Да, как видим, наши персонажи с авторитетами не считаются, кумиров творить никак не намерены и друг друга уважают не слишком. (Право, если бы не ужасная этимология, автор, пожалуй бы, сразу осмелился на оригинальную характеристику, не дураком назвал в тот грустный день Михаил смельчака, а долбнем.) Но сейчас мы сэкономим место и не станем объяснять множество причин взаимной неприязни молодых людей, положимся на будущее, доверяя старой истине: все тайное рано или поздно станет явным. А для красоты можем продекламировать с приличествующим выражением строки поэта, живописующие схождение волны и камня и, соответственно, льда и пламени, и, сим очистив душу, позабавим себя продолжением невероятной истории дома Грачиков, его упадка и разрушения.
Итак, пока желание просить прощения сменяется решимостью никогда в жизни этого не делать, пока мало-помалу удивительная метаморфоза совершается, заметим кстати, наш герой, Мишка Грачик, с сегодняшнего дня навсегда ставший Лысым, тоже собирался уходить из дома, даже предпринимал определенные шаги в этом направлении, прикидывал, прибрасывал и готовился. Но вот вам горький парадокс и урок на будущее,- педантичность и планомерность опять побивается спонтанностью и интуицией. Тут хоть долбнем зови, хоть дураком, но факт остается фактом: Штучка ушел из дома, когда захотел, с гордо поднятой головой, а нашему умнику из физматшколы, Мишке Грачику, даже и захотеть по-настоящему не дали, просто выставили из дома без испытательного срока. Как тут не загоревать и не закручиниться.
Ах, твердолобые папаша и мамаша, ну, в самом деле. не с ума ли они сошли со своими захолустными амбициями. Кабы знали, от какого действительно в высшей степени лестного и соблазнительного приглашения отказался Мишка,достал из почтового ящика синий с печатью вместо марки конверт, извлек казенную бумагу с грифом "Московский государственный университет", прочитал, ухмыльнулся и пренебрег, бросил в стол, презрел приглашение с Ленинских (бывших Воробьевых) гор. Видите ли, учился наш токарь в МГУ на заочных подготовительных курсах (платных), то ли не было в Новосибирске оных, то ли объявление на глаза не попалось, но, в общем, учился, поддерживал форму, решал контрольные, писал изложения и, надо же, проявил себя аккуратным, сообразительным, трудолюбивым и, как весьма успевающий, надежды подающий, удостоился приглашения на очную сессию, зван был месяц провести на берегах Москвы-реки. Без гарантий был зван, конечно, но и не без некоторого расположения.
Так вот не откликнулся, проигнорировал. В Новосиб тянуло, хотел в Академгородок, привык уже к своему желанию, любил его. видел (тут цитата из "Во весь голос" про "грубо и зримо"), чувствовал, осязал (не как "дорогую и золотую", но абстрактную, на картинке лишь виденную, плоти лишенную столицу), представлял наяву, мог закрыть глаза и увидеть среди сосен ряд универовских общаг, вдоль которых пока пройдешь, вот вам крест, все битловские хиты, все альбомы послушаешь до одного.
Представляете, летний вечер, идешь босой по теплому асфальту в шортах, свободный, гордый, одинокии...
Ах, если бы хотя бы на мгновение проникнуть в дом, просочиться, допустим, в замочную скважину, тихо-тихо пройти на цыпочках, медленно, не давая скрипнуть сухой направляющей, выдвинуть ящик стола, извлечь из-под бумажного спуда целлофановый пакет, где коленкорами документов в толстом кожаном бумажнике разложены честно заработанные червонцы, мог бы, клянусь честью, и Михаил гордо принять предложенные родителями суровые правила игры. Опять, опять перед нами вечная история близкого локтя, воплощенная в паре лестничных пролетов и одной двери.
И все же даже автору как-то грустно от такой вот невезухи, так безобразно нарушившей чудный график отъезда будущего Резерфорда (Ньютона, Дарвина, Спинозы, И. Грековой) в центр сибирской науки г. Новосибирск, в наших краях для пущего веселья нередко именуемый Н-ском. Ведь как все было задумано, как все было до миллиметров рассчитано, и надо же, сорвался Мишка, Мишка, где твоя улыбка и кудри черные до плеч. И билет был приобретен, представьте себе, авиационный, на 12 июня, и нарочные уже высланы, и линейные выставлены, то есть (самое главное) друг, вернейший, надежнейший друг, Саша Мельников, уже извещен, когда ставить чайник на плиту, готовить "пирамиду" и сочинять "монтаж".
Саня, Санек, Мельник, друг, пловец, футболист, бог всех точных наук и, конечно, одноклассник.
