Мудрый китайский прибор опять показал, что я иду правильно, но совсем в противоположном направлении.
Я остановился и огляделся. Холодок пробежал по спине: не очень-то все вокруг было похоже на папино описание. Как говорится, ни мужика в пальто, ни пальмы в кадке. Только типичные корявые деревья кругом да мохнатые камни. И каменистый гребень куда-то исчез. И стрелка компаса упрямо показывала не на север, а совсем в другую сторону.
И понял, что сбился с пути. Это была вторая минута отчаяния.
Я растерялся. Тем более, что стало темнеть. Но папин голос твердил мне: если заблудишься и ночь застанет тебя в пути – на ночлег устраивайся засветло (восьмое правило).
Я так и сделал (утро вечера мудренее – правило номер тридцать два). Выбрал место для ночлега под задранными корнями упавшего дерева. Там была небольшая ямка, засыпанная опавшей листвой, а над ней навесом сплелись корни. Я набросал на них лапник на случай дождя, сгреб листву покучнее и накрыл ее брезентом. Потом, доев утку, забрался под него и стал стараться поскорее заснуть.
Как же! Заснешь тут. Особенно, если первый раз в жизни ночуешь один в дремучем лесу, по которому бродят волки и разбойники…
Тьма совсем сгустилась. Виднелись только на фоне бледного неба сплетенные верхушки деревьев да робко поблескивали среди них редкие звезды.
Сначала мне было холодно, а потом стало страшно.
Жуткая лесная тишина вдруг стала наполняться разными загадочными и тревожными звуками. Вот хрустнула под кем-то веточка. Вот прошелестела без ветра листва ближайшего дерева. Простучали по камням чьи-то дробные шаги. Пискнула в последний раз мышка, попавшая в зубы змеи. Совсем рядом что-то зашуршало.
Я, затаившись, широко распахнув в темноту глаза и наставив во все стороны уши, лежал в своей норе, сжимая в руке открытый перочинный нож, единственное мое оружие. Не опасное, пожалуй, даже для мышей.
В просвете между деревьями, совсем низко стала подниматься луна. Я ей даже обрадовался, но вдруг она на мгновенье исчезла… и тут же появилась вновь. Мне стало уже не страшно, а жутко, когда я понял, что это значит: кто-то большой, проходя лесом, заслонил ее. Медведь, волк, Голландец?
Ладно, подумал я, устав бояться, мое дело – лежать тихонько, не шуршать, не вздыхать, вообще – не дышать. Спать…
Последней мыслью в этот день была: как там наши? Мои родные и близкие.
А им приходилось не сладко. Если бы я знал, какое испытание им выпало, я сломя голову, через черный ночной лес, через ледяное глубокое море, через все страхи и опасности бросился бы им на помощь.
Но я не знал. Я спал, как зверек, в норке, выронив нож, засунув голову под брезент, согреваясь своим дыханием…
Глава XV
Нападение
Вечером, уложив Алешку в хижине, мама сидела у костра и пыталась починить его джинсы (у папы нашлась заколотая в шляпу иголка с ниткой). На костре шипела сковорода с рыбой – готовилась к завтраку. Папа сидел, прислонившись к дереву, и задумчиво курил трубку, набив ее последней щепоткой табака. За спиной его висело на сучке ружье.
Они думали обо мне. И так они будут волноваться и переживать до тех пор, пока не увидят меня снова – живым и относительно невредимым.
И так они обо мне задумались, что потеряли бдительность и не услышали вдали звук моторной лодки, который резко прервался за островом.
Они уже собирались спать, когда вдруг в темной чаще леса послышались шаги – наглые, решительные – и к костру вышли с двух сторон Филин в телогрейке и Голландец в одеяле. Один держал в руке какую-то тяжелую железяку вроде прута, другой берданку.
Мама уронила Алешкины штаны. Папа успел сорвать с сучка ружье и незаметно сунуть его в темноту.
– Здравствуйте, люди добрые, – с издевкой сказал Голландец, подходя к костру, пламя которого осветило его злое лицо, заросшее грязной черной бородой.
