– Да и браконьеры. Вообще – мы плохо родную природу бережем. Загрязняем.
– И что, это все, такое красивое и полезное, – Алешка развел руками, – исчезнет без следа?
– Вполне возможно, – сказал папа. – Ведь не так давно здесь в реках мы жемчуг собирали. А теперь и рек этих уже нет…
– Кончились? – выдохнул Алешка.
– А как же, – сказал Акимыч. – Лесом их гнилым завалили, они и выдохлись.
Алешка завял. Этот разговор его сильно расстроил. Ему так здесь нравилось, а, оказывается, вся эта природа под угрозой полного истребления.
– Я больше звезды собирать не буду, – тихо сказал он, – я их буду обратно в море выбрасывать, пусть живут. У меня десять штук есть, и хватит.
После завтрака Акимыч собрался домой. Папа проводил его до лодки и о чем-то с ним пошептался. Дед потряс бородой в ответ: «А как же?»
Когда он уплыл, папа сказал:
– Бродяги мы или нет? Долго мы будем сидеть на одном месте? Не наскучило?
Я-то сразу понял, что он хотел. Он хотел сменить место нашей дислокации. Чтобы снова затерялся наш след.
– Точно! – завизжал Алешка. – Поплыли на необитаемые острова! Где руины!
– Где руины – не поплыву, – сказала мама. – Я змей боюсь.
Папа подмигнул Алешке, и тот успокоился. Понял, что его любимых змей везде полно. И без руин.
И мы стали собираться.
Было даже немного грустно расставаться с этим местом. Мы как-то уже прижились к нему. Все здесь было знакомо, каждый пенек. Мы даже успели за это время тропинку к морю протоптать. Теперь-то я понимал папу.
К полудню мы погрузились в лодку и отчалили. Ветерок был хороший, ровный. Казалось, что лодка тоже радуется, что вышла в море. Она легко и плавно взбиралась на волны, мирно покачивалась на них. И скоро папин любимый берег стал оставаться все дальше позади.
А острова стали приближаться к нам.
Особенно те два, между которыми исчез «Летучий голландец». Папа правил именно туда, гусей ему захотелось…
Мы вошли в узкий пролив между островами. А за проливом был залив, с песчаными берегами, возле которых плавали сотни уток. Или тысячи.
– Прямо зоопарк, – сказал Алешка.
Утки с шумом и паникой разбегались по воде, поднимались на крыло, но далеко не улетали, вскоре снова плюхались в море и продолжали свою кормежку.
Мы высадились на Волчий остров и сразу разбрелись по нему. Здесь тоже было настоящее царство Лоухи. Кривые мшистые деревья, сцепившиеся корявыми ветвями, заросли черники, стаи куропаток, которые неожиданно, с треском, взлетали из-под ног и снова скрывались в траве.
Алешка тайком выслеживал змей, которых здесь не оказалось, мама собирала грибы, а папа неожиданно поднял стрельбу и принес к костру, который я разложил на уютной полянке, двух белых куропаток.
С водой только было плохо – одни лужи. Но мы ухитрились набрать ее и для чая, и для грибов. А куропаток папа зажарил прямо на огне.
– Хвойные, – подмигнул он Алешке, – с корочкой.
– Пригорелые, – не остался в долгу тот и похвастался: – А я медвежье логово нашел.
– Где? – насторожился папа.
– А там, – махнул рукой Алешка, – на дальнем берегу.
– Пойдем, посмотрим, – сказал мне папа, забирая ружье.
Мы пересекли островок и осторожно вышли на тот его край, который был ближе к материку. Отсюда хорошо виднелся наш прежний лагерь.
– Вот она, – сказал папа и показал мне на впадину в скале, в которой был постелен лапник. – Берлога?
Аккуратный медведь, подумал я.
– Курящий, – добавил папа, разглядывая разбросанные по камням окурки. – Странно. Непонятно.
И тут я рассказал ему про «Летучий голландец».
– Ах, вот оно что! – догадался папа. – Они отсюда наблюдали за нами. Пошли к нашим.
Мы бегом вернулись к костру.
– Кто за вами гонится? – спросила мама с испугом.
– Медведь? – спросил Алешка с надеждой в голосе.
– Змей Горыныч, – сказал я с гордостью. – От медведя мы бы не побежали.
– Ладно, ребята, – сказал папа, – нужно устраивать лагерь, ночь близится.
И мы спустились на берег, чтобы забрать наши вещи из лодки.
Но лодки у берега не было…
– Опять полнолуние не учел? – рассердилась мама, еще не понимая – что все это значит.
– Ага, – вздохнул папа, указывая на здоровенную корягу, к которой он привязывал лодку.
На этой коряге шевелился от ветра только обрезок веревки.
Не обрывок и не огрызок. Именно – обрезок.
– Ну и что все это значит? – мама уперла руки в боки. – Объяснитесь, господа!