А всего (это кстати) одноклассников, своих людей, земляков, в стенах Н-ского университета у нашего героя целых четыре (еще пара на физфаке и один биолог), ну. а кроме ровесников плюс к ровне еще имеется и Андрей Мирошниченко, человек, коего Лысый никак, конечно, не мог решиться известить, но в сердце хранил. Ибо именно блистательная карьера этого молодого человека, знакомого Мишке Грачику еще по пионерским забавам со снежными крепостями, безусловно, питала упрямство сына декана электромеханического факультета. Скажем больше, нечаянная встреча на февральском вечере выпускников и слова одобрения и дружеской поддержки из уст члена общественной приемной комиссии физфака как ничто другое согревали душу будущего Ландау, безусловно, претендуя в наших представлениях о Лысом на роль путеводной звезды.
Впрочем, что это мы? Пожалуй, извинимся. Не то сказали, ляпнули. На роль путеводной звезды претендовали темные горячие тени, длинноволосые тени неизвестно откуда взявшихся в общаге посреди лета студентов, устроивших для себя и для абитуры (за день. друзья, за день до объявления, с универом и другом Емелей разлучивших. отметок по сочинению) танцы в холле-фойе при свечах. (Ох, прав был папаня-декан, зрил в корень, видел насквозь.)
- Вы должны поступить, ребята,- сказал в тот вечер печали еще не ведавшим пловцам магнитофоном командовавший студент, скубент, студиоз с хвостиком резинкой перехваченных на затылке русых волос.- Такие здесь нужны,- произнес после того, как согрели его, физика, естествоиспытателя, обрадовали знанием слов Ummagumma и Atom Heart Mother Грачик и Емеля.
Ну, разве мог Мишка подвести того чудного чувака с круглыми колесиками очков на тонком носу, в майке с надорванным рукавом, со значком круглым "Слава Богу, сегодня пятница". О нет, никогда.
А Шина, Андрей Мирошниченко, просто обнадеживал, ввести обещал, исключить впредь нелепые недоразумения гарантировал, колодцем был, не предназначенным для плевков, лицом, не приспособленным для питья.
Кстати, автор на правах бывшего ученика той же самой физматшколы может добавить к сему кое-какие биографические сведения о бывшем секретаре школьного комитета комсомола Андрее Васильевиче Мирошниченко. К началу нашего повествования сын преподавателя геометрии и библиотекарши, за глаза в школе прозванный Шиной отчасти из-за чисто физиономических особенностей, отчасти из-за излишне частого употребления на публике его шипящей фамилии, заканчивал третий курс и своей активной жизненной позицией поражал иных видавших виды дядь и теть. Ему пророчили большое будущее, в чем с самого его детства не сомневались Андрюшины папа с мамой, жившие по соседству с нашими героями на Советском проспекте, в отсутствие отпрыска увлекшиеся гвардейским дизайном, под чем мы разумеем неумеренное декорирование комнат и коридоров небольшой их квартиры почетными грамотами и похвальными листами талантливого ребенка.
Ну, а пока мы немного ехидничали, на оставленного без присмотра во дворе родного дома Михаила Грачика внезапно снизошло вдохновение, неудачника осенила спасительная идея, он встал, вдохнул, выдохнул и, не теряя более ни минуты на ненужные (глупые) колебания и переживания. направился как есть, в футболке с самодельным трафаретом на груди, тренировочных штанах и кедах "два моста". через арку на улицу имени писателя - героя гражданской войны.
Однако мы не последуем за ним. Умерим законное любопытство, удовлетворение коего все равно неминуемо. но будет действительно глубоким лишь после того. как мы приоткроем завес над еще кое-какими событиями сегодняшнего (и отчасти вчерашнего) дня. На сей раз путь от утра к вечеру мы проделаем в компании Григория Грачика, поскольку именно с его помощью Михаил задумал добыть из родительского дома деньги и документы. Нет, нет, Лысый не ошибается,- как и предполагал протокол. Григорий Сергеевич часа полтора назад прибыл в квартиру девяносто девять на торжества по случаю отцовского юбилея, все верно, все правильно, но помочь младшему братцу, равно как утешить родителей, Григорий в этот вечер окажется неспособным по причинам физического и физиологического свойства.
Кстати, Гриша - отрада отца, первое в жизни серьезное разочарование матери. Именно его, долго и сладко, воображала Вера Константиновна в роли мужа младшей дочери уже изрядно нам надоевшего доктора, профессора, крупного специалиста в области калориферов и холодильников, ради осуществления этой мечты она всячески способствовала реализации планов Сергея Михайловича относительно Гришиного будущего, она проявляла лояльность, надеясь на уступку и от мужа, может быть, и не напрасно, да только Гриша подвел самым неожиданным образом. Вообще Григорий с его флегматичной созерцательностью и фатальной непредсказуемостью, пожалуй, и даже конечно, достоин чего-то более глубокомысленного, нежели наша во всех отношениях скандальная история. Но такова судьба, раз уж он из несостоявшихся "Бесов" попал в наш развеселый бедлам, ему ничего красивее или умнее других ни сказать, ни сделать не придется. Более того, раз уж он пристал к нам не по зову сердца, а по собственному безволию, ему суждено стать нелепее других, отвратительнее и гаже. А жаль.