– Я извиняюсь, – заржал Филин, – это шестой вагон будет?
Голландец сбросил с плеч черное одеяло, уселся на него.
– Благодарствуйте за приглашение, – и повернулся к Филину: – Садись, Филя, откушай. Покуда хозяева угощают. Не стесняйся, не прогонят.
Они нахально уселись, сняли с огня сковородку и стали прямо руками, обжигаясь, таскать с нее рыбу в свои жадные пасти.
А ствол берданки все время был направлен на папу. И Филин, который жрал левой рукой, не выпускал из правой свою железяку.
– Что ж без маслица-то, хозяйка, жаришь? – издевался Голландец, вытирая рот грязной лапой. – Могу обидеться. – Он рыгнул и отбросил сковородку. Нашу любимую. – Слышь, мужик, – это он папе, – теперь мы откушали, а перед разговором неплохо бы и по стаканчику дернуть. Нальешь? Или нет у тебя? А табачком не угостишь? Тоже нет? – он сделал жалостное лицо, посочувствовал. – Небось, и продукты кончились, а? И лодочка уплыла? По-моему, и патрон у тебя всего один остался. – Повернулся к дружку: – Мы ведь, Филя, терпеливые с тобой, каждый его выстрел считали, да? Чтоб без шухера его взять. Что молчишь, мужик? – это опять папе. – Невежливо. Могу обидеться.
– Что вы хотите? – спросил папа.
– Во! – заржал Филя. – Это разговор. Скажи им, Костик, не таись.
– И скажу, я добрый. Но обидчивый. – Эти слова с жесткой улыбкой прозвучали угрожающе. – Сделаем так. Мы с тобой, мужик, идем за золотом. Ты его найдешь, отдашь мне. Я возвращаю тебе лодку с барахлом и отпускаю без наказания. А Филя пока побудет здесь, ребятишек твоих и бабу постережет. Чтоб их медведь не обидел…
Филин опять заржал, а папа незаметно начал подтягивать к себе ружье, а мама – сковородку.
– Что молчишь, мужик? Думаешь? Правильно. Тебе есть о чем подумать. Только не долго. Я хоть и терпеливый, но обидчивый. Филя, дровишек подбрось. А то мне его морды задумчивой не видно.
Костер, было затухший, снова ярко разгорелся, заиграл на ветках ближних деревьев, заблестел злыми искрами в глазах Голландца.
– Мужик, ты что, тупой? У тебя тут баба, детишки голодные. Сердце за них не болит? Если мы их на сковородку посадим, а?
И тут вдруг из хижины что-то выскочило – в тельняшке до пяток, в папиной шляпе на затылке и с небольшим револьвером.
– Стоять! – завизжало оно на весь остров, держа револьвер двумя руками и наводя ствол то на одного бандита, то на другого. – Руки за голову! – прямо как в боевике.
Все вскочили.
Но тут Алешка запнулся, наступив на подол тельняшки, и великоватая шляпа упала ему на нос, сведя видимость до нуля.
Однако он не растерялся… и открыл пальбу во все стороны.
Филин пригнулся, Голландец выронил ружье. Еще бы! Кто тут не растеряется, когда малый пацан жарит вслепую из револьвера – а ну как случайно пулю в лоб влепит.
Но все хорошее кончается, к сожалению, быстро – как патроны в барабане.
Голландец пришел в себя и потянулся за ружьем. А Филин бросился на папу, замахнувшись железякой. Папа отбил ее стволом ружья, которое уже было у него в руках, а прикладом врезал Филину в челюсть. Бандит рухнул.
И второй – тоже, так и не успев подхватить берданку. А мама с удивлением и грустью смотрела на отломившуюся ручку сковороды в своей руке.
– Ничего, – успокоил ее папа, – починим.
– Да, – сказал Алешка из-под шляпы. – Обязательно. Конечно. Прямо сейчас. Или завтра. Они всю рыбу сожрали?
– А ты молодец, Алеха, – похвалил его папа, вызволяя из-под шляпы. – Крутой парень. И появляешься всегда вовремя. Когда тебя не ждут.