И мы с папой все ей рассказали. Тем более, что бежать ей отсюда было невозможно. И вещи собирать тоже: «за отсутствием таковых».
К нашему удивлению (и к радости), мама отнеслась довольно спокойно к сообщению о беглых бандитах. Не вздрогнула и не побледнела. Только выругалась. В их адрес. Но вполне прилично. Ее даже не очень напугало, что мы остались «без ничего» на необитаемом острове. И это понятно, ведь рядом был папа. Совсем не такой чиновник, как в Москве. А умелый, спокойный человек, который хорошо стреляет, умеет готовить на огне добычу и устроить ночлег в лесу. И который, конечно же, не даст в обиду ее детей.
Алешка же откровенно пришел в восторг.
– Робинзоны! – заорал он на весь остров. – Будем создавать трудности! И бороться с ними. Изюм из черники сушить! Рыбой сырой питаться! Козла заведем! И бандитам покажем!
Я не совсем понял, зачем надо создавать трудности, которых нам и так хватало, зачем заводить козла и показывать его бандитам, но немного заподозрил Алешку. Уж не он ли угнал куда-нибудь лодку ради такой красивой жизни? С сухой черникой и сырой рыбой. И с козлом.
А положение наше было сложное. Я бы сказал – критическое. Хорошо еще, папа взял с собой на берег ружье и патроны. И сумку с маминой косметикой, с документами и ключами от квартиры. Правда, квартира наша стала теперь еще дальше и недоступней. Зато косметика под рукой.
И хорошо еще, что у нас были топор и посуда, все это мы успели выгрузить из лодки в первую очередь. И Алешка свой рюкзачок захватил предусмотрительно. Или подозрительно. Как бы то ни было, но в нем наверняка что-нибудь полезное найдется.
Но не было у нас нашей любимой лодки, нашей любимой палатки, нашей сменной обуви и одежды. Правда, нам повезло, что папа заставил нас перед выходом в море потеплее одеться – мы все были в свитерах и куртках. Но не было у нас никаких продуктов, только немного хлеба, чая, сахара и соли.
– Да мы богачи! – бодро сказал папа, чтобы мы не вздумали унывать. – С такими запасами мы здесь хоть целый месяц проживем.
– Еще чего! – не согласилась мама. Тоже очень бодро. – У меня губная помада кончается.
– Вот это беда, – фальшиво посочувствовал папа. – С голоду умрешь?
– Я ее ем, что ли? – возмутилась мама.
– Вместе с пищей, – уточнил Алешка. – Одна женщина за свою жизнь съедает вместе с пищей около шестнадцати тонн помады.
– Не ври! – рассердилась мама. – Что это за женщина? Ты посмотри на меня – какая я худая.
– Что не ври! В газетах писали.
– Когда это ты газеты читал? – совсем разошлась мама.
– Все, все! Не об этом речь, – вмешался папа. – Речь о том, как нам теперь жить.
– Выжить! – по существу поправил Алешка. – Раз уж мы наелись, то сейчас самое главное, как говорит капитан…
– Гудки подавать? – улыбнулась мама. – SOS?
– Дом строить, – скептически осадил ее Алешка. – Ночь на дворе.
И верно. Хоть еще и не ночь, но уже вечер. Довольно холодный.
Папа опять стал распоряжаться. Он велел нам с Алешкой не терять времени и ломать побольше лапника – на пол и крышу, как он сказал, а сам пошел искать место для дома.
На самом деле, как я сразу догадался, он хотел обыскать весь остров, чтобы убедиться, что на нем никого, кроме нас, нет.
Вернулся он довольно скоро – островок ведь крохотный – и сказал, что нашел очень уютное место неподалеку.
Мы взяли по охапке колючих еловых веток и пошли на новоселье.
Местечко и правда было очень уютное, сумел папа выбрать. Оно находилось в защищенной от ветра низинке, где лежали рядышком три больших прямоугольных камня – получилось между ними что-то вроде комнаты. Только без потолка. И без одной стены.
Для начала папа велел нам с Алешкой запихать в щели между этими камнями еловые лапы и мох, чтобы не дуло сквозняком и внутри держалось тепло. А маму послал за водой и велел ей готовить чай. А сам стал рубить сухие жерди и укладывать их сверху на камни, чтобы сделать крышу.
Мне пришлось несколько раз сбегать на прежнее место за лапником и оставшимися вещами. И я с тревогой заметил, что ветер усиливается и волны начинают взлетать на берег с шумом, плеском и мутной пеной. Быстро набежали откуда-то черные холодные облака. Утки все исчезли – попрятались. Только чайки еще метались над морем с противными злорадными криками.
– Кажется, шторм начинается, – сказал я папе. – Делай крышу покрепче, а то ветром сорвет.
– А как же! – улыбнулся папа. – Тоже у Акимыча научился.
